Игорь Минаков, Максим Хорсун
Корабль гурманов vs Бетонный линкор

Меня смыло волной за борт переполненной беженцами лохани. Долгое время я провел в воде, служа кормом для рыб. Ветры и течения отнесли мое тело от Бангкока к берегам Камбоджи. Там я угодил в противоторпедное заграждение, установленное мертвослужащими с дредноута «Уроборос».

– Эй, дружище! – окликнули меня матросы. Они подошли к заграждению на катере. Дредноут, похожий на стальной остров, стоял на якоре неподалеку. – Ты мертв?

– Мертв, – булькнул я.

– Вот и отлично! – оскалились матросы. – Добро пожаловать на флот!

На дредноуте со мной первым делом побеседовал заместитель командира по работе с личным составом.

– Какие планы на жизнь после смерти? – спросил он, закуривая трубку.

Я задумался. Все, что случилось со мной за тридцать лет, люди, окружавшие меня эти годы, мои привязанности и интересы – все казалось сейчас таким никчемным. Кем я был? Зачем? Имело ли смысл? Волна, смывшая меня с транспортного корабля, точно лезвие Оккама, отделила все бессмысленное и наносное, оставив квинтэссенцию моего «я».

– Ну, может, навестить кого-то хотел? – подсказал, видя мое смущение, заместитель командира.

Я покачал головой.

– Сынок. – Офицер посмотрел мне в глаза. – У нас тут война. И ты отныне – на нашей стороне. Живых осталось мало, но они в очередной раз отказались вести мирные переговоры. И наш дредноут – самый мощный боевой корабль Южного Флота Мертвечества – идет, чтобы всыпать гордецам по первое число. Присоединяйся, будет весело.

И я согласился. А почему бы и нет? Мир здорово изменился за последние годы. Сначала – эпидемия, затем – атомная война, развязанная живыми против мертвых. Земля была уже не той планетой, о которой нам рассказывали на уроках географии. И где еще, как не на флоте, у меня будет возможность посмотреть свет?

– Знаешь, ты сильно раскис в воде, – оценил заместитель командира. – Да еще рыбы постарались… Пожалуй, тебе можно сразу дать вторую степень разложения. Матрос второй степени разложения! Что скажешь? Звучит! Я распоряжусь, чтоб подготовили приказ.

Так я присоединился к команде «Уробороса».

Взамен гнилых лохмотьев, в которые превратилась моя одежда, баталер выдал новенькую форму, фуражку-начерепушку и белые парусиновые тапочки. Боцман – лежалый темнокожий труп с нравом старого простатника – позволил занять свободную шконку в кубрике. К этому времени подоспел приказ о моем назначении на камбуз. Служить мне предстояло под началом кока – мумии-лейтенанта Гробушко.

Это назначение меня обрадовало. На камбузе работа не пыльная. Можно сказать – привилегированная. К тому же я не ел с тех пор, как умер. Специфический голод живого мертвеца одолевал меня, мешал сосредоточиться, и порой было трудно вразумительно отвечать на вопросы вышестоящих по званию. Поэтому я попросил боцмана отправить меня на камбуз незамедлительно.

«Уроборос» был огромен. Коридоры и трапы образовали многоэтажный лабиринт, в котором я бы блуждал, наверное, неделю, прежде чем смог бы найти нужный отсек или просто вернуться назад. Скрипел под ногами потертый линолеум, гудели лампы под массивными плафонами из матового стекла. Туда-сюда пробегали мертвячки разных чинов, все были заняты делом. Палуба ощутимо вибрировала: дредноут набирал ход, направляясь из Сиамского залива в Южно-Китайское море.

– Обычно ребятам дают неделю на то, чтобы живчик расчехлился, – предупредил боцман. – Хочешь – лежи на шконке и смотри в подволок. Хочешь – учи корабль и кто есть кто на его борту. Спрашивай, надоедай. Не освоишься через неделю – выкинут на корм акулам. Нам не нужны на борту тупые зомбаки. Заметано?

– Заметано, – не стал спорить я.

– Вот, кстати, и камбуз…

Какой могла быть кухня у ходячих мертвецов?

Я ожидал увидеть нечто среднее между скотобойней и средневековым моргом, однако камбуз оказался самым обыкновенным: просторным, хорошо освещенным отсеком. Газовые плиты, стоящие в ряд, были окружены штормовым ограждением, а сами крепились на карданных подвесах, предохраняющих от качки. Вдоль переборок висели начищенные до блеска сковородки, половники, лопатки и прочая утварь. Полки ломились от жестяных коробок с крупами, пряностями и макаронными изделиями. Тускло поблескивали башни из кастрюль, составленных одна в одну. За столами работали одетые в белоснежные поварские кители мертвецы. Кто-то резал лук, кто-то шинковал морковь, кто-то разделывал курицу.

Боцман представил меня коку.

– Это – Обглоданный, товарищ мумии-лейтенант. Рвется послужить Мертвечеству. Оголодал, несколько недель – на одной морской воде.

Гробушко смерил меня взглядом бельмастых глаз.

– Ммм… – протянул он, поправляя на себе китель. – А чем занимался, пока не сдох?

– Сначала работал сисадмином, – принялся перечислять я, – потом – модератором компьютерных игр в социальных сетях.

Кок понимающе кивнул. А я пожаловался:

– Вырвался с девушкой в Таиланд, а тут эта херня с вирусом. Почти два года просидели в Бангкоке, никто не хотел эвакуировать.

– Ммм… – снова протянул Гробушко. Не знаю почему, но я сразу проникся к коку доверием. Веяло от него какой-то простой мертвецкой мудростью. – На какой процесс бы тебя поставить… На салаты? На бульоны и жульены?

Пока кок размышлял, боцман сграбастал меня за шкирку и выкинул в коридор.

– Не смей вспоминать о том, что было раньше! – прошипел он мне в лицо. – Теперь ты – покойник, сынок! Гордись этим! Слыхал, наверное: «Все мы – живые, все мы – несовершенные…» – проблеял боцман козлиным голосом, а затем приосанился и рявкнул: – Верно, черт возьми! Только мертвые – совершенны!

Я поспешил заверить боцмана, что забуду, кем я был и что больше такая ерунда не повторится. Тогда тот расправил на мне форменку, потрепал по обглоданной щеке и, наказав зубрить устав, ушел по своим делам. Я же вернулся на камбуз.

– О! – Гробушко отвлекся от кастрюли, в которой бурлил кипяток, указал на меня половником. – Вынести мусор и отдраить палубу!

– Есть! – ответил я и бросился к ближайшему мусорному ведру. Вытащил из него пакет, набитый овощными очистками, кинулся к следующему ведру… Ничего сложного. Нагрузившись, я выскользнул из камбуза. Контейнер для мусора находился поблизости. Мне рассказали, как его найти, так что блуждать по коридорам пришлось недолго. Потом пришлось браться за квачу и драить палубу.

Жутко хотелось есть. То, что осталось от моего носа, чуяло запах куриной крови. И когда я вернулся на камбуз, Гробушко разрешил заморить червячка. На свободном столе меня ждала тарелка, в которой, как ни странно, дымились вареный корень сельдерея и несколько бобов. Я с обидой поглядел на кока, но тот уже занимался ужином для офицеров. Мне пришлось довольствоваться тем, что дали.

Так началась моя служба. Я не знал, что такое усталость. Днем вкалывал на камбузе, ночами – учил устав и ТТХ «Уробороса».

Наш корабль одним своим видом мог вогнать живых в трепет. Морские лорды Мертвечества проектировали его по принципу «только большие пушки». Вооружение «Уробороса» составляли десять 305-миллиметровых орудий, размещенных в пяти бронированных башнях, – в них заключалась наша основная ударная сила. Тридцать 76-миллиметровых пушек, разбросанные повсюду – от казематной части корабля до верхних палуб, – предназначались для защиты дредноута от малых кораблей. Кроме того, на «Уроборосе» были пять торпедных аппаратов и шестнадцать автоматических зенитных пушек.

Мумии-лейтенант Гробушко, как я и предполагал, оказался порядочным мертвецом и добрым начальником. Более того, для меня он стал кем-то вроде гуру, открыв мне – недавно еще живому – духовные основы Мертвечества.

– Спаржевый супчик, луковый супчик, куриный бульон с половинкой вареного вкрутую яичка, – перечислял кок, с хрустом загибая окостеневшие пальцы, – все дело в том, чем мы питаемся, Обглоданный. Инстинкт толкает нас на поедание кровоточащей плоти, но если мы подчинимся инстинкту, то потеряем разум. Понимаешь, сынок, после смерти пищеварение не прекращается, но процесс этот идет не так, как у живых. Он осложнен всякой всячиной и, тем не менее, продолжается.

Дело было после ужина. Мы с Червивым – матросом первой степени разложения – притащили из кубрика пустой котел, в котором был подан нижним чинам гороховый суп-пюре. Червивый пошел назад, чтобы забрать самовары, а я залил котел водой с чистящим средством и взялся за мытье. Гробушко был на камбузе: грыз сушку и пил чай. Коку хотелось поговорить, а я, занимаясь делом, мотал на ус.

– Если мы набьем брюхо сырым мясом, то оставшаяся после жизни энергия в наших телах уйдет на то, чтобы переварить эту дрянь…

Когда речь зашла о сыром мясе, я невольно сглотнул.

– …и мы превратимся в тупые, малоподвижные пугала, – продолжал Гробушко. – Станем такими, какими нас показывают в кино. И продлится такое состояние неделю или даже месяц. С нами в это время можно будет делать все, что угодно: жечь из огнемета, взрывать или даже пилить бензопилой. – Кок со смаком хлебнул чаю, бросил в безгубый рот четвертинку сушки. – Ну, так вот… В конце концов мертвым удалось преодолеть инстинкты. Зов крови – порочный зов. Для того чтобы выжить в мире, порабощенном живыми, нам нужен разум. Мы не имели возможности ждать тысячелетия, пока о нас позаботится эволюция. Мы поняли, что секрет заключается в правильном питании и сбалансированной диете, которая полностью исключает тяжелую для пищеварения еду. – Он со стуком поставил кружку. – Поэтому у меня на камбузе не держатся мертвячки, которые облизывают ножи после разделки курицы. Тебе ясно, Обглоданный?

Мне стало стыдно. Если бы я был живым, то непременно бы покраснел.

Незаметно прошла неделя. Однажды я пошел к мусорному контейнеру, чтобы выбросить очистки, но на обычно пустынной палубе меня ждала толпа матросов во главе с Червивым.

– Ну что, живчик, – обратились они ко мне, обступая со всех сторон. – Как служится? Много знакомых букв нашел в уставе? Успел душой прикипеть к кораблю? Ну-ка, быстро: сколько турбин, сколько котлов на «Уроборосе»?

Дело в том, что мертвецам чужда злоба. Все плохое, что могло с нами случиться, уже случилось: мы умерли. Мы не чувствуем боль или страх. Мы не желаем причинять вред ближним. Хотя бы потому, что просто не видим в этом смысла.

В общем, не прошло и десяти минут, как я под одобрительное гиканье и свист уже отплясывал «яблочко» в кругу остальных матросов.

А потом мы с Червивым пошли на ют покурить. За кормой «Уробороса» бурлила вода. На волнах качался разнообразный мусор: от обломков деревянного рангоута потерпевших крушение кораблей до соломенных крыш разрушенных цунами хижин индонезийских мертвецов.

– Обглоданный, у тебя есть девушка? – спросил Червивый.

– Есть, – ответил я, улыбаясь.

– А что, она умерла? – Червивый прищурился и вставил папиросу в щербинку между передними зубами.

– Умерла! – радостно подтвердил я.

– Вот и славно! – Червивый хлопнул меня по плечу. – Война скоро закончится. Сыграете свадьбу. А мы погуляем!

– Это точно… – не стал возражать я.

Над мачтами «Уробороса» собирались серо-зеленые тучи, грозя радиоактивным ливнем. Пора было возвращаться на камбуз.

Вестовой снял с блюда никелированный колпак. Запах хорошо прожаренной печенки, украшенной листиками маринованной морской капусты, быстро распространился по командирской каюте. Красная икра горкой возвышалась над темно-коричневыми ломтиками, ее крупинки горели, будто крохотные топовые огни.

Контр-адмирал Гуго Шреер потыкал серебряной вилкой в кусок печенки, проверяя, не пережарена ли. Спросил, обращаясь к старшему помощнику, который стоял навытяжку поодаль от стола:

– Как его звали, Ральф?

– Комендор Хаас, сэр!

– Хороший матрос был?

– Отменный, сэр!

– Что с ним случилось?

– Во время прошлого налета оторвало правую ногу, сэр!

– Вечная память герою, – пробормотал Шреер, разрезая кусок на аккуратные кубики.

Он прожевал мясо, жмурясь от удовольствия, потом подцепил на кончик ножа стебелек морской капусты с несколькими бусинками икры и строго воззрился на старпома.

– Надеюсь, Ральф, – сказал контр-адмирал, – вся команда получила возможность помянуть комендора Хааса?

– Так точно, сэр! – отчеканил старший помощник. – Комендор Хаас навсегда останется в наших сердцах!

Шреер усмехнулся и пробормотал:

– Так уж и в сердцах…

Старший помощник командира форта «Непотопляемый» лейтенант Ральф Боос преданно ел начальство глазами. Случись такая оказия, он ел бы этого напыщенного болвана не только глазами, но старая морская гнида отсиживалась во время налетов и обстрелов в командирском бункере, под двадцатиметровой бетонной толщей. Это простые морячки да младшие офицеры калечились и гибли под бомбами и снарядами, что сыпались на Бетонный Линкор – так неофициально называли форт «Непотопляемый» его защитники – со всех сторон. Мертвяки не знали ни усталости, ни пощады. Да, техника у них была устаревшая. Все эти допотопные линейные корабли, эсминцы, крейсеры и авианосцы, с которых стартовали винтовые «Корсары», – были музейной рухлядью, если сравнивать с оснащением «Непотопляемого». Снаряды, начиненные пироксилином, аналоговое управление стрельбой, примитивные локаторы мертвяков – против скорострельных пушечных турелей, автоматических зенитных комплексов, систем радиоэлектронной борьбы и компьютеров людей, крепко засевших в недрах железобетонного острова: в другие времена это показалось бы смешным, но не сейчас. Потому что мертвяков бесчисленное множество, а людей лишь горстка. И горстка эта непрерывно тает. И в немалой степени благодаря бездарному командованию Гуго Шреера. Контр-адмирал был еще старой, натовской закваски. Такие, как он, проиграли Третью мировую войну, но не заметили этого, продолжая делать вид, что по-прежнему контролируют ситуацию в мире, на самом деле давно уже захваченном мертвяками.

«Ну, ничего, придет день, – думал Боос, провожая взглядом очередной кусок матросской печенки, исчезающий в ненасытной пасти контр-адмирала, – и ты тоже останешься не только в наших сердцах…»

Опустошив блюдо, Шреер нетерпеливо щелкнул пальцами, и вестовой наполнил бокал вином. Отпив изрядный глоток, контр-адмирал уставился осоловевшим взором на старшего помощника.

– Э-э… любезный, – пробормотал Шреер. – Можешь идти… Через час – сбор в штабе всего командного состава.

– Слушаюсь, сэр!

Боос откозырял, щелкнул каблуками и покинул контр-адмиральскую каюту. Быстрым шагом миновал примыкавший к каюте командирский офис, стараясь не глядеть на бледное личико мичмана Йолинк. Не отрывая наманикюренных пальчиков от клавиатуры, Хелен алчно посмотрела вслед лейтенанту Боосу, мысленно срывая с него китель и безупречно выглаженные брюки. Мичман Хелен Йолинк была единственной женщиной на борту «Непотопляемого» и желала добраться до всех мужчин форта, но связываться с ней боялись. Никому ради сиюминутного удовлетворения похоти не хотелось вне очереди оказаться на столе контр-адмирала.

За пределами командирских апартаментов с коврами, панелями из мореного дуба и хрустальными лампионами тянулись узкие, редко освещенные коридоры с серыми шершавыми стенами. Где-то капала вода. Палуба подрагивала, будто Бетонный Линкор шел на полном ходу, рассекая радиоактивные воды Южно-Китайского моря. На самом деле – это работали паровые турбины атомной электростанции, снабжавшей форт энергией и пресной водой. Если бы не реактор, гарнизон «Непотопляемого» ни за что бы не продержался так долго. Боеприпаса было в избытке. Пищи, благодаря своевременным поправкам в Морской Устав, которые сделал контр-адмирал Шреер, тоже пока хватало. А вот не будь пресной воды и энергии, Бетонный Линкор давно бы стал еще одним форпостом мертвяков.

Громыхая каблуками по металлическим ступеням винтовой лестницы, Боос поднялся в верхние отсеки. Здесь располагался матросский кубрик. Старпом заслышал негромкие голоса и невольно замедлил шаг, навострив уши.

– …поедом жрут… А мертвяки, говорят, человечиной брезгуют!

– Потише ты, Кривой… За античеловеческую пропаганду сам знаешь, что бывает!

– Знаю… но ты ведь не продашь старого друга, Фелих?

– Я и говорю – тише… Как это – брезгуют? Они же эти… зомби, они же без человечины жить не могут…

– Мы – тоже… А вот эти твои зомби, говорят, специально человечины избегают… Они от нее тупеют, ни на что не способны делаются, кроме того, что бы жрать…

– Ну, правильно… ну, вот и надо давить их, гадов, пока силы есть…

– Эхе-хе, дурак ты, братец… Мертвякам-то что? Они уже мертвы, а потому смерти не боятся… Да и че им бояться, если они и после смерти, почитай, живут… Не то что мы…

– А что – мы?

– А мы, Фелих, живем, пока нас не съедят, смекаешь?

– Ну?

– Портянки мну… Съеденные к новой жизни не возрождаются. Вот и думай!

С минуту лейтенант Боос размышлял, как поступить. Строго говоря, за такие разговоры матросиков следовало бы упрятать на цугундер. Распространение панических слухов, посев сомнения в боевом духе и огневой мощи форта и превознесение боевого духа и огневой мощи противника наказывались довольно мягко. Из паникеров формировали особую команду, в задачу которой входило очистка верхней палубы Бетонного Линкора от зажигательных снарядов непосредственно во время боя. Редко кто из палубной команды оставался после налета живым и невредимым, а для калеки, как и для убитого, на «Непотопляемом» один путь – на камбуз.

«Дьявол с ними, – подумал лейтенант, – пусть живут пока…»

И он свернул в другой коридор. Ему вдруг захотелось на вольный воздух.

Дежурные в шлюзовом тамбуре помогли старшему помощнику напялить комбинезон химзащиты, подогнали противогаз. По инструкции, старшего офицера во время выхода на верхнюю палубу полагалось сопровождать, но Боос приказал оставить его одного. Матросы не возражали. С грохотом захлопнулся освинцованный внутренний люк, заскрежетали засовы. Лейтенант оглянулся. Матрос показал ему сквозь мутный иллюминатор большой палец. Боос кивнул, взялся за штурвал внешнего люка. В шлюз ворвался морской ветер, пропитанный солью и актиноидами, но плотная металлизированная резина не позволила ощутить его сомнительную свежесть. Лейтенант переступил через комингс и оказался на обширном бетонном поле, изрытом воронками, будто Луна – кратерами.

«Непотопляемый» резал высоким каменным форштевнем свинцово-серые волны взбаламученного океана. Низкие тучи летели над ним, создавая иллюзию движения. Бетонный Линкор и впрямь двигался. Вместе с континентальным шельфом он за год покрывал расстояние примерно в сантиметр. Но этой скорости было недостаточно, чтобы уйти от рыскающих повсюду флотилий мертвяков. Впрочем, мертвых моряков и островной форт объединяло одно – они были практически вечны и могли никуда не спешить. В отличие от экипажа «Непотопляемого» – последней надежды человечества.

Чувствуя тоску и одиночество, лейтенант Ральф Боос побрел наугад, расплескивая массивными башмаками скопившуюся в воронках и выбоинах воду. Вдоль периметра возвышались капониры автоматических зениток. На юте крутились локаторы дальнего обнаружения, которые во время боя втягивались под броневые колпаки. На баке торчала наспех сооруженная вышка, которую матросы именовали по старой привычке «марсом». На «марсе» маялся наблюдатель, озирающий горизонт. Округлые проплешины, которые глазу непосвященного было не отличить от остальной поверхности, скрывали ракетные шахты. Контр-адмирал берег ракеты для последнего решающего сражения. Пока что в бою обходились зенитками для защиты с воздуха и скорострельными 100-миллиметровыми орудиями для поражения надводных целей.

Лейтенант приблизился к самой кромке острова. Ограждение давно было сметено снарядами мертвяков. Восстановить его и не пытались. Зачем, если в следующем же бою эти легкие, почти изящные перильца будут изорваны, смяты, скручены в железные клубки. Поэтому каждый раз ремонтная бригада ограничивалась тем, что вбивала в бетон арматуру и провешивала леера. Боос остановился возле этой хлипкой ограды, глядя на беснующиеся волны. Его так и подмывало сделать еще шаг, сверзиться с высоты трехэтажного дома, прямиком на невидимые в мутной штормовой воде надолбы. Ведь если верить тому, что болтают в кубрике, жизнь на этом не закончится, она перейдет в иную стадию.

«Вот, наслушался матросской болтовни, – укорил себя лейтенант. – К черту эти настроения! Служба хлюпиков не любит…»

Боос повернулся к бушующему морю спиной и зашагал к шлюзовой надстройке. Нужно было еще привести себя в порядок перед совещанием у командира.

Офицерский состав островного форта «Непотопляемый», сверкая орденами и аксельбантами, почтительно внимал командиру, контр-адмиралу Гуго Шрееру.

– Мы прошли с вами славный путь, друзья, – вещал контр-адмирал. – Хочу напомнить, что начинали мы как форт огневой поддержки операций Объединенных Флотов в акватории Индийского океана. Небольшой гарнизон, обслуживающий главным образом системы автоматического ведения огня. Третья Мировая существенно повысила наш статус! Теперь мы не вспомогательная часть, теперь мы главный форпост человечества в этом регионе! Настанет день, когда мы из обороны перейдем в наступление. Мы захватим вражеский корабль, очистим его палубы от дьявольских отродий и прорвемся к берегам Северной Америки – оплота истинно христианских ценностей и подлинной демократии. Я уверен, Соединенные Штаты устояли под натиском мертворожденного воинства, ибо не существует такой силы, которая бы…

Резкий звонок прервал речь командира. Вызывали с центрального наблюдательного поста. Лейтенант Боос поднял трубку.

– Говорит сержант Пистра! – раздался взволнованный голос дежурного. – Вижу на радаре группу кораблей, которая приближается курсом двести десять, скорость – восемнадцать узлов.

Боос сейчас же вызвал «марсовых».

– Подтверждаю, – отрапортовал «марсовый». – Дымы в направлении зюйд – зюйд вест. Расстояние около тридцати кабельтовых.

– Продолжать наблюдение! – приказал лейтенант. – Докладывать о малейшем изменении ситуации.

Боос положил трубку. Офицеры смотрели на него, как на пророка Илию.

– Вражеский флот на горизонте, – возвестил «пророк».

Шреер надул щеки и выдохнул:

– Боевая тревога!

Пятерка «Корсаров», ревя винтами, пронеслась над мачтами нашего корабля. На горизонте вырисовывался абрис авианосца «Лавкрафт». На правом траверзе «Уробороса», накрытый тенью могучего дредноута, шел эсминец «Мавзолей Ленина».

Корабли Южного Флота стягивались в квадрат, который по-прежнему контролировался фортом живых. Я видел черные дымы на севере, – там, где море сливалось с небом. Живые отбивали атаки одну за другой.

– Защитники «Непотопляемого»! Солдаты, матросы, офицеры! – звучало в радиоэфире. – С вами говорит командующий Южным Флотом Мертвечества скелет-адмирал Могилевский. Вы с честью выполнили свой долг. Дальнейшее сопротивление бесполезно. Помощи ждать неоткуда. Все воинские соединения живых либо сдались, либо разгромлены. Я призываю и вас сложить оружие! Я обещаю достойные условия содержания в плену. Сухую одежду, щедрые пайки, средства для ухода за личной гигиеной. Раненым будет оказана медицинская помощь. Пора прекратить кровопролитие…

Я выплеснул за борт ведро помоев. Далеко внизу треугольные плавники рассекали волны. Акул собралось в этих водах – видимо-невидимо. Сколько же моряков нашло успокоение в их ненасытных желудках? Все друг друга жрут. Что за рок довлеет над обитателями нашей планеты…

Вернувшись на камбуз, я увидел, что Червивый под присмотром Гробушко готовит ризотто.

– Собрались мертвячков рисовой кашей накормить? А, товарищ мумии-лейтенант? – весело спросил я.

– Да, – не отрывая взгляд от сковороды, ответил кок. – Рис, знаешь ли, крепит.

– Крепит? – Я не понял, шутит ли Гробушко или говорит серьезно.

– Крепит, – без намека на иронию повторил кок. – Ведь кому-то скоро в бой.

Действительно, на «Уроборосе» полным ходом шла подготовка к предстоящему сражению. На палубе дредноута не было ничего деревянного, но за борт отправились брезентовые тенты, за которыми команда пряталась от тропического солнца и назойливых мух. Следом за тентами в море выбросили все, что могло мало-мальски гореть. Пожарные команды растягивали вдоль коридоров шланги, отрабатывая учебные тревоги под присмотром кондукторов и офицеров.

Мы успели накормить команду и прибрать на камбузе, прежде чем оглушительно завыли сирены.

– Ну, началось! – блеснул бельмами Гробушко.

Все неожиданно взбодрились. Меня тоже захлестнула всеобщая беспричинная веселость и бравада. Захотелось выбраться на верхние палубы и своими глазами увидеть неприступный форт живых, об который не единожды ломали зубы военно-морские силы Мертвечества.

– Давайте, братцы. Занять места по боевому расписанию, – распорядился Гробушко.

Матросы, в их числе и я, откозыряли и бросились из камбуза, как тараканы – кто куда. Червивый присоединился к пожарникам, а я – к команде эвакуаторов, которые, вооружившись носилками, ждали, когда появятся первые раненые.

Само собой, ни одно ранение не могло быть для нас смертельным, но попробуй повоюй, если, к примеру, выбитая наружу кость не позволяет ни повернуться, ни развернуться.

Неразборчивое бормотание, которое доносили порывы ветра, переросло в грохот канонады. Выглянув в иллюминатор, я увидел в небе горящий «Корсар». Пилот отчаянно пытался дотянуть до авианосца. Я понял, что мы уже близко от эпицентра событий.

Затем грянуло точно раскатом грома, и палуба содрогнулась. В иллюминатор я увидел вздыбившийся столб воды. Палубу окатило, по стеклу иллюминатора заструились разводы, как будто снаружи лил дождь.

В ответ басовито рявкнуло наше орудие. Комендоры начали пристрелку. Я знал, что огнем всех пяти башен главного калибра управляют с одного поста, так что накрыть бетонный островок, занозой застрявший в заднице всего мертвого мира, будет несложно.

По броне «Уробороса» словно врезали бревном, окованным железом. Затем еще раз и еще. Даже понимая, что ни боль, ни смерть мне не грозят, я испытал какое-то странное ощущение. Наверное, оно было рудиментарным и досталось по наследству от меня прежнего, меня живого. Но, в общем, не напрасно нас Гробушко накормил отварным рисом. Я оценил осмотрительность кока.

– Такими пистонами шкуру «Уробороса» не испортить, – с напускной небрежностью проговорил темнокожий боцман, которого назначили командовать эвакуаторами.

Дредноут пронзила дрожь от киля до верхушки мачты. Это открыли огонь наши 305-миллиметровки. Я не знал, какое расстояние разделяло «Уроборос» и форт «Непотопляемый», но отчетливо представил, как свистят, пожирая мили, снаряды, несущие освобождение живым.

Бум! Бум! – доносилось отовсюду. Теперь казалось, что бревна бьют по корпусу дредноута со всех сторон.

– Раненые в третьей башне! – Боцман так сильно выпучил глаза, что один из них вывалился из глазницы и повис на бледно-зеленом стебельке.

Я отдал честь и стремглав помчался в третью башню. Мой напарник – матрос-гальванер Неткусков – едва успевал следом, неся под мышкой свернутые носилки.

Стальная плита люка отошла в сторону. В лицо дохнуло жаром, точно из зева доменной печи: снаружи бушевал огонь. Я на миг опешил: ведь мы очистили корабль от всего, что могло гореть. Оказалось, что палуба и надстройки испещрены округлыми кавернами, из который, точно из жерл вулканов, било пламя и летели брызги расплавленного металла.

Живые били по «Уроборосу» теми самыми кумулятивными снарядами, секрет производства которых в Мертвечестве был безвозвратно утерян.

Третьей башне крепко досталось. Один ствол был свернут вбок, алели раскаленными закраинами несколько пробоин. По башне метались языки пламени: горела покрывающая броню краска. Пожарная команда разворачивала шланги. Червивый направил медный раструб в сторону открытого люка. Вход в башню был задымлен, из мглы кто-то тянул руки.

Вражеский снаряд шарахнул рядом с кораблем. Грязная вода перелилась через фальшборт. Зашипела, заклокотала, испаряясь. Горячий туман на несколько секунд застелил палубу. Я, прикрывая лицо руками, поплелся к башне, в которой ждали раненые комендоры.

Над головой что-то фыркнуло, поток воздуха сорвал фуражку-начерепушку и швырнул ее в пламя. Грохнуло так, что мои барабанные перепонки на время утратили способность реагировать на звуковые колебания. Наверху вспух огненный шар, средняя труба со скрежетом завалилась и, осыпав палубу искрами, упала за борт. Я спрятался за кнехтом и сделал это вовремя, потому что огненная стрела следующей ракеты пронеслась над мостиком ходовой рубки и легла перед входом в третью башню. Пожарную команду смело, словно лавиной.

В какой-то миг я растерялся. Было непонятно, что делать дальше. Ясно, что в башне не осталось ни одного мертвого, все комендоры превратились в прах.

– Браток! – услышал я хриплый голос.

Я завертел головой, но никого не увидел. Затем поглядел под ноги…

Матерь божья! От Червивого осталась лишь голова, шея и кусок ключицы.

– Браток! – Червивый глядел пустым взором в закопченные небеса и едва-едва шевелил губами. – Избавь от мук бесперспективного существования! Брось за борт… Пусть в акульем желудке найду успокоение…

У меня перехватило в горле. Обеими руками и с превеликой осторожностью я поднял голову друга.

– Бывай, Обглоданный… – попрощался Червивый. – Жаль, не плясать мне на твоей свадьбе, братка.

Я прижал голову Червивого к груди.

– Прощай, друг! Будь проклята эта война! – В тот миг мне были одинаково противны и живые, и покойники. Как ни странно, но оказалось, что и умершему человеку есть что терять. Если, конечно, в его тухлом теле имеется немного совести и чести.

Я бросил то, что осталось от Червивого, за борт. Но то ли из-за качки, то ли из-за моей растерянности, голова, не долетев, упала на палубу. Выражение лица Червивого сменилось с возвышенно-одухотворенного на взбешенно-недоуменное.

– Вот сука! – ругнулся он. – Ты это специально сделал, да? Издеваться над инвалидом войны вздумал?

Пока не случилось беды, я подхватил голову Червивого и торопливо перебросил ее через фальшборт. Только после этого я осознал, что меня какое-то время монотонно зовет Неткусков.

– Напарник… Напарник…

– Ну, чего тебе? – вспылил я.

Неткусков, сидя на комингсе, пытался приладить оторванную руку к культе. Его прожженная во многих местах форменка дымилась.

– Как думаешь, – спросил он, – если скотчем примотать… – Он поднял на меня полные грусти глаза. – Или лучше степлером пришпандорить?..

Отпихнув Неткускова с порога люка ногой, на палубу вышел заместитель командира по работе с личным составом. Поверх мундира мертвый офицер надел бронежилет, на лакированном черепе сидела каска. В зубах заместитель командира сжимал трубку, а в руке – пистолет Макарова.

– А! Обглоданный! – узнал он меня. – Как служится, матрос второй степени разложения?

– Рад стараться! – незатейливо ответил я, встав во фрунт.

– Дракула! – похвалил офицер. – Упырь! Дуй в арсенал за автоматом! Сейчас на абордаж пойдем. Третью степень разложения тебе зарабатывать.

– Как – на абордаж, товарищ лич-капитан второго ранга? – снова опешил я. – Мы ведь не морские пехотинцы.

– Ты – на флоте, мертвец! – заместитель командира ткнул мне в лицо дулом «макарыча». – А значит, ты – и морской пехотинец, и матрос, и молочница с пастушкой, если так прикажет командование. Все идут на абордаж! Даже я!

– И я! – На палубу вышел мумии-лейтенант Гробушко, вооруженный «калашниковым». Кок не пожелал или не посчитал нужным переодеться. Я понял, что он собирается идти в атаку в белом поварском кителе.

– И я! – раздался зычный голос темнокожего боцмана. Он тоже выбрался на палубу. На плече – ручной многозарядный гранатомет «ГМ-94», правый глаз – болтается на стебельке.

– Ну, и я с вами! – Неткусков несколько раз взмахнул оторванной рукой, точно саблей.

– Тем более, – расщедрился на объяснения заместитель командира, – остальные корабли флота или плавают кверху килями, или уже лежат на дне. На плаву остались только мы и «Лавкрафт». «Уроборос», благодаря бронированной шкуре, смог подобраться к цели на абордажную дистанцию.

– Вот оно! Глядите! – затаив отсутствующее дыхание, проговорил Гробушко.

Я обернулся. Через миг клубы дыма, которые заволакивали горизонт, поредели, а затем растаяли вовсе.

«Непотопляемый»… Последний оплот живых…

Островок, залитый фортификационным бетоном. Он очень похож на кусок дырявого сыра. И дыры эти – следы от многочисленных артиллерийских попаданий.

Но ни одно из этих попаданий, насколько я мог судить, не причинило бетонному форту более или менее серьезный урон.

…Когда я получал в арсенале автомат, запасной рожок и каску, удар страшной силы подбросил тяжеленный форштевень дредноута над волнами…

Громада вражеского дредноута заслонила юго-восточную часть горизонта. Похоже, корабль мертвяков крепко сел на бетонные клыки, ограждавшие форт под водой. Комендоры казематных орудий мигом воспользовались этим. Бьющие прямой наводкой пушки дырявили палубные надстройки могучего судна. Снаряды взрывались внутри. Сквозь пробоины вылетали осколки стекла, обломки мебели и механизмов вперемешку с костями и без того уже мертвого экипажа. На борту дредноута царил кромешный ад, но огонь и рвущие металл снаряды не могли остановить мертвых моряков. Один за другим они выныривали из пламени, наводили абордажные трапы и ловко перебегали на верхнюю палубу «Непотопляемого».

Контр-адмирал Гуго Шреер оторвался от окуляров биноктара, окинул орлиным взором собравшихся под бетонным колпаком капонира офицеров. Взгляд его остановился на лейтенанте Боосе.

– Ральф, – сказал командир, – на вверенном мне форте вражеский десант! Приказываю немедленно вышвырнуть эту мерзость за борт!

– Слушаюсь, командир!

Боос взял под козырек и ссыпался по железным ступеням, ведущим из капонира во внутренние отсеки Бетонного Линкора. Он предвидел приказ Шреера, поэтому собрал антиабордажную команду загодя. Приказал плотно накормить их перед боем. «Марсовый», который пал от осколка вражеского снаряда в самом начале артобстрела, сослужил своим товарищам последнюю службу. Сытно отрыгивая, матросики в химзащите и бронежилетах, вооруженные штурмовыми автоматическими винтовками со штыками, ждали лейтенанта у шлюзового тамбура. Им осталось только натянуть противогазы и каски. Лейтенант проворно облачился в комбинезон, поверх надел разгрузку и броник. Оглядел свое воинство.

– Ну что, братишки, – сказал он. – Покажем мертвякам, кто на палубе хозяин?

Матросы загомонили:

– Так точно, сэр!

– Поотрываем гнилые яйца!

– Порасшибаем черепушки!

– Добро, – отозвался Боос. – Открыть шлюз! Выходить по одному! Рассыпаться цепью! Стрелять без команды!

Матросы напялили противогазы и каски.

Натужно заскрипели засовы. В переходной камере всем было не поместиться, поэтому вопреки инструкции открыли оба люка сразу. Первым наружу выскочил сержант Хансен. И немедля открыл огонь из своей «М-16». Матросы горохом высыпали следом, встречая мертвяков, прущих по изрытому снарядами бетону, шквальным огнем.

Босс шел замыкающим. И у него было время осмотреться. Дымили руины дредноута, пылали лужи напалма. Черная завеса заволокла форт, скрывая его от ревущих в небе «Корсаров». Сквозь смрадный чад перли мертвяки. Их было уже около сотни. И с каждой минутой становилось все больше. Сверкая мослами, сотрясая лохмотьями плоти, скаля все имеющиеся в наличии зубы, они вылезали из-под обломков палубных надстроек погибающего корабля и с ходу бросались в бой.

Лейтенант прицелился в мертвяка, который палил короткими очередями из русского автомата Калашникова, и плавно нажал на спусковой крючок. В общем грохоте выстрел «М-16» прозвучал сухим щелчком, будто в лесу наступили на ветку. Черепушка мертвяка с «калашниковым» взорвалась. Костяные осколки вперемешку с гнилыми мозгами разлетелись во все стороны, но зомби продолжал стрелять. Разве что не так метко, как прежде. Тогда лейтенант, пригнувшись, бегом рванул в сторону. Перевел винтовку на автоматическую стрельбу и короткой очередью перебил мертвяку руки. «Калаш» брякнулся на бетон, а его владелец, бессмысленно дергая укороченными верхними конечностями, слепо побрел обратно к дредноуту.

Боос перевел огонь на другого зомби. Уже ученый, лейтенант не стал тратить пули попусту. Он старался попасть по позвоночнику, чтобы как можно скорее лишить врага подвижности. Пули крошили ребра, прошивали мертвяка навылет, но обездвижить его удалось не сразу. Даже превратившись в поломанную куклу, зомби продолжил палить в белый свет, как в копеечку. Наконец, Боосу удалось развалить вражину пополам. Верхняя половина попыталась стрелять из положения лежа, но лейтенант подскочил к мертвяку и футбольным ударом выбил автомат из костлявых пальцев, а следующим – отфутболил облезлый череп. Зомби не сдавался. Он попытался ухватить лейтенанта за ноги. Тогда Боос прикладом расплющил ему фаланги.

У других бойцов из антиабордажной команды дела шли немногим хуже. Ребята быстро приспособились к особенностям ведения войны с восставшими мертвецами. Кое-где дошло уже и до рукопашной. В ход пошли ломики и саперные лопатки. Мертвяки тоже в долгу не оставались, отбиваясь от живых прикладами, штыками и тесаками. Живым приходилось туго. Бетон верхней палубы обагрился свежей кровью. Как ни странно, мертвяки не набрасывались на раненых матросов, чтобы рвать клыками кровоточащую плоть. Они методично добивали их и быстренько оттаскивали в сторону, складывая рядком. Точно таким же образом действовала кухонная прислуга «Непотопляемого». Неужто зомби тоже питались вареной человечиной?

Лейтенант знаками показал сержанту Хансену на «склад провизии», который устроили мертвяки. Сообразительный боец взмахом руки подозвал двух дюжих рядовых, и они втроем кинулись отбивать у врага тела товарищей. Между тем мертвяки наседали. Боос швырнул в самую их гущу три гранаты и непрерывными очередями раскрошил то, что не достали осколки. В пылу схватки он и не заметил, как к нему подобрался здоровенный зомби, покрытый ошметками темно-коричневой кожи. Один глаз мертвяка болтался на стебельке. Зомби взмахнул мясницким ножом, но Боос успел заслониться винтовкой. Звук скрежета железа о железо проник даже сквозь плотную резину противогаза. Лейтенант со всей силы врезал прикладом по проступающим сквозь ткань форменки ребрам, а потом с разворота всадил штык в уцелевший глаз мертвого моряка.

Раз, и голова зомби, сорванная с лишенной мышц шеи, поскакала по изрытому бетону. Но враг не унимался. Остро отточенный тесак вонзился лейтенанту в бок. Лезвие прошло между завязками бронежилета, рассекая резину комбинезона, ткань кителя, кожу, ребра. Боос взвыл, рванулся в сторону и выдернул нож из раны. На мгновение стало легче, но тотчас по всему телу разлился жар, за которым нахлынула дикая боль. Слезы застлали круглые стеклышки противогаза. Не отдавая отчета в том, что делает, Боос сорвал проклятую маску. Грохот боя оглушил его. Молотили по бронированной туше дредноута скорострельные пушки, дергались, как припадочные, зенитки, звонко рассыпались стрелянные гильзы, коротко вякали «М-16», стрекотали «калаши», утробно выли зомби.

Мертвяков становилось все больше. Лейтенант видел, как они появляются на верхней палубе, вылезая прямо из моря. Похоже, эти ходячие мумии и скелеты умели неплохо плавать, вопреки всем законам гидродинамики. А защитников «Непотопляемого» больше не становилось. Хотя оба шлюзовых люка были распахнуты, на помощь антиабордажной команде никто не спешил. Наоборот, Боос заметил, как парочка мертвяков, воровато оглядевшись, нырнула в недра Бетонного Линкора. Боос расстрелял ходячие останки темнокожего и повернулся к «складу провизии», к которому должен был прорваться Хансен сотоварищи.

Никакого «склада» не было. Защитники форта, убитые в рукопашной, вяло шевелились, отыскивая руками опору. Некоторым удалось сесть и даже открыть глаза. Сам Хансен оказался среди них. Шея его была перебита. Хансен пытался приподнять голову непослушными руками. Рядом с ним присел на корточки мертвяк с катушкой скотча наготове.

Старший помощник командира форта Ральф Боос вскинул ствол верной автоматической винтовки и нажал на спуск. «М-16»-я затряслась, задергалась. Очередь кривой струей хлестанула по воскресающим морякам. Пули выбили сержанту Хансену зубы, разворотили переносицу. Мертвяк со скотчем посмотрел на лейтенанта с укоризной. Видимо, за то, что этот неуемный живой прибавил ему, санитару, работы.

Знакомая фигура замаячила перед Боосом. Он опустил автомат.

Рядовой Фелих Ван Страатен без каски и противогаза стоял перед своим командиром и ухмылялся. В уголке его рта покачивалась веточка петрушки. Затылок у рядового отсутствовал, что делало Фелиха похожим на оживший манекен.

– А ведь Кривой был прав, сэр, – хрипло проговорил рядовой. – Мертвые человечины не едят… Только живые… Жаль, не довелось бедолаге в этом убедиться. Порвало гранатой в клочья…

– Разззговоррчики! – прорычал Боос, с трудом сохраняя равновесие. – Как стоите, рядовой!..

Фелих промолчал.

А затем с размаху всадил в горло командира тяжелый десантный штык-нож.

Битва за Бетонный Линкор завершилась. Из пробоин еще поднимался дым, но пушки молчали. На верхней палубе «Непотопляемого», превращенной нашими снарядами и бомбами в лунный ландшафт, не осталось ни единой живой души. Мои друзья-мертвослужащие заботливо выводили из внутренних отсеков форта новых товарищей. Мне ли не знать, как нелегко поначалу свыкнуться с мыслью, что ты мертв и тебе ничего больше не угрожает. Кроме войны, но с войной мы покончили. И этим живчикам, которые пока шарахаются от каждого прикосновения мертвяка, еще предстоит осознать это.

С камбуза «Непотопляемого» – свой-то, «уроборосский», мы не уберегли – принесли термосы. К бензиновой и пороховой гари примешался сладкий дух гречневой каши. Я наполнил алюминиевую миску с горкой, подошел к бывшему защитнику форта. Молодому парню разворотили штык-ножом горло. Наш санитар замотал рану скотчем. Свежий мертвец уставился на меня дикими глазами. Я протянул ему миску.

– Поешь, браток, – сказал я. – На пустой желудок какая служба!