Глава 2

Мы с Санджеем познакомились шестнадцать лет тому назад в теперь уже почившем в бозе глянцевом журнале Hudson, воображавшем себя любимым детищем Harper Vanity Fair. Я уже около года работала там младшим редактором, когда Санджея наняли помощником музыкального редактора. Притяжение возникло мгновенно, я все еще помню, меня будто током ударило, и мы оба закрыли глаза в тот момент, когда нас представляли друг другу, помню трепет, который долго не проходил у меня внутри после того, как Санджей фланирующей походкой и в полном спокойствии отошел от меня на своих длинных ногах.

Через несколько месяцев мы стали парой. Казалось, мы просто идеально подходили друг другу, и я гадала, почему мы не соединились раньше. Оба мы грезили о литературном творчестве: я хотела писать детские книжки, он – заниматься музыкальной журналистикой – и мечтали когда-нибудь создать семьи, которые были бы счастливее тех, в которых выросли мы сами. Мы часами разговаривали, а потом на какое-то время погружались в самое расслабленное молчание. Все ссоры, которые возникали между нами, быстро решались в постели.

Но через два года я внезапно решила, что готова угомониться, что, в сущности, означало: «Мне всего двадцать пять, и я боюсь, что все это слишком серьезно». Я помню ту минуту, когда я порвала с ним, чего мне не следовало делать, но колесо закрутилось, и я не позволила себе думать о том, что я совершила ошибку. Мы были слишком молоды для того, чтобы выбирать партнера на всю жизнь, и мне казалось, что Санджей со временем все равно порвал бы со мной. Не умнее ли было упредить его и справиться с потерей на своих условиях?

Такова история, которую я несколько лет рассказывала сама себе. Сначала я удостоверилась только в том, что не готова угомониться, встречаясь с вереницей неудачников и ничтожеств. Потом я вступила в полусерьезные отношения с курильщиком марихуаны, который любил меня даже больше, чем травку, и желал знать, почему я отказываюсь сказать ему заветные три слова. В конце концов я объяснила, что не люблю его, и весь следующий год провела в одиночестве. Именно тогда я поняла, что жить без Санджея намного хуже, чем жить в страхе от того, что он может бросить меня. Я совершила ужасную ошибку, возможно, самую большую в своей жизни. Но было слишком поздно.

За год до нашего разрыва он покинул Hudson, и от наших друзей я узнала, что он работает научным ассистентом у одного историка в штате Колумбия и время от времени пишет статьи для журналов. Из Гарлема он переехал в Гринпойнт, что неподалеку от Бруклина, и завел себе постоянную подружку – женщину индийского происхождения, которую, держу пари, он любил, пусть даже наши друзья, проявляя излишнюю предупредительность, не посвящали меня в такие подробности.

Потом одним дождливым сентябрьским вечером мы столкнулись с ним на улице у его любимого книжного магазина в Ист-Виллидж. Я бы назвала это совпадением, но на самом деле это было следствием того, что я не отказала себе в удовольствии пройтись по его любимым местам, как делала изредка, возвращаясь домой с работы, или когда мне нужно было придумать что-то конструктивное. Как раз в тот момент, когда я подходила к магазину, Санджей выходил из него.

Помню, что я не поверила своим глазам. Возможно ли, чтобы высокий мужчина в темных джинсах и вельветовом пиджаке оказался Санджеем? Несомненно, это был красавец, а не ужасающе тощий индийский парень. Стоило ли мне воскрешать его в памяти? Может быть, лучше спрятаться под зонтиком и проскользнуть мимо, чтобы не выглядеть охотницей, на которую я отчасти была похожа.

Потом он окликнул меня:

– Пенни!

Наши взгляды встретились, и я одарила его самоуверенной улыбкой.

– Привет, – одновременно произнесли мы. А затем оба рассмеялись.

Держа в одной руке бумажный пакет с книгой, Санджей жестом поманил меня к себе. Сложив зонт, я присоединилась к нему, стоявшему под тентом книжного магазина, с которого к нашим ногам каскадом стекала вода. Прежде чем заговорить, мы минуту смотрели на нее.

– Как ты жила? – спросил Санджей.

– Я скучала по тебе, – призналась я.

– Я тоже скучал по тебе. – Хотя он говорил робко, мне показалось, что я вижу в его глазах что-то еще. Может быть, три года спустя он больше не любил меня? Однако когда я пристальнее вгляделась в черные озера его зрачков, то решила, что, возможно, он говорит правду.

– Не хочешь уйти отсюда? Пойдем, выпьем по чашке чая или еще чего-нибудь на твой вкус? – сказала я, не подразумевая ничего другого. Что это было, если не любовь со второго взгляда? Увидев его, выходящего из книжного магазина, я поняла, что моя жизнь больше никогда не будет прежней, если только Санджей не захочет забрать меня с собой и увести куда угодно.

Несколько секунд он не отвечал, и мое сердце засбоило, пока я готовилась услышать «нет».

– Да, – сказал он.

Два месяца спустя мы обручились и поженились. Я никогда не была поклонницей пышных свадеб, мое сражение с родителями Санджея, которые хотели пригласить на торжество шестьсот гостей, навсегда отвратило меня от них. Но из этого опыта мы вышли блаженными новобрачными. То, как мы искали и обставляли квартиру, приглашали гостей на вечеринки и устраивали свой первый званый ужин в честь Дня благодарения, ездили по разным незнакомым местам, будь то пуэрториканский ресторан в Бронксе, претендовавший на то, что там пекут самые вкусные empanadillas в Нью-Йорке, или в Мумбаи, где семья его отца устраивала торжество, все это для меня было приключением с Санджеем. И хотя наша головокружительная гонка замедлилась, когда подготовительные курсы для поступления в медицинскую школу стали пожирать его ночи и выходные дни, все равно это было безрассудное время, наполненное надеждами и обещаниями.

Тогда мне хотелось, чтобы оно не кончалось никогда.

* * *

Я думала об этом по пути на работу, пока ехавший за мной водитель не начал бибикать, как маньяк. Когда я снова сфокусировала взгляд, то поняла, что чуть-чуть выехала со своего ряда. Но я, сидя за рулем, не писала сообщения. И не представляла себя занимающейся грубым сексом с незнакомцем, как иногда делала во время привычной поездки, или же когда притворялась, что наблюдаю за тем, как моя Стиви, стуча ножками по полу, занимается балетом.

Водитель, который сидел у меня на хвосте, поменял ряд и показал мне палец. Я, всегда жаждущая продемонстрировать свой черный пояс по пассивной агрессии, театрально помахала ему рукой и молниеносно обогнала его.

Дорога от моего дома до отдела развития, расположенного в дальнем конце медицинского кампуса, составляла всего три мили, но занимала от двенадцати до двадцати мучительных минут, в зависимости от того, сколько у меня оставалось времени и сколько разных дорог было перекрыто. Санджей постоянно уговаривал меня пересесть на велосипед, это было бы быстрее и полезнее, объяснял он. Вероятно, он был прав, но я боялась передвигаться на двух колесах в потоке автомобилей, да и не хотелось предоставлять своему мужу возможность спать с другими женщинами после того, как меня расплющит грузовик.

«Как приятно, что у меня есть работа», – напомнила я себе, начиная испытывать клаустрофобию на подъеме по спирали служебного гаража. Даже в 8:32 утра места оставались только для электромобилей. Я заехала на своей прожорливой машине на одно из них и на обрывке бумаги накорябала записку, где объяснила, что, проехав весь гараж, не нашла свободного места, а ровно в девять у меня совещание.

«Как приятно, что у меня есть машина», – подумала я, когда от дворника отлетел какой-то фрагмент, едва я приподняла его, чтобы подсунуть под него записку. Вздохнув, я подняла кусок резинового профиля и бросила его на капот, чтобы разобраться с ним… «Завтра! – подумала я, припоминая книгу из серии Квак и Жаб, которую два дня назад читала Майлзу и Стиви. – Я сделаю это завтра!»

В детстве мне нравилось, когда книги переносили меня в другой мир. С возрастом это волшебство не утратило своей силы. Квак и Жаб по-прежнему оставались любимыми героями детских книжек. Дженни тоже обожала их, и неудивительно, она явно была Кваком по отношению ко мне, Жабу. Напоминать себе о том, как я благодарна именно за те обстоятельства, которые докучают мне, было ходом, позаимствованным прямо с ее веб-сайта.

Как раз неделю назад она написала пост о том, как она обеспокоена из-за того, что Мэтт возвращается из командировки. Дженни добавила к сообщению забавные фотографии, на которых она пялится на себя в зеркало, проклиная тот факт, что, будучи подростком, мазалась детским маслом, вместо того чтобы использовать солнцезащитный крем. По ее словам, она была склонна к подобного рода разрушительным мыслям, когда слишком надолго оставалась в одиночестве.

Только после этого она вспомнила, что благодарна за то, что Мэтт занимает должность в небольшой венчурной фирме, благодаря чему проводит в дороге не меньше двух недель в месяц, и мгновенно сообразила, что все самые удачные идеи приходят к ней из, как она когда-то написала, «ментального пространства, возникающего в результате того, что на протяжении продолжительного периода времени она может оставаться самой собой».

Не знаю. Поскольку Санджей работал дома (а в последнее время, вынуждена признать, он и впрямь работал), в одиночестве я пребывала только в машине. Пока дело обстояло так: благодарность, во всяком случае, была умеренно эффективной. И в такой день, как этот, мне следовало напоминать себе о том, что существует весомая причина для того, чтобы женщина в здравом уме ни свет ни заря вытаскивала себя из постели и проводила активное время суток, стремясь удовлетворить потребности других людей, а потом делать это снова, и снова, и снова.

В этом заключался труд любви. Или в чем-то вроде этого.

* * *

– Доброе утро, Пенни!

Я еще не включила компьютер, когда в мой кабинет ввалился Расс. Это роскошь – иметь собственный кабинет без единого окна и размером с коробку для обуви. Особенно после того, как прошел слух о том, что скоро мы будем работать, сидя бок о бок за длинными столами, что обеспечит активное сотрудничество, или какое бы еще там определение ни придумал университет для своей самой свежей инициативы по снижению издержек.

Поскольку у меня была дверь, я ожидала, что Расс постучит, прежде чем открыть ее.

– Я не собирался пугать тебя, – сказал он, садясь на краешек моего стола.

Я взглядом показала ему на стул, стоящий напротив моего.

– Кто сказал, что я испугалась?

– Малыш не давал тебе спать прошлой ночью? – спросил он, глядя на меня сверху вниз. Я никогда не понимала, как мужчина, еженедельно часами накачивающий свои грудные мышцы, может так наплевательски относиться к волоскам в носу. Расс был соуправляющим отдела развития – эта должность была придумана именно для него после того, как он возмутился, когда меня повысили первой. Однако он был остер, как коса, и я многому научилась у него, овладевая искусством отсекать проблематичные «подаяния», как мы называли благотворительные пожертвования, сделанные для университетской больницы или медицинской школы. По этой причине я терпела его выходки чаще, чем, вероятно, следовало бы.

– Ему шесть, Рассел. Поэтому не волнуйся, он дал мне поспать, – сказала я, как будто бы из моего младенца, который был чемпионом по сну, не вырос малолетний мальчишка, страдающий бессонницей и хроническим энурезом. Санджею казалось, что это результат того, что я балую Майлза, он посоветовал, чтобы я придумала систему поощрений, согласно которой наш ребенок будет получать знаки внимания и привязанности в обмен на фазы быстрого сна, что меня вообще-то обрадовало. Я не знала, что еще можно сделать, я не могла закрыть сына в комнате, настаивая на том, чтобы он до утра валялся на мокрых простынях. А Санджей так крепко спал, что к тому моменту, когда он начинал осознавать, что от него требуется помощь, я уже совсем просыпалась и укладывала Майлза обратно в постель.

Расс посмотрел на меня скептически.

– Просто ты выглядишь утомленной.

Я откинулась в кресле, чтобы он не дышал на меня, обдавая запахом кофе.

– Ты же понимаешь, что, в сущности, имеют в виду, говоря человеку о том, что он ужасно выглядит, верно?

– Я не сказал, что ты выглядишь ужасно. Просто мне кажется, что ты могла бы провести ночь иди две в номере отеля, подальше от своих детей.

Я не собиралась подавать виду, какое впечатление произвело на меня его неуместное замечание.

– Я завалена делами, и у нас с тобой сегодня совещание по поводу книг. Что еще?

Расс хлопнул в ладоши, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не подмигнуть – постоянные бессонные ночи сделали меня игривой.

– Только что позвонил Джордж Блатнер. Он в городе и хочет провернуть дельце до завтрашнего утра, то есть к этому времени нам нужно отточить и подготовить проект. Медицинские программы, возможные последствия, крайне жалостливая история пациента – все, что только можно. Я все уже написал, но сегодня днем у меня завершающая встреча с Розенбаумом. И, понимаешь, Эдриану с этим не справиться, – сказал он, имея в виду нашего штатного писаку, которому требовалось несколько дней для написания одной страницы.

– Я в деле, – сказала я, потому что всегда так говорила, когда нужно было выполнить работу.

Расс ухмыльнулся.

– Детская и подростковая онкология – это золотая жила, я хочу быть уверенным, что Блатнер снизит цену примерно на тысячу. Рад, что ты согласилась.

– Рассел?

Он выжидательно посмотрел на меня.

– Да?

– Прошу тебя, выходя, закрой за собой дверь.

Значит, для того чтобы разгрести повседневные дела, у меня еще меньше времени, чем я предполагала, и всего несколько минут для того, чтобы подготовиться к девятичасовому совещанию с боссом – Иоландой. Тем не менее я все-таки вытащила из сумки телефон и написала сообщение Дженни.

«Прошу тебя, прикончи меня».

Обычно Дженни отвечала сразу же, даже если я писала ей поздней ночью. Но прошло около часа, прежде чем я получила от нее весточку.

«Не могу, любимая».

«Ну пожалуйста! Бесплатный латте или даже три, если ты это сделаешь».

«На небесах не подают кофе».

«Это ты так думаешь».

Потом я добавила:

«Расс неожиданно взвалил на меня еще один проект».

Прошел еще час, прежде чем она ответила мне.

«Ты должна уволиться».

Это было так не похоже на то, что обычно говорила Дженни, что я перепроверила, нужную ли мне цепочку сообщений я читаю. Да, сообщение было от нее.

У всех бывают неудачные дни, напомнила я себе. Потом я написала:

«Хотелось бы».

На что она ответила:

«Дело не в желании. Если ты несчастлива, измени свою жизнь».

Теперь это было больше похоже на Дженни, она сыпала цитатами так же, как некоторые читают наизусть стихи из Библии. Тем не менее я не могла согласиться с ней. Перемены – это привилегия, дарованная тем, чьи родственники не рассчитывают на то, что им будет обеспечена пища, кров и медицинская страховка. Я подумала, что сейчас у Дженни все это есть.

Я внимательно смотрела на экран телефона, на котором светилась фотография Стиви и Майлза, резвящихся на пляже во время нашего последнего семейного отпуска два года назад, раздумывая, как бы ответить подруге. Дженни обидчива, напомнила я себе, поэтому, послав ей смайлик в виде сердечка, я положила телефон рядом с клавиатурой, чтобы продолжить стучать по клавишам, пробиваясь сквозь возложенный на меня объем работы.

Но вместо того чтобы работать, я представила себя на берегу океана. Только на этот раз в своих фантазиях я была не одна. Я была вместе со Стиви, Майлзом и Санджеем. И в этих фантазиях мои дети вместе строили замок из песка, а не соревновались в том, кто первым оцарапает другому руку или ногу, а мой муж, счастливый и реализовавшийся, или, может быть, просто нашедший прибыльную работу, лежа на своем пляжном полотенце, смотрел на меня тем взглядом, который я часто замечала у Мэтта, когда он смотрел на Дженни.

То есть полным любви взглядом, которого я почти не ощущала в последнее время.