Октябрь 2014

Снова ночь. Я по-прежнему считаю минуты и часы с того момента, как ты умер. Врач сказал «на рассвете», и я решила для себя, что это примерно в пять утра. Через три часа будет трое суток. Через три часа и четверо суток можно будет сказать, что прошла неделя. Я хочу, чтобы прошла неделя. Хочу, чтобы прошло полгода. Хочу, чтобы прошел год. Отчаянно тоскую по тому состоянию, когда в один прекрасный день все это будет казаться не таким ярким и свежим. Когда я додумаюсь, каким образом двигаться вперед, где найти силы заниматься Иваном, когда у меня возникнет ощущение нормальной жизни, а не ужасно дурацкой и печальной шутки.

С тех пор, как ты умер, я не спала ни часа. Иван, которого не обошли хаотичные события последних дней, спит только в присутствии наличия моего тела рядом с собой. Возможно, таким образом он пытается компенсировать внезапное отсутствие меня и тебя рядом с собой днем. Я где-то рядом, неподалеку от него, но на самом деле далеко. Моя мачеха кормит его и меняет подгузники. Я держу его на руках, кормлю грудью, пытаюсь играть с ним, а когда выхожу с подругами сделать круг по кварталу, беру его с собой в слинге. Я запахиваю пальто, укрывая нас обоих. Он гулит и смеется. Но мне приходится часто делать перерывы. Тут снова подключается моя мачеха. А ночью мы с ним остаемся вдвоем. И он практически все время висит на моей груди. Если я пытаюсь незаметно улизнуть, он просыпается и плачет. Снова засыпает лишь тогда, когда мой сосок снова оказывается между его губ. Сама я не сплю совсем. Уже настала среда – или четверг, смотря как считать.

Как вчера ночью, как и позавчера, мысли без конца вертятся в голове. В отличие от первой ночи я захожу в своих рассуждениях гораздо дальше. Я не так часто пробуксовываю, не леденею, как в первую ночь. Но мне так и не удается додумать до логического конца. Мысли бегут параллельно и одновременно, перескакивая друг через друга, бессистемно и хаотично. Многие – с восклицательным знаком. Ты умер! Ты умер! Не могу поверить, что ты умер! Просто так взял и умер! Внезапно оказалось, что ты мертв! Мертв!

Подозреваю, что в крови гуляет адреналин. Частое сердцебиение сменяется дурнотой и ноющей болью в верхней части груди. Тяжело глубоко вздохнуть. Тело, которое, похоже, дает мне команду бежать, раз за разом сталкивается с мозгом, который не знает, куда податься. Я не знаю, куда бежать. Не могу до конца осознать ситуацию. Так что остаюсь еще на некоторое время в темноте рядом с Иваном. Переполненная восклицательными знаками.

На третью ночь подступают мысли об Иване. О его будущем. О моем будущем. О нашем будущем. Где мы будем жить? Как я смогу выйти на полную ставку, будучи одна с маленьким ребенком? Могу ли я позволить себе работать на неполную ставку? Может быть, переехать в квартиру поменьше? Может быть, завести няню? Может быть, денег на это хватит, если отказаться от всего остального, на что я тратила деньги раньше? Может быть, мне стоит переехать в Упсалу, поближе к мачехе и маме? Что тогда – ездить каждый день на работу в Стокгольм или уволиться? Смогу ли я завести себе новых друзей, если перееду туда? Или лучше остаться поближе к друзьям, но подальше от тех немногих родных, которые у меня есть? Какое детство ждет Ивана? Как сделать его счастливым со столь убогими предпосылками? Как мне поскорее восстановиться, чтобы все его детство не было окрашено гореванием и непереработанными травматическими переживаниями? Я мысленно представляю себе возможные сценарии, пытаюсь в них сориентироваться.

И еще я составляю списки. Списки того, когда мы что-то говорили или делали в последний раз. Вспоминаю нашу последнюю ссору. Последний отпуск. Последнюю поездку на машине. Наш последний ужин. Думаю о наших последних эсэмэсках и почему ты так и не ответил мне. От того, что я осталась последней в нашей переписке, мне почему-то больно, хотя я и не могу объяснить себе, почему. Я еще не удалила нашу переписку, но скоро это сделаю. Уже чувствую, что так надо. Но пока она хранится в телефоне, и в конце я остаюсь одна – ты не отвечаешь.

Я думаю о наших последних словах в тот вечер, когда ты умер. Не помню, чтобы мы поцеловались, желая друг другу спокойной ночи. Это преследует меня. Когда мы целовались в последний раз? Почему я не помню? Почему воспринимала это как данность? Я пытаюсь понять, о чем были твои последние мысли, прежде чем ты заснул, и чувствовал ли ты себя несчастным. И снова я задаюсь вопросом, проснулся ли ты, прежде чем умереть. Было ли тебе больно.

В темноте мой взгляд все время обращается туда, где раньше стояли кровати. Где торчала твоя лодыжка. Где твое лицо уткнулось в подушку. К твоему полуоткрытому глазу. Я начинаю сомневаться, что это хорошая затея – лежать здесь, в этой самой спальне, когда у нас есть еще одна. У нас же есть комната Ивана. Я могла бы перебраться туда. Но это ощущается как поражение. Дать себя сломить. Словно не взять назад комнату, и тем самым жизнь. Я решаю, что приму решение завтра. Еще одну ночь без сна я точно переживу – когда родился Иван, я не спала пятеро суток. Стрелки приближаются к пяти. Скоро будет ровно трое суток. Скоро рассвет.

Еще одна мысль постоянно напоминает о себе. Презрение к самой себе начинает нашептывать что-то внутри меня. Строгий голос говорит, что я сама во всем виновата. Ты все для этого сделала – и вот лежи теперь со своими страданиями в этой комнате, где все пронизано смертью и чувством вины. Так мне и надо. Я сама во всем виновата. Возможно, мне придется положить остаток жизни на то, чтобы искупить свои грехи. У Ивана никогда больше не будет отца. Раз за разом я переступала через него, и в конце концов он не выдержал. Я довела его. Теперь я останусь со всем этим. У меня нет выбора – только жить дальше со всем этим.