Глава 12
Пещера Дракона
1
— Отря-я-ад! Р-р-равняйсь!.. Отставить! По команде «равняйсь» следует обратиться налево, дабы увидеть грудь четвертого человека, а не щериться в бороду, причем нестриженную. Еще раз замечу — отправлю до самого отбоя гильзы подбирать и в мешки складывать… Р-равняйсь!..
Хмурится Иван Кузьмич Кречетов, порядок уставной блюдя, а на душе оркестр полковой, польку-бабочку играет. Выжили! Дошли!..
— Смирррна-а!..
В строй встали все — бородачи-ветераны, Кибалка с ремнем неподтянутым, мальчишки из Ревсомола, желтые монахи. И Чайка встала, и даже служанка ее, что инструктором числится. И комиссар, товарищ Мехлис встал — не перед строем, а среди бойцов. Потому что не встанешь — всю оставшуюся жизнь будешь жалеть.
Окончен поход!
— Товарищ комбриг! Сводный отряд посольства Сайхотской Аратской республики для встречи построен. Докладывал командир, Полномочный посол Кречетов!..
Костя Рокоссовский улыбку с лица смахнул, посуровел взглядом:
— Здравствуйте, товарищи!
— Здра-а-а-а-а!..
От крика у кавалеристов, что напротив выстроены, чуть «богатырки» со стриженных голов не слетели. Рокоссовский ровную ладонь к синей звезде приложил, ударил звонким голосом:
— Спасибо, товарищи! Всем вам — спасибо!..
И шепотом, чтобы бойцов не смущать:
— Командуй «вольно», не будем парад устраивать… Только не комбриг я уже, Ваня. Две недели, как дивизию дали.
У Кречетова даже челюсть отвисла. «Вольно», понятное дело, скомандовал, монахов, к строю непривычных, отправил обратно в лагерь, остальным ради такого случае разрешил курить, сам же только моргал и головой покачивал:
— Дивизию!.. Ох, Константин Константиныч, ох, широко шагаешь!.. Вот возьму — и завидовать начну.
Рокоссовский, взглядом погрустнев, взял друга-товарища за локоть:
— Не надо завидовать, Ваня. Дивизия — только номер, знамя и три сотни сабель, чтобы по Кашгару было с кем проехать, губернатора здешнего успокоить. Дипломатия! Это я тебе завидую…
Окончательно сбитый с толку Кречетов хотел узнать, чего у него в жизни завидного образовалось, однако не успел. Взвизгнули тормоза, хлопнула дверца авто:
— Вижу, митинг уже начали? Это правильно! Ибо коммунист…
Иван Кузьмич невольно сглотнул.
— …Должен нести пламенное партийное слово, используя для этого каждую свободную минуту, каждую секунду! Большевистская правда — оружие посильнее пуль и снарядов!..
…Худой, плечистый, черноволосый, со знакомыми морщинами на загорелом лице. В темных глазах пламя плещется, из ноздрей только что дым не идет. Подошел, ткнул широкую крепкую ладонь:
— Мехлис Лев Захарович, член Центрального Комитета и его специальный представитель. Рад знакомству, товарищ Кречетов!
Иван Кузьмич руку пожал да в сторону покосился, где его бойцы самокрутки палили. А комиссар малокурящий куда делся?
— Здравствуйте, товарищи!
Вот и он, плечистый и черноволосый, с морщинами на лице. Ростом, правда, пониже, и возрастом заметно моложе. А так похож, вроде как брат младший.
— Мехлис!
— Мехлис!
Руки пожали, друг на друга поглядели. Тот, что приехал на авто, брови к самой переносице сдвинул:
— Волосы, как я понимаю, покрасили. А на лице что за грязь?
— Театральный грим, — невозмутимо ответствовал Мехлис-младший. — Неудобно до невозможности. А речи произносить, так вообще тихий ужас. Думал, язык отвалится. Ибо коммунист!..
Комиссарский палец привычно ввинтился в зенит. Тот, что был старше, чуть не поперхнулся.
— И вы!.. С такими настроениями! С такими, я бы сказал, антипартийными установками!..
— Да я же беспартийный! — расхохотался комиссар, подмигнув оторопевшему Кречетову. Тот взглянул на Рокоссовского. Комдив сделал строгое лицо и тоже подмигнул.
— Я чувствовал! Подозревал! — темные глаза метнули молнии. — Бросили на самотек! Загубили партийную работу по корню! Развал! Хуже, идеологическая диверсия!..
Мехлис-старший метнулся вперед, к самому строю, махнул длинной рукой:
— Товарищи красные бойцы! Вы, герои, с честью выполнившие приказ нашей славной партии и ее Центрального Комитета! К вам обращаюсь я, желая услышать честное большевистское слово!..
«Серебряные» недоуменно переглянулись. Член ЦК между тем, подойдя еще ближе, зацепился взглядом за невозмутимого Кибалку.
— Ты, товарищ! Ты, юный герой революции!..
Юный герой четко, по уставному, выйдя из строя, вздернул подбородок:
— Красноармеец Кибалкин!..
— Верный сын большевистской партии! — возопил Мехлис. — Орленок! Доложи мне, недремлющему оку РКП(б), что ты думаешь о своем комиссаре? Хочу слышать правду, какой бы тяжкой она ни была!..
Кибалка расплылся в довольной усмешке.
— Правду? Про товарища Мехлиса, что ли? Да зануда он первостатейная!..
Подумал и припечатал:
— И в каждую бочку — затычка!
Мехлис-старший открыл было рот, но шкодник успел раньше:
— А если ты, дядя, нашего Льва Захаровича пальцем тронешь, я тебе яйца оторву. Потому что товарищ Мехлис — герой, а кто ты, еще разъяснить следует.
И руку протянул — к комиссарским галифе поближе. Черноволосый отшатнулся, вновь уста отверз…
— Комиссара не трожь! — прогудел чей-то серьезный голос. — Вступимся.
Иван Захарович Мехлис одернул гимнастерку, плечи расправил. Улыбнулся белозубо, во весь рот:
— Вот это, я понимаю, партийная работа! Спасибо, товарищи, что не выдали своего комиссара! Так держать!..
Вернулся обратно, руку брату меньшому протянул:
— Поздравляю, товарищ Дарвалдай! От всей души поздравляю!..
На Кречетова поглядел, посуровел взглядом:
— Вы оба представлены к правительственным наградам. Все участники похода получат грамоты за подписью Калинина и денежные премии. Размер установите сами, заслужили.
— Вот за это — спасибо! — радостно выдохнул красный командир. — Товарищам бойцам в хозяйстве очень даже пригодится. Только, товарищ Мехлис, вы бы разъяснили вопрос. Мне наш товарищ Мехлис про своего брата говорил, но вы оба — Львы Захаровичи! Как же так?
Представитель ЦК на миг задумался:
— Это тайна не моя — и не товарища Дарвалдая. Между прочим, я сам в поход просился, дважды заявление писал. Не отпустили, только сейчас сумел вырваться. Дел у нас, товарищи, очень много, и все важные… Пойдемте со мной!
Идти пришлось всего ничего — к покрытому густой лёссовой пылью автомобилю. За рулем скучал шофер в черном кожаном шлеме, а рядом, у задней дверцы, курил папиросу высокий крепкий мужчина средних лет. В отличие от всех прочих он был в штатском — легкий белый плащ, серая шляпа-стетсон с черной лентой, легкая деревянная трость.
…Седые виски, выдубленная загаром кожа, острый внимательный взгляд.
Заметив гостей, папиросу бросил, каблуком притоптал. Улыбнулся.
— Митинг провели? Очень хорошо, предпочитаю общаться не на трибуне.
— Товарищи! — негромко проговорил комдив Рокоссовский. — Представляю вам Полномочного представителя СССР в Пачанге, нашего первого посла. Профессор Артоболевский Александр Александрович.
Когда познакомились, полпред вновь достал папиросы, взвесил коробку на ладони:
— Вы наверняка виделись с Брахитмой Ракхваала. Он до сих пор курит? В последний раз, как мы с ним встречались, обещал бросить, даже слово дал.
Кречетов и Мехлис-Дарвалдай изумленно переглянулись.
— Так он же этот… Вроде листа бумаги, — осторожно начал Иван Кузьмич. — Если, значит, взять бумагу и повернуть…
Артоболевский рассмеялся:
— Любит старик эффекты!
