Перед самым обедом в скрипнувшую дверь кабинета гособвинителей на первом этаже аппарата областной прокуратуры, стараясь не шуметь, протиснул одутловатый животик Аркадий Маркович Тимошкин, помощник по общему надзору со второго – генеральского этажа. Представитель высшей структуры грозного архитектурного сооружения, естественно, он был ближе к кухне как всех официальных известий, так и к всевозможным слухам, поэтому порой позволял себе спускаться и делиться ими с коллегами снизу. Гособвинители – народ занятой, по уши загруженный изучением материалов уголовных дел, назначенных к судебному рассмотрению, относились к непрошеным его визитам по-разному: седеющая матрона Стефания Карловна Цвингер – страстная курильщица, тут же отправлялась с папироской к открытой форточке и по необходимости поддерживала завязывающийся разговор резкими категоричными репликами; другие – помоложе, как Кира Сергеевна Ипполитова и несравненная красотка синеглазая Любовь Исаевна Филозова больше охали и ахали, заполняя дарованную свободу подкрашиванием и подмазыванием собственных личиков, для чего с завидной быстротой уставляли столы экзотичным содержанием косметичек, изредка подбрасывая невпопад колкие фразочки по обсуждаемым темам. Даже флегматичный библиоман Виталик Стрижевский использовал такие передышки не без пользы: тут же выдвигая ящик стола, он с жадностью влипал в страницы припрятанного там фолианта – последнего приобретения на книжном развале, вклиниваясь в обсуждения лишь по острой надобности.

Одним словом, гость сверху с неизменно сенсационными новостями устраивал всех, за исключением Матвея Ароновича Лейбы, которого не без оснований побаивался и сам Тимошкин, хотя ходил у него в приятелях, вечерами поигрывал с ним в шахматы на третьем этаже у криминалиста Ивана Кузякина, а в выходные дни их могли встретить в уголках летнего парка «Аркадия», где оба толкались среди недоступных и загадочных простым смертным нумизматов. Всем было известно, что Лейба и Тимошкин воевали под Сталинградом, были тяжело ранены: один горел в самолёте и, выпрыгнув с парашютом, покалечил ноги, не обходясь потом при ходьбе без трости; второй горел в танке и тоже чудом остался жив. Лечились в астраханском госпитале, где познакомились и не расставались с тех пор, по воле судьбы став оба юристами и оказавшись в прокуратуре. Занимая должность начальника отдела гособвинителей, Матвей Аронович, человек вообще-то добрейший, мягкой души интеллигент, не терпел никаких посиделок в рабочее время в возглавляемом им подразделении. Он беспардонно пресекал их, не взирая на личности и взаимоотношения, не раз грозя Тимошкину о его вольностях довести до сведения непосредственного руководителя Юрия Гавралова. Тот прошёл школу в обкоме партии помощником самого́ первого секретаря Леонида Боронина, слыл бойцом ещё той, старой коммунистической закалки, поэтому нарушения дисциплины расценивал высшим пороком, незамедлительно делая соответствующие выводы, и, конечно, болтливые хождения Тимошкина могли кончиться плачевно, но, к его счастью, разносы Матвея Ароновича, как правило, где начинались, там и заканчивались, а «хождения в народ» продолжались.

В этот раз до перерыва на обед оставалось не так уж много времени, к тому же дверь в кабинет грозного Лейбы была плотно закрыта: тот готовил доклад на важное совещание и приказал не беспокоить его по пустякам.

– Важняк-то новенький наш далеко пойдёт. – Встав для пущей важности на цыпочки и подняв к потолку большой палец, Тимошкин продефилировал между столиками гособвинителей, закатив глаза.

– Если вы имеете в виду Жогина, – достав папироску, тряхнула седеющей шевелюрой Стефания Карловна и традиционно направилась к окну, распахнув настежь форточку, – то он значится в аппарате прокурором следственного отдела, а не следователем.

– Неважно кем значится, – не смутившись, царственно парировал Тимошкин, – главное, что Аргазцев поручил ему расследовать дело бывшего нашего коллеги Андреева, значит, де-факто он следователь.

– Как?! – одновременно всплеснули ручками Кира Сергеевна с Любовью Исаевной и кинулись за косметичками.

– Чем провинилась Зинина? – опережая подружку, принялась разжигать костёр одна.

– Не собралась ли наша прославленная следовательша на пенсию? – подлила масла в огонь вторая.

– Зоя Михайловна бодрее всех нас, хоть и войну прошла, – буркнул в защиту Стрижевский, раскрывая страницы очередного раритета, мгновенно выскочившего из ящика его стола.

– А что Терноскутова? – пристроившись у подоконника и сердито стреляя колечки дыма в форточку, пыталась удерживать позицию Цвингер. – С мнением начальника следственного отдела уже перестали считаться?

– Аглая Родионовна как раз и проявила инициативу, – ехидно хихикнул Тимошкин. – Чем уж ей Андреев так насолил, не ведаю, но не сомневаюсь, молодой да ранний Жогин настряпает бывшему районному прокурору по самое не хочу.

– Андреев угробил себя сам, – подал голос ценитель старинных книг, не подымая головы. – Пьяным сел за руль служебного автомобиля ночью, превысил скорость и сбил мужичка, переходящего улицу. Чего ещё надо для уголовной статьи?

– Семь лет! – вскрикнула чувствительная Кира Сергеевна. – А скончается пострадавший в больнице – все десять… Угодить в колонию в самом расцвете, ведь жил и служил закону!..

– Дура лекс, сэд лекс, – беззаботно блеснул познаниями Тимошкин.

– Столько не дадут, – оторвалась от зеркальца скептичная Любовь Исаевна. – Пострадавший поправляется, и поговаривают, заявление написал, что прощает водителя.

– Да что его прощение? – досадуя, Ипполитова неудачно смазала тушь на глазах и прихлопнула в сердцах по столу ладошкой. – Найдёт причуда на судью и загремит прокурор на всю катушку. А какой был мужчина!

– Что ты его хоронишь? – одёрнула приятельницу Филозова. – У него сильный адвокат, найдёт лазейку, заявит ходатайство, то да сё…

– Многое и от следака зависит. – Виталик Стрижевский, хотя и был самым молодым в этой компании, но успел проявить себя и с его мнением считались.

– Вот и я говорю, – тут же воспрял Тимошкин и будто случайно придвинулся к его столу. – Жогин уже успел отличиться, наломал дров перед тем, как к нам попасть.

– Интересно? О чём это вы? – серые глаза Стефании Карловны засвинцели, все хорошо знали о её дружбе с Терноскутовой; начальница следственного отдела порой не гнушалась советоваться с Цвингер, прежде чем решать особо казусную проблему и окончательно идти с особо сложным уголовным делом к прокурору области, впрочем, не скрывалось это и от Аргазцева; бывало, и он собирал такие большие советы, приглашая на обсуждение Лейбу с Цвингер и Терноскутову, но, утверждая обвинительное заключение, решение всегда принимал сам.

– А дело об изнасиловании школьницы забыли? – многозначительно оглядел всех Тимошкин. – Завалил его Жогин, угробил, подсудимого оправдали и освободили из-под стражи. Сама Максакова председательствовала. Авторитет в областном суде!

– Оправдали одного из пяти преступников, – покосившись на Тимошкина, нахмурился Стрижевский. – Кстати, оправданный был четвёртым по счёту и на следствии потерпевшая его твёрдо опознала. Я дело изучал лично по поручению Матвея Ароновича на предмет опротестования оправдательного вердикта. Удивительно, но почему-то опытнейшая, как вы заявляете, Максакова, оставила эти обстоятельства без внимания.

– Гляжу я на вас, – хмыкнул Тимошкин, – мастера вы шашками махать после драки. Был бы по тому делу следак стоящим спецом, комар носа не подточил бы.

– Это как сказать… – не отводя глаз с улицы, мрачно покачала головой Цвингер и резко обернулась к Тимошкину. – А известно ли вам, любезный наш осведомитель, кто отец того оправданного?

Тимошкин затоптался, смутившись; вопрос застал его врасплох, а, похоже, ответ ему был известен и обнародовать его помощник прокурора явно не собирался.

– Как же так? – скривив губы, Цвингер зло вмяла окурок в дно пепельницы. – Генеральный прокурор страны официально объявил общий надзор, который вы представляете, нашей разведкой. Это значит: всё видеть, всё слышать, всё знать!

– Какое-то странное значение вы придаёте отцу, Стефания Карловна, – невнятно пролепетал Тимошкин, – отец за сына, знаете ли… – И смолк, чувствуя, что запутался.

– Как раз отец – за сына! – оборвала его взвинченным тоном Цвингер. – Его отец рулит крупнейшим рыболовецким колхозом, а главное – он член бюро областного комитета партии!

– К чему вы это, Стефания Карловна?.. – мямлил Тимошкин, совсем теряясь. – Я вам про Ерёму, а вы…

– А я про Фому! – Давая понять, что разговор окончен, матрона с высоко поднятой головой прошествовала было к своему столу, но внезапно замерла на полпути.

Дверь кабинета начальника отдела распахнулась и, приводя всех в замешательство, на порог выбрался громоздкий Лейба. В горячке забыв трость, он слегка покачивался, но, опершись спиной на дверной косяк и обретя надёжную опору, медленно наливаясь краской, он смерил Тимошкина гневным взглядом и холодно произнёс:

– Не стану извиняться, но я невольно подслушал концовку полемики. Скрывать не стану, на многое она открыла мне глаза, но об этом позже. Сейчас же я хотел огорчить вас, Аркадий Маркович. Да-с, огорчить! На незаконный приговор суда мною подготовлен проект протеста.

При этих словах, хлопнув в ладоши, Виталик Стрижевский подскочил с места, едва не сбив с ног Тимошкина, Ипполитова с Филозовой застыли с открытыми ртами, а Лейба продолжал:

– Сложный, должен сказать, чрезвычайный прецедент имел место в судебном процессе по обсуждаемому только что уголовному делу. В моей практике такого не наблюдалось. Однако и Аргазцев согласился с моими доводами. Протест прокурором области подписан, и теперь законность оправдания проверять будет Верховный суд республики.

Проявляя незаурядную юркость, Стрижевский ловко проскользнул мимо начальника в кабинет и, возвратясь, с поклоном вручил ему трость.

– Похвально, юноша, похвально, – благожелательно повела глазами Стефания Карловна.

Остальные безмолвствовали, и лишь Тимошкин, покашливая, будто поперхнулся, пятился к выходу.