В детстве Хомяк действительно чуть не утоп в том проклятущем искусственном заливчике, сработанном заводскими нефтебазинскими работягами у берега Волги. Сооружался он как раз перед войной или уже в первые боевые лета́ возникла такая надобность, только по рассказам местных старожилов понадобилось тогда укромное и удобное местечко на Волге, чтобы заправлять нефтью и мазутом баржи и самоходки, перегонявшие топливо в Сталинград. Когда немцы совсем подпёрли городок, прорвав оборону у Халхуты, подтянули фрицы и авиацию, без устали начав бомбить завод, слип и нефтебазу с загружавшимися там судами. Горели хранилища с топливом, горели баржи, молотили небо зенитчики, от пожаров вокруг ночами было светлее дня, но канули ужасные времена, погнали на запад немчуру, расчищая от хищников поруганную землю долгих ещё четыре года, а брошенным и забытым заливчиком, обратившимся со временем, как в той сказке, чистым и тёплым озерком, хотя и шугал мелюзгу хромой солдатик с нефтебазы, постепенно завладела пацанва. Летом отчаянные смельчаки, не опасаясь брехавших с берега овчарок, заплывали аж на середину и с хохотом затевали там озорные догонялки друг за другом, а зимой соревновались в бегах на коньках или лихо гоняли в хоккей. А уж когда про войну почти совсем забывать стали, потянулись на берега озерца и старшие. Рыбы здесь отродясь не водилось – керосином вода попахивала, а вот купаться в своё удовольствие после тяжёлого рабочего дня это ничуть не мешало, ну а женщины, известное дело, рядышком пристрастились бельё стирать, а попозднее время наступало, – не стыдились раздеться, мужам спины помылить да и самим с белого тела грязь и пот окатить. А где до взаимного прикасания дошло, не грех в любовных играх завестись. Да и какой уж тут грех? Несколько лет проклятущая война оторвала их души и тела друг от друга, возвернулись счастливчики кто калекой, кто другой болячкой страдающие, да и от здоровых толк не тот, выли бабы в подушки, так и не почувствовав жаркой заслуженной страсти: кто водкой не страдал, допоздна пропадал на заводе – восстанавливать его надо было, а по правде – заново строить, так как после тех ужасных бомбёжек остались притушенные головёшки от станков и чёрные развалины от былых стен.

А озерце-то теплом оживляло души, расцветали враз обнажённые тела и в страстных объятиях рождалась новая жизнь, крепче прежних потом рождались и их детки.

Только не обходилось и здесь без баловства и охальничества. Парочки забирались в места тихие, укромные от чужих глаз, но от наглой шантрапы не спрятаться. Гонять уставали подглядывавших, а намахавшись кулаками да надсадив глотки матюгами, плевались от досады и, не сдерживаясь, утоляли любовный пыл, наслаждаясь в спасительной воде, не дожидаясь пока съедаемая комарами пацанва позорно ретируется с берега.

Хомяк и Глиста в таких затеях славились отпетыми наглецами. У каждого имелись свои тайные засады в заливе. Хомяк изощрился до того, что облюбовал себе скрытное местечко в одном из заброшенных нефтебазинских сараев, в котором во время войны хранилась всякая всячина от противогазов и санитарных носилок до странных оббитых железными поясами деревянных ящиков с угрожающими надписями «Опасно! Убьёт!». Прикормив овчарок, он присмотрел этот сарайчик и, не опасаясь дремавшего охранника, устроил в нём удобное лежбище, позволявшее вечерами подглядывать за купающимися женщинами сквозь сгнившие доски в удобные щели. Но скоро старика охранщика сменил молодой и смышлёный мужичок. На второй же день он турнул озорных купальщиц вместе с их постирушками, а вечером уже сам барахтался в воде с белокурой толстушкой. Та, длинноволосая, словно русалка, бесстыже ласкала избранника и как ни пытался тот прикрывать ей рот пылающими поцелуями, стонала от наслаждений в своё удовольствие, срываясь на крики и вопли.

Хомяк так увлёкся увиденным, что не заметил, как, сломав прогнившую доску, вывалился наполовину из укрытия и пришлось ему спасаться вплавь от очухавшегося охранщика. Парень скоро прервал погоню и, махнув рукой, возвратился к своей «русалке», но та оказалась глазастей и, заметив, что нахал начал тонуть, бросилась его спасать. Она и выволокла его на берег уже вдалеке от ограды нефтебазы, не обращая внимания на призывные крики любовника. Отхлестав по щекам, пока Хомяк не очухался, она чмокнула его в щёку со словами: «Дурачок несмышлёный», – и, ослепив голыми телесами, грациозно нырнула в озеро, исчезнув, будто дивное сказочное чудо…

Множество раз после этого случая, тайком забираясь в тот сарай, караулил Хомяк приглянувшуюся «русалку», но прежняя парочка не появлялась, поменялся и охранник. Этот спал и днём, и вечером, что позволяло стиральщицам возвернуться на прежние места, но Хомяка они больше не прельщали, хотя, балуясь, нередко устраивали довольно откровенные купания. Скучая, бродил по заброшенному сараю Хомяк, тогда и задался он целью тщательнее обшарить его, но, не обнаружив ничего интересного, скоро прибрёл всё к той же горке аккуратно сложенных деревянных ящиков. Сняв с пожарного щита небольшой ломик и топор, он попытался осторожно сорвать с одного железные оковки. Не без труда это удалось. Каково же было его удивление, когда под оторванной дощечкой открылся плотно уложенный ряд пластиковых тёмно-серых брусков.

– Взрывчатка! – ахнул Хомяк, уже достаточно поднаторевший в таких грозных штуковинах. – Чем же здесь можно поживиться ещё?..

И, соорудив из палки и клочка пакли небольшой факелок, Хомяк осторожно занялся тщательным исследованием каждого угла сарая…