– Они это, они! Больше быть некому! – без стука влетев в кабинет следователя Жогина, старший участковый Гордус задыхался и подрагивал от волнения. – Извините, Александр Григорьевич, боялся вас не застать. Я к Щергунцову сунулся, а товарищ подполковник, оказывается, уже отбыл отдыхать.

– Заперся в кабинете твой начальник, отоспаться решил хотя бы часа два-три, – потягиваясь, поднялся с дивана задремавший было Сизов. – И лошадь не сдюжит сутками скакать. Ты бы присел, Казимир Фёдорович, а то ошарашил нас с порога чёрт-те чем. Мы здесь с Александром Григорьевичем головы мозолили над делом Снегирёвых, показания свидетелей муссировали, так сказать…

– Кто муссировал, а кто похрапеть умудрился, – хмыкнул Жогин. – Кстати, Казимир Фёдорович, я просил обязать явкой продавщицу магазина.

– Так и не пришла Верка?! Вот сучка! – выругался участковый. – Ведь специально навещал бабу и повестку ей вручил.

– Ты чем обрадовать нас собирался, когда сюда влетел, как чумовой, Казимир Фёдорович? – Сизов выпил стакан воды из графина. – Объявленной тревогой «Перехват»?

– Так точно! – Участковый обтер взмокший лоб платком. – Меня словно током шарахнуло, когда в дежурке Петрович сообщил о сведениях, переданных Лудониным из Пришиба. Ведь те двое возле Веркиного магазина мелькали. Сходятся все приметы! Один, которого в бурьяне нашли, тощий и длинный…

– Не довезли его до больницы, умер, – буркнул Сизов.

– Знаю уже, – сжал кулаки участковый. – Глистин Федька! Уши я ему прожужжал нравоучениями. Но как срезал сумки у раззяв на рынке, так и не бросил. Вот и докатился. А недавно дружок ему на голову упал. Разодетый, как попугай. Он Глистина в эту историю и затянул. Федька, тот кроме сумок, на большее не замахивался, а приятель с большим гонором и планами. Знал я и его. С детства в школе колобродил, пока в детскую колонию не загремел. А объявился снова, задурил мозги дружку какой-нибудь грандиозной аферой. Теперь успокоятся, рядышком их уголовнички схоронят. Башмак-то жёлтый и кепчонка того попугая, подобных вещиц у нас не сыскать. А фамилия его?.. – участковый задумался. – Дай Бог память… Нет, кличку только помню, потому как толст он был с детства. Хомяк – его прозвище. Точно, Хомяк! Значит, фамилия Хомяков.

– Вещи привезут, будет кому опознать? – напрягся Жогин.

– Родителей и родственников у них нет. Может, мои хлопцы опознают да Верка проклятущая, но, конечно, если в сознанку пойдёт.

– Слушай, Фёдорыч… – покрутил пуговицу на груди кителя участкового Сизов. – А что однорукий?.. Не мелькал он рядышком с этими двумя дружками?.. Не шептали об этом твои помощнички-следопыты?

– У меня агентура, товарищ капитан! – обиделся Гордус. – Таких ребят поискать! На совесть пашут! Особенно Саша Матков, он и на голову, и на кулак, и нюх у него!..

– Как у майора Пронина! – ухмыльнулся Сизов.

– Обижаете, товарищ капитан, – смолк участковый, но ненадолго. – Лет двадцать – двадцать пять назад, морочил мне голову один подросток-сирота. Цыганёнок. Ушлый да шустрый, что его и сгубило. У нас в заводском посёлке возле нефтебазы озерцо образовалось после немецких бомбёжек, так этот умник копался там, снаряды неразорвавшиеся, патроны отыскивал. Ну и отыскал на свою беду. Сунул один такой снаряд в костёр, а тот шарахнул так, что разнёс бы пацана в клочья, но повезло цыганёнку. Руку ему оторвало, в больнице к жизни возвернули, а он, не долечившись, сбежал и вовсе сгинул из наших мест. Судить его хотели за остальных двух, которые насмерть подорвались. Больше я о нём ничего не слышал.

Во время рассказа Жогин с Сизовым то и дело многозначительно переглядывались.

– Это же Пастухова сын, не иначе! – не сдержался следователь, лишь участковый смолк. – Вчера я его отца допрашивал.

– Если б знать! – хлопнул по колену капитан Сизов.

– Вы про какого Пастухова говорите? – вмешался Гордус. – Про того цыгана, который на похоронах Снегирёвых был?

– Других цыган там не было.

– Так он здесь, у нас в райотделе. Не сумел вчера укатить на Вышку, попутку не поймал, ну наш сердобольный дежурный Петрович сгондобил ему местечко переночевать.

– Так давай его сюда, Фёдорыч! – не сговариваясь, вскричали оба.