Краткость – сестра таланта? Или все же – «клиповое мышление»?

Раз уж предыдущая глава целиком была посвящена такому предмету, как телевизор, трансляции и прочие гадости, я не мог не обратиться к теме воздействия на умы людей печатным словом. Тем более, что это – древнее ремесло. Не сказать, что особенно благородное, нет. Скорее наоборот. Но премудрое и древнее – точно. А иногда – в определенные исторические моменты – чрезвычайно мощное. Коротенькая провокационная заметка в газете частенько стоила и до сих пор стоит кому-то карьеры, честного имени, состояния, самой жизни. Иногда достаточно было всего нескольких слов, даже если они были написаны анонимно. Уважаемые читатели, если кому-то вдруг кажется, что мы живем в эпоху беспросветной диктатуры и запретов, поверьте – уголовное наказание за клевету спасло жизни и карьеры многих щелкоперов. И персонажей, жертв которых они с таким удовольствием готовы «непредвзято описать».

Книги и их, в большинстве своем, благотворное влияние на умы людей мы трогать не будем. Сейчас, когда мы уже давно не являемся самой читающей страной мира, тема книг уже перестала быть поворотно значимой для нашего социума. Тем более, что классическое понятие «чтение» предполагает размышление. Но современные «писатели ежедневного короткого жанра» сегодня уповают лишь на одну разновидность человеческого разума – клиповое мышление, что подразумевает предельную краткость сюжета и максимально допустимую яркость повествования. На том, что клиповое мышление – непременная сегодня черта homo commodum, настаивают, впрочем, не сами авторы. Пишущий человек, в силу аддиктивности самого организма, со временем обязательно становится графоманом. На формате, «заточенном» под клиповое мышление, настаивают нынешние главные редактора средств массовой информации. Нет, не только российских СМИ, но у нас это периодически выливается в извращения чудовищных форм.

На самом деле мудрые люди всегда отмечали склонность человечества к кратким формам. Как же замечательно и лаконично ее выразил (но далеко не первым) великолепный Антон Павлович Чехов: «Краткость – сестра таланта»! Действительно, в некоторых жанрах эта краткость важна, выразительна и порой даже жизненно необходима. К примеру, во время выступления на митинге: «Требуем справедливости!», или перед решающей битвой: «Враг там! Вперед, братья!» Или что-то подобное. Краткость речи присуща людям в погонах, профессионалам за работой, капитанам кораблей. Лаконичные описания, короткие фразы – все это должно показывать человека целостного, не разменивающегося на мелочи. Но везде ли уместна лаконичность?

Все ли читали «Войну и мир»? Да?! Ну и замечательно. Допустим. Лично для меня самым трудоемким для восприятия были длинные и пространные описания людей, местности, событий. Лев Николаевич Толстой действительно умело работает словами, мыслеобразами, смысловыми облаками. Давайте насладимся его знаменитым описанием дуба:

«…На краю дороги стоял дуб. Вероятно, в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.

“Весна, и любовь, и счастие!” – как будто говорил этот дуб. – И как не надоест вам все один и тот же глупый и бессмысленный обман. Все одно и то же, и все обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастья. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинокие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».

Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего-то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он все так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.

«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, – думал князь Андрей, – пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно-приятных в связи с этим дубом возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая».

«“Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны, – подумал князь Андрей. – Да где он?”, – подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и, сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да это тот самый дуб», – подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, и все это вдруг вспомнилось ему.

«Нет, жизнь не кончена в 31 год, – вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. – Мало того, что я знаю все то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

(Том II, часть III, глава 3)

Но краткостью здесь и не пахнет! Какому-то дубу посвящено столько знаков! Куда этим набившим оскомину классикам до современного «писателя» в жанре action или в традиционно популярном «криминальном шансоне»? Ну, скажем, «Кровавая невеста, живущая по суровым законам тайги». Стоп, не надо защищать свои права, писатели! Название я только что выдумал, но на авторство, увы, не претендую.

Современный мастер пера четок, емок, хлесток. Бьет кнутом прямо по хнычущим смысловым облакам: «Нина пахла так соблазнительно, что майор, как настоящий мужик, не выдержал и затрепетал». Сколько же облачных округлостей выглядывает из этого предложения! Предложение взято произвольно из памяти, синтезировано из нескольких разных, взятых в книжицах карманного формата. Это предложение, как и оригинальные, и их соседи по абзацам изобилуют штампованными образцами формул клипового мышления.

«Нина = запах = соблазнительно» ergo подразумевается половая близость.

«Майор = настоящий мужик» ergo мощная формула описания героя: майор, офицер, физически крепкий, настоящий мужик, раз перед ним Нинка выделывается.

И – два важных ответвления: «не выдержал» и «затрепетал». В сочетании с понятием «майор», звание уважаемое, они дают потрясающий эффект: «ему можно» и «он тоже живой человек».

Соответственно ведут себя и значительная часть сегодняшней pulp fiction, практически все СМИ, теле- и кинофильмы. Пронизаны клиповым мышлением сериалы. Да-да, я не ошибся – смысловая нагрузка сериала топчется на месте, недаром самой важной считается первая серия, когда происходит завязка сюжета. Вот тогда носителю клипового мышления где-то даже приходится напрягаться, немного размышлять и запоминать. Поэтому первая серия сериала всегда делается самой яркой, интересной, насыщенной.

Как и человек в общем, его неотъемлемая и самая важная часть – разум склонен к лени. Ну давайте признаемся сами себе по-честному: в глубине души в каждом из нас прячется такой уютный симпатяга-лентяй. А у кого-то не прячется, а доминирует. Да так, что даже нос не дает вытереть. И так было всегда.

Пресловутое «клиповое мышление» никакая не новинка человечества. Никуда мы не вырастали, как громогласно ликуют сторонники куцего языка. Сегодняшний носитель «клипового мышления» задействует те же механизмы, что и крестьяне средневековой Европы, слушавшие незатейливые объявления от герольда или проповеди духовенства. Все дело в том, что куда проще и действенней отправлять в рассудок потребителя готовые мыслеформулы, вовлекающие готовые и сформированные реальностью образы «враг=плохой», «ведьма=летает». Максимально быстро и эффективно, без лишних затей и выкрутасов. Скажите, ну зачем автоматному ремню кружевные подушечки? Эта логика и заставляет большинство профессионалов по взаимодействию с человеческими умами прибегать к формулам, продиктованным «клиповым мышлением». На самом деле единственным усовершенствованием такого подхода к человеческому восприятию стала интенсивность бомбардировок наших многострадальных рассудков. Стереотипическое повторение алгоритмов этих атак наносит большой вред языковой письменности, целостности мышления человека и вызывает апатию когнитивности к печатному слову. Как говаривал главный редактор «Вечерней Москвы», под чьим началом я имел честь трудиться: «Не считайте читателя глупее себя!» Большинство журналистов, впрочем, этот добрый совет не воспринимали, и теперь нынешней безусловной реакцией человека становится формула «написанному – не верить!», более того, чрезмерное увлечение образным рядом привело к тому, что даже слова теперь воспринимаются с большим трудом. С некоей апатией.

Краткость, безусловно, – сестра таланта. Но умение манипулировать мыслеформулами ни в коем случае не означает безусловного обладания талантом. Чаще всего мы видим обыкновенную ловкость и изворотливость, понимание реалий жизни и навсегда запомнившийся запах сермяжной правды. Владение словом на уровне Макиавелли дано не каждому, хотя и он, по сути, был обыкновенным шулером, за деньги переливавшим из пустого в порожнее. Словесное шулерство, превратившись в массовое явление, выработало у homo commodum ослабленную чувствительность к множеству понятий. И, как следствие, ослабленную реакцию.