3. Эпилептоид одержим иерархией, не способен к равным отношениям

Стремление любой ценой достичь и сохранить высокий социальный статус – еще один гибрид анти-Хроноса и Эдипа. Эпилептоид не может создать собственную иерархию ценностей, поэтому встраивается в давно устоявшуюся и проверенную. Из всех возможных социальных моделей эпилептоид выбирает самую устаревшую, отжившую, агонизирующую. Психопат измеряет свой успех мерой вчерашнего дня и страшно гордится весьма сомнительными достижениями, уместными в прошлом месяце, десятилетии, веке.

Половину своей жизни эпилептоид тратит, чтобы прислуживать и выслуживаться. Это не доставляет психопату никаких моральных неудобств. Напротив! Садизм неотделим от мазохизма. Так что эпилептоиду приятно не только иметь раболепных подчиненных, но и авторитарного начальника (и чтобы начальник авторитарно имел эпилептоида). Психопат может находиться на самом социальном дне, но если рядом маячит фигура маскулинного вертухая, то эпилептоид будет вполне счастлив. Не будем продолжать ассоциативную цепочку, которая неминуемо приведет к гулаго-совковой анальной иерархии, чтобы не нарушать закон о пропаганде всякого гомосексуализма.

Вторую половину существования психопат искренне удивляется, почему никто не хочет прислуживать ему. Он же столько унижался, лицемерил, так старательно подсиживал начальника. И где награда за старания? Звание старшего уборщика? Ржавая медалька? Благодарственная грамота и почетная пенсия? Сойдет. Чем бы система не наградила эпилептоида, он будет страстно гордиться своей “ачивкой” и всем о ней рассказывать в расчете, что вот теперь-то перед ним будут заискивать.

Не получив ожидаемого почета, эпилептоид отыгрывается на слабейших и ближних. Эпилептоидный психопат – горе в семье, если только это не семья параноидов (и тогда горе эпилептоиду). Ему мало простого подчинения, он (или она) устанавливает домостроевскую тиранию. Пожалуй, нет более точного художественного клинического портрета, чем Кабаниха из “Грозы” Островского:

“Кабанова. Если ты хочешь мать послушать, так ты, как приедешь туда, сделай так, как я тебе приказывала.

Кабанов. Да как же я могу, маменька, вас ослушаться!

Кабанова. Не очень-то нынче старших уважают.

Варвара (про себя). Не уважишь тебя, как же!

Кабанов. Я, кажется, маменька, из вашей воли ни на шаг.

Кабанова. Поверила бы я тебе, мой друг, кабы своими глазами не видала да своими ушами не слыхала, каково теперь стало почтение родителям от детей-то! Хоть бы то-то помнили, сколько матери болезней от детей переносят.

Кабанов. Я, маменька…

Кабанова. Если родительница что когда и обидное, по вашей гордости, скажет, так, я думаю, можно бы перенести! А, как ты думаешь?

Кабанов. Да когда же я, маменька, не переносил от вас?

Кабанова. Мать стара, глупа; ну, а вы, молодые люди, умные, не должны с нас, дураков, и взыскивать.

Кабанов (вздыхая в сторону). Ах ты, господи! (Матери.) Да смеем ли мы, маменька, подумать!

Кабанова. Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от любви вас и бранят-то, все думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится. И пойдут детки-то по людям славить, что мать ворчунья, что мать проходу не дает, со свету сживает. А, сохрани господи, каким-нибудь словом снохе не угодить, ну и пошел разговор, что свекровь заела совсем.

Кабанов. Нешто, маменька, кто говорит про вас?

Кабанова. Не слыхала, мой друг, не слыхала, лгать не хочу. Уж кабы я слышала, я бы с тобой, мой милый, тогда не так заговорила. (Вздыхает.) Ох, грех тяжкий! Вот долго ли согрешить-то! Разговор близкий сердцу пойдет, ну и согрешишь, рассердишься. Нет, мой друг, говори, что хочешь, про меня. Никому не закажешь говорить: в глаза не посмеют, так за глаза станут.

Кабанов. Да отсохни язык…

Кабанова. Полно, полно, не божись! Грех! Я уж давно вижу, что тебе жена милее матери. С тех пор как женился, я уж от тебя прежней любви не вижу.

Кабанов. В чем же вы, маменька, это видите?

Кабанова. Да во всем, мой друг! Мать чего глазами не увидит, так у нее сердце вещун, она сердцем может чувствовать. Аль жена тебя, что ли, отводит от меня, уж не знаю.

Кабанов. Да нет, маменька! что вы, помилуйте!

Катерина. Для меня, маменька, все одно, что родная мать, что ты, да и Тихон тоже тебя любит.

Кабанова. Ты бы, кажется, могла и помолчать, коли тебя не спрашивают. Не заступайся, матушка, не обижу небось! Ведь он мне тоже сын; ты этого не забывай! Что ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы видели, что ли, как ты мужа любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то ты это всем доказываешь”.

Как видите, эпилептоида мало слушать, его надо беспрекословно слушаться (то есть слушать, как самого себя). Запрет на проявление чувств также очевиден. Набожность и приверженность традиционным ценностям служат для оправдания садизма и собственной моральной ущербности. И далее по списку. Вообще эпилептоидная психопатия – самая духовноскрепная, поэтому неудивительно, что на руководящие должности прорываются эпилептоиды и всеми силами тормозят социальный прогресс.

Если вы зависите от эпилептоида, то испытаете на своей шкуре все прелести бытового или служебного садизма. Мы редко даем прямые рекомендации, но если вам дорого здоровье вас и ваших детей: бегите. Увольняйтесь, разводитесь, нанимайте охрану. Любой ценой сепарируйтесь от эпилептоида или от человека с ярко выраженными эпилептоидными чертами. Впрочем, если вы добровольно терпели эпилептоидную тиранию, то скорее всего первый день свободы вы потратите на бессознательный поиск нового тирана. Значит, придется возвращаться от прямых методов к непрямым.