Глава 39

– Ну надо же, какая встреча! Не сказать, что из разряда приятных, да, Кнутов? – Я опустился на стул напротив бывшего подчиненного за угловым столиком в фастфудовской кафешке и огляделся. – А я думал, тебе Милютин достойно хоть заплатил за инфу о дочке, чтобы не пришлось жрать в таких отстойных местах. Что, он не из щедрых, или ты сам продешевил?

Кнутов, и так-то белобрысый и светлокожий, сбледнул еще больше, зыркнув сначала на плюхнувшегося рядом со мной Родьку, а потом и в сторону входа, где я нарочно оставил двух парней оперативников из команды Вдовина. Боишься, сучонок? И правильно.

– Не понимаю, о чем ты, – гулко сглотнув, буркнул он.

– На хер эту брехню! – рыкнул я, подаваясь вперед так, что металлические ножки столика истерично взвизгнули, проехавшись по плиточному полу, а мой собеседник вскочил, панически заозиравшись.

– Тише, братан. – Родька коснулся моего плеча, напоминая, что необходимо пребывать в рамках. В последнее время он так везде и таскался со мной, без просьб с моей стороны и без благодарности. Частенько выхватывал от меня из-за участившихся вспышек злости, ни на что не жалуясь и умудряясь своим терпеливым присутствием хоть как-то успокаивать меня, частично заполняя пространство мучительной пустоты внутри.

Три недели и пять дней, как я не видел мою чертову куклу. Не вдыхал, не прикасался, не облизывал, не тонул в ее яростном или потерянно-страстном взгляде. Она для меня недосягаема, неуловима, как если бы и не обладала вовсе плотью, а была только фантазией. Но я знаю, что это не так, я помню каждый нюанс крышесносных ароматов ее тела. Нечто свежецветочное в коротких волосах, за ухом, чистая испарина в ложбинке между грудей, головокружительный мускус и можжевельник в самом сладком, влажном, желанном месте. Каждый оттенок вкуса, ощущение нещедрых, но единственно правильных изгибов под моими жадными лапищами. Помню все время, в любую секунду сна или бодрствования, и чем дольше мы врозь, тем болезненней становятся эти воспоминания. Они как беспощадно натирающие в итак истерзанных местах души кандалы, мучили все сильнее, вгрызаясь глубже, оставляя нестираемые шрамы.

– Ничего ты мне не сделаешь! – зашипел Кнутов, поглядывая на своих же бывших сослуживцев у двери. – Никто из вас! Права у вас никакого нет. Я никаких законов не нарушил, ясно?

– Да неужто? – усмехнулся я в своей самой устрашающей манере и получил удовольствие от кислой вони страха от мерзавца.

На самом деле он прав – ничего я ему физически не сделаю, да в другой ситуации вообще наплевал бы на этот непорядочный кусок дерьма, забыл бы, как и не было его никогда, но сейчас моя злость и безысходность требовали хоть какого-то выхода. Три недели и пять дней я живу без моей Аяны, и этот вонючий подонок причастен к моим мучениям. Поэтому я заставлю его тоже мучиться, пусть даже всего лишь от страха, и не попортив ему шкуры.

– Нет никакого преступления в том, чтобы поделиться информацией о возможном отцовстве с человеком, который об этом даже не подозревает!

– Преступления, может, и нет, а вот факт натурального скотства и предательства интересов лица, тебя нанявшего для этой работы, имеет место быть. Ведь ты как-то «забыл» поделиться со мной всем ее объемом, прежде чем побежать к Милютину, да? Как и сообщить о том, что ты с ним в принципе связывался.

– Я и не обязан был! – Кнутов отступил от стола, пробуждая во мне инстинкт преследователя. Плевать на свидетелей. На все плевать. Я хочу его крови. Он причастен к моей потере, а я не хочу оставаться в долгу за такую «услугу». Только пальцы брата, как железный обруч сжавшиеся на моем локте, чуть привели меня в чувство. – Пошел ты! Я больше на тебя не работаю, и ничего ты мне не сделаешь.

– Ты больше вообще никогда ни на кого не будешь работать. Разве что уборщиком. Я об этом позабочусь.

Господи, я сейчас прям как моя мать прозвучал, но это та ситуация, когда так и нужно.

– Это мы еще посмотрим! Я профи и буду востребован всегда!

– После того, как все и каждый узнают о том, что ты запросто продаешь собранные для заказчика сведения любой другой готовой заплатить стороне? Очень сомневаюсь, – откровенно злобно засмеялся я, тоже поднимаясь. – Но ты можешь пытаться в оставшееся время.

– В… оставшееся время? – промямлил он и позеленел. – Что ты имеешь…

Но я не стал ни слушать, ни даже смотреть на него. Ходи, жри, гадь, живи и бойся. Не заслужил ни одной секунды моей больше, урод, а вот оглядываться и трястись за свою шкуру – заслужил.

Выйдя на уличный холод, остановился перед автомобилем и, запрокинув голову, уставился в серое, как свинец, в плотной облачной пелене небо. Ни единого просвета, ни намека на то, что где-то там, за этим мрачным покрывалом, скрывается способное дарить тепло и жизнь солнце. От тоски захотелось завыть. По-настоящему. Набрать полные воздуха в легкие, так, чтобы аж до боли их расперло, и выталкивать потом наружу долгой-долгой звериной заунывной песней одиночества и потери до тех пор, пока дыхание не пресечется, иссякнув, и перед глазами не потемнеет.

– Насколько все плохо, братан? – Родька положил ладонь мне на плечо, и я им дернул, стремясь избавиться, скрыться от этой жалости в его глазах.

Будто я какой-то смертельно больной. Если и больной, то недуг мой из разряда постыдных, жалости не заслуживающий, потому что, как те же алкаши или наркоманы, сам повинен в этом разрушающем страдании. Я сам его инициировал, старательно взращивал, хотя интуиция же нашептывала, что нельзя так с Аяной. О да, у меня было подобие оправдания всему поначалу – она и друзья-отморозки заслуживали наказания. Хотя бы испуга, чтобы вправить их говномозги на место. А потом… Ведь с первого прикосновения, с первой волны неодолимой жажды я знал, что делаю уже нечто совсем иное. Неправильное. Я беру то, чем пожелал владеть до смерти. Беру грубо, отвратительно по-хамски, наказывая жестокостью Аяну уже вовсе не за первоначальный проступок, а за то, что никак не в состоянии обуздать свое нереально безумное влечение к ней. И погрязнув в самом процессе присвоения, я слишком поздно осознал его причину. И все испортил. И продолжал портить и портить, даже когда звери вопили о моей неправоте. Я воевал и стремился одержать победу там, где никогда не следовало даже помышлять о сражении или захвате, подчинении. Удел достойного самца – покорить свою истинную отнюдь не грубой силой. Не сломать, а преклоняться и вознести. И как и положено судьбой за все грехи – теперь получаю за это по полной.

– Нормально. Не смертельно, – ответил снова дернув плечом, ведь младший так и не убрал руки.

Мне больно и пусто. Едва ли не до удушья.

– Никакого просвета? – Естественно, Родька мне не поверил.

Он и так в курсе, как все обстоит. Мы и прежде знали, что волки – весьма большая и закрытая диаспора. Живут обособленно, чужих близко не подпускают. Дом Милютина, где сейчас предположительно и жила моя кукляха, находился в центре элитного загородного поселка, где все жители – тоже волчары. Нельзя проехать на незнакомой машине незамеченным, нельзя следить или прослушивать – срисуют тут же, нельзя даже бродить, прикидываясь заблудившимся прохожим. Все на виду и под приглядом сотен глаз, обо всем наверняка докладывают альфе Федору. Внедрить хоть кого-то в качестве прислуги – дохлый номер, везде опять же исключительно свои. О его фирме и упоминать нечего, в отличие от нашего холдинга, у Милютина не работало ни единого человека. Ну да, поганые волки на численность-то не жалуются, недостатка в кадрах нет.

Да, я приезжал к укравшему мое засранцу едва ли не ежедневно. Домой, чтобы поцеловать ворота, дальше которых не пускала охрана, ссылаясь на вечное отсутствие хозяина. К нему на фирму, чтобы опять же не быть пропущенным дальше вестибюля со стеной нагло ухмыляющихся секьюрити. Поганые шавки!

«Шефа нет на месте».

«Господин Милютин не может вас принять из-за крайней занятости».

«Записаться на прием не желаете? Свободное время есть очень скоро, через шесть месяцев».

Искушение собрать своих и прорваться силой было невероятным. Но каким будет результат? Море крови, вырванные кишки и глотки, и в конце – моя Аяна, что станет драться со мной же, пришедшим снова отобрать ее свободу. Ведь она не знает, что больше это не так. Я рвусь к ней отдать свою. Но мне никак не сказать ей об этом, не говоря уж о том, что черта с два она в это сходу поверит. Уж не тогда, когда я явлюсь опять захватчиком, обагренный кровью ее же папаши, провались он в бездну!

Снегов взломал для меня все что можно, но раздобыть ее новый реальный номер не удалось. Все звонки и сообщения уходили в никуда, оставаясь без ответа. Попытки связаться через соцсети также оказались тщетными. Закрыто, недоступно, не важно, сколько фейковых личностей мы создавали. Да, на ее странице все время появлялись новые и новые фото. Десятки, сотни. В дорогих бутиках, в пафосных клубах, в ресторанах. Всякий раз уже после ее оттуда ухода, как если бы это было отдельной статьей издевательства для меня, несущегося туда сразу же, чтобы поймать лишь пустоту, насмехающуюся надо мной, быстро умирающими в море сотен чужих запахов отзвуком ее аромата.

Следить за машинами Милютина тоже оказалось бесполезной затеей. Из дома их всегда выезжало одновременно несколько, а мои ресурсы не безграничны. Ни разу командам, следующим за ними, не удалось поймать выходящей Аяну. Да и не было у меня права столько времени принуждать всех оборотней на фирме к подобной деятельности, а вовлекать в это людей тем более. Тупик.

Что мне оставалось? Правильно, одно только бесполезное злобствование, вон как с Кнутовым. Никакой реальной пользы и облегчения, но крошечный выход для распирающих меня изнутри эмоций.

– Я пойду к нему, – заявил Родька, так и не дождавшись от меня ответа.

– К кому? – безразлично спросил его, распахивая водительскую дверь.

– К Милютину. – Брат бесцеремонно отпихнул меня в сторону и выхватил из пальцев ключи. – Отвали, тебя только за руль сейчас пускать. Нас угробишь или кого-нибудь.

Я показал ему зубы, но смирился.

– Уж не думаешь ли ты, что тебя он встретит с распростертыми объятиями, раз меня демонстративно игнорирует? – устало увалившись на пассажирское место, прикрыл глаза. Я как какая-то размазня, ей-богу, или телка в депресняке. Постоянно то зол адски, то ощущаю себя до такой же степени уставшим.

– Встретит. – Брат дернул головой из стороны в сторону так, что я расслышал хруст его шейных позвонков, и скрипнул зубами, прежде чем продолжить: – Я ему для начала отправлю результат ДНК-теста. А потом заявлю, что намерен обнародовать факт нашего родства и стать частью волчьей диаспоры.

Мирсан, делавший анализ, не взял с нас денег за молчание о результате, который он вроде как должен был донести до заинтересованного семейства, заявив, что это личное право Родиона – распоряжаться такими сведениями. Хороший парень, однако.

– Да ты рехнулся! – ошарашенно уставился я на брата. – Кто сказал, что этот волчара тебя примет? А если поднимешь шум, обратной дороги не будет. Отец… Уваров от тебя откажется официально, да и мать… ну сожрет ведь за такой удар по ее репутации. Останешься ни с чем, Мелкий.

– Ну у меня уж всяко останется брат, так? – Он мне подмигнул, очень тщательно пряча за обычной бесшабашностью мелькающую в глазах тревогу. – А если у меня выгорит все как надо, то еще и счастливый брат и такая же счастливая сестра, которые не забудут по гроб жизни, кому они своим счастьем обязаны.