Глава 25

Не ушел я. Позорно сбежал. Удрал с поля сражения в момент затишья. Совершил тактический отход с целью сохранить в целости хоть что-то, что осталось от моих первоначальных позиций. Назови как угодно, сути это не поменяет. Как только самая горячка похоти утихла, просто лежать рядом с Аяной, остывая и вслушиваясь в блуждание в себе отзвуков и послевкусия пережитого безумия, оказалось настолько комфортно, уютно и расслабляюще, что я едва не провалился в сладкую дремоту, вжимаясь в ее макушку носом и притиснув хрупкое тело к боку. Она подходила для этого идеально. Будто и своими размерами, и нещедрыми изгибами была сотворена под то, чтобы вот так прилипать ко мне, как вторая кожа, как еще одна часть моего же тела. И меня прямо-таки колотнуло от этого, разом зашвырнув в воспоминание о том, какой потрясающей, иной, недостижимой показалась мне моя кукляха, когда только появилась в дверном проеме.

Не моя она была в ту секунду и в таком виде. Не моя. Вообще ничья. И никакая не кукла. Божество, к которому могу сколько угодно тянуть свои загребущие лапы, но разве в силах простого смертного его удержать. При этой мысли простыни подо мной стали как изо льда, а задницу словно кто пнул прочь из постели. Не случалось мне в этой жизни чересчур уж западать на кого-то, но не идиот я – умею анализировать свои ощущения и распознавать тревожные признаки. И уж тем более я не самоубийца, чтобы позволить себе чувствовать что-то, кроме вожделения к девчонке, которую мне не удержать. Не после того, как у нас все сложилось изначально, не тогда, как все продолжается. И не при тех обстоятельствах, в которых у меня нечего ей предложить, кроме места постоянной любовницы, которая должна будет без возмущения наблюдать за тем, что скоро станет происходить на «светлой» стороне моей жизни, сама довольствуясь лишь нахождением в тени.

«Я так не смогу».

Это ведь не ложь и не притворство или попытка набить себе цену. Это предупреждение. Для меня, между прочим. Аяна и правда так долго не сможет. И теперь, когда я насильно отодрал ее от единственного рычага психологического воздействия, этих ее недопырков, как долго еще продлится моя власть над ней? До тех пор, пока ее привязанность к ним окончательно не ослабнет и перспектива освободиться от меня не перевесит прежнюю дружбу? Я сам запустил необратимый процесс разрушения, оторвав ее от них. Что остается? Деньги, щедрые подарки, путешествия, удовольствия? Черт, коробочка из ювелирки все еще лежала в моем кармане, никем не востребованная, как наглядный пример того, что мою мультяху этим не подкупить. Да разве у такой, какой она становилась теперь, будет мало желающих под ножки меха бросить и побрякушки в зубах приволочь? Точно как и полагается делать жертвоприношения богиням ради их благосклонности.

Господи, до чего я дожил? Всерьез размышляю о том, насколько щедрым папиком мне нужно быть, чтобы перещеголять других таких же, тех, кого не уважал до сих пор, считая какими-то жалкими ничтожествами, пресмыкающимися ради куска… И вот поглядите. Сам из-за того же самого становлюсь дурак дураком, круглосуточно озабоченным членоголовым, готовым вывернуть карманы.

И что остается в моем активе, если опустить эти размышления о внезапном превращении собственных мозгов, очевидно, в еще одно хранилище спермы? Секс. С ним все супер. Аяна реагирует на меня так же, как я на нее. То есть идеально. Кожу закололо от воспоминания о ее первых неловких, но совсем не робких попытках ласкать меня в ответ. У меня аж в башке от этого мигом закоротило, прямо как тогда в постели, тряхнуло всего, и я был вынужден резко съехать на обочину, потому что прикрутило опять по-жесткому, хоть бери и возвращайся и бросайся на эту проклятую куклу, как сто лет голодавший. Да что же за напасть это такая? Если и ее так же торкает, то прекрасно, и черта с два она пока помыслит о том, чтобы свалить от меня. Зависимость – такая, сука, паскудная штука, ага. Но опять же это сраное «пока». Сколько пройдет времени до того, как она освоится, станет со своей похотью на «ты» и дерзнет попробовать что-то еще. Кого-то. Потому что секс без любви – это же, мать его, спорт –  мне ли не знать – нужны все новые достижения и высоты. И успею ли я «наесться» ею, прежде чем она начнет поглядывать налево? Такая молодая, ослепительно красивая, безбашенно страстная, когда отпускает себя, а вокруг сотни и тысячи кобелей со стояками наперевес. И моложе меня, и смазливее, и не очерненные печатью изначального насилия и шантажа в отношениях.

Сам не заметил, как сжал зубы до скрежета, а руль жалобно застонал в моем захвате, когда перед глазами встала моя кукляха, уходящая вдаль под ручку с каким-то безликим придурком. Которого не просто захотелось… его, этого воображаемого, еще не существующего похитителя, уже сейчас мне было НЕОБХОДИМО грохнуть с особой жестокостью. Волк внутри не рычал, он ревел дурниной, причем вместе с котом, и это был тот еще небывалый дикий концерт. Мне понадобилось долго моргать, сосредоточивая зрение на желтом монотонном мигании ночного светофора и приводить в себя разбушевавшихся зверюг, напоминая, что этого нет в действительности, это только фантазия, которой я, кстати, не намерен позволять становиться реальностью.

Продышавшись, я тронулся и, объехав черт знает зачем по кругу квартал с домом, где поселил Аяну, таки свернул к себе. Телефон подал голос, я скосил глаза на экран, ожидая там увидеть физиономию Родьки. Несмотря на то, что он всю эту неделю жил у меня, я его почти не видел. Он все еще держался на работе, оттарабанил три суточные смены. Запаха алкоголя или наркоты, коротко пересекаясь в квартире вечером и по утрам, я от него ни разу не уловил. Таким темпом я его и уважать скоро начну. Но звонил не брат. Алана. Кто-то становится на редкость нетерпеливым и навязчивым. Тик-так, намек, что час икс уже не за горами?

– Добрый вечер, дорогая, – и не пытаясь изобразить теплоту в голосе, ответил я на звонок, по ходу размышляя, какой, повод будет самым действенным для отказа, если она снова начнет настаивать на встрече.

– Скорее уж ночь, Захарка! – Как же меня тошнит от этого ее лживого постоянного оптимизма и типа добродушия. – Еду я тут домой и вижу – знакомая машина!

Зыркнув в зеркало заднего вида, я скривился, обнаружив позади приветственно моргнувшие фары ее тачки. Ну вот, теперь наврать о занятости, отсутствии в городе и прочем не выйдет. Мы как раз свернули к парковке у моего дома. Зараза! И она думает, что я так и поверю, что она около моего дома именно сейчас вообще случайно оказалась? Впрочем, вопрос ведь не в том, верю ли я, а в том, что по правилам этой лживой жизненной игры предъявлять ей все равно ничего не стану. А вот проверить мое авто на наличие завалившегося где-то маячка стоит.

– Ну так что, зовешь меня на чай? – Алана стремительно припарковалась и выскочила из машины, прижимая к уху гаджет, и помахала мне затянутой в перчатку рукой, лучезарно улыбаясь. Ну прямо приезжая звезда, осчастливившая своих фанатов неожиданным визитом.

– Конечно приглашу, – сказал я ей, отключаясь. Куда же теперь от тебя денешься, дорогая.

Подскочив ко мне, Алана обвила мою шею руками, нарочно вжимаясь своей грудью в распахнувшейся шубке в мою, потянулась за поцелуем и замерла. Ну да, я же весь словно искупан в аромате Аяны и нашего секса. Ушел и не подумав принять душ. И какой-то откровенно скотской сволочной части меня нравилось, что этот запах на мне повсюду, как самый потрясающий парфюм и заодно и громогласное заявление для другой женщины, что я еще совсем недавно буквально помирал от наслаждения совсем не с ней. Отчего-то дико захотелось, чтобы Алана сейчас взбесилась. Врезала мне по наглой похотливой морде или хоть расцарапала. Обвинила в неуважении, бл*дстве, да в чем угодно, но только не потянулась опять к моим губам, на которых вкус Аяны, подавляя отвращение, мелькнувшее в глазах.

Неужто вот так нам и светит всю жизнь – через взаимное пренебрежение и неуважение? И главное ведь – похер мне. Нигде ничего не трепыхается, не тоскует по искренности, не нудит о том, что нельзя же так. А ведь голый манифест мультяхи, взывающий к моей, похоже, издохшей совести, пробрал до печенок, пусть и вида ей ничем не показал. И совсем не потому пронял, что голый.

Вежливо подставив локоть Алане, довел ее до подъезда, и мы вошли в лифт, где она принялась с настойчивостью притираться ко мне, выливая в уши вранье о том, что «надо же как совпало» с переходом к «нужно нам уже больше проводить времени вместе, а то так отдалились, а нам же вместе жить». Да когда мы особенно-то и сближались? Засунуть часть себя в другого человека отнюдь не значит сблизиться. Прекрасно, теперь меня на псевдофилософию потянуло? Кивая и мыча невнятно в ответ на ее словесную диарею, я быстро набрал сообщение брату, выясняя, где он. Должна же быть хоть какая-то мне польза от его присутствия на моей территории. Но младший ничего не ответил к тому моменту, когда мое пожизненное ярмо с торжествующим каким-то видом прошествовала в квартиру.

Принюхавшись, понял, что Родьки нет дома, и вздохнул, понимая, что отбиваться от будущей супруги придется самому.

– Тебе зеленый? – спросил в спину, пока она по-хозяйски озиралась в моей гостиной, как если бы уже мысленно наводила тут свои порядки. Аж загривок от этого вздыбился, и, швырнув пальто куда попало, я пошел от греха на кухню.

– Захарка, а давай я сама заварю! – прицепилась Алана следом. – А ты бы пока в душ сходил, а то вид у тебя усталый такой.

Ага, и несет от меня потным грязным сексом, но этого ты ведь не добавишь, дорогая. А меня отчего-то аж подмывало продолжить испытывать грань ее терпения.

– Да не хочу я пока, – практически огрызнулся и уставился прямо в красивые зеленые глаза. Ну что, продолжишь свои попытки залезть на мой член? Вот такого, пропахшего соперницей, возьмешь, не побрезгуешь?

– Ну тогда я сейчас смотаюсь руки помою в ванную, и будем чай пить. – Она мельком сунула нос в мой холодильник: – Я тебе и бутербродов могу приготовить, мне-то нельзя уже в такое время. Следить за фигурой надо.

Заботушка-невестушка. А чем тебе тут раковина с водой не угодила? Надеюсь, из ванной ты хоть не голышом выпорхнешь?

Я как раз разлил кипяток по чашкам, как услышал тихие шаги за спиной и Алана прижалась к моей спине, обнимая вокруг торса. Напрягся, взявшись за ее руки, намереваясь освободиться, но вдруг внутри как-то отпустило, что ли. Ее аромат окутал меня, такой когда-то знакомый, записавшийся где-то на подкорке, прижившийся там, пробуждая те ставшие такими далекими, почти забытыми ощущения моего к ней влечения. С какого такого перепугу я отталкиваю свою пару? Свободу берегу? Но на кой она мне, если так смахивает на одиночество? Или только потому, что временно разум застила похоть к какой-то проходящей девчонке? Той, что провальсирует по моей жизни и уйдет, как только поймет, что держать мне ее нечем. Да и на кой вообще и сейчас держу? Отказываюсь трахаться с Аланой, чтобы бегать, высунув язык от нетерпения, к Аяне. Вот оно мое – признанная зверем вторая половина и родная душа, руку протяни и приласкай, а я, как скотина неблагодарная и кобель конченый, все рвусь куда-то еще. Ну не паскудная ли тварь я после этого?

Чувствуя почти удушье от болезненно-острого стыда, я развернулся в объятиях своей пары и обхватил ее лицо ладонями. Всмотрелся в глаза, ощущая мощный прилив желания и не менее сокрушительное давление вины перед ней. Захотелось опуститься на колени, прижаться к ее животу, тому месту, где зародятся и будут выношены мои потомки, попросить прощения, унести в постель и окружить теплом и любовью. Аж в горле запершило и в глазах повлажнело от интенсивности навалившихся эмоций, а тело все наливалось и наливалось желанием взять, вспомнить, каково это – ощущать всем существом, каждым сантиметром обнаженной кожи ее ближе некуда. Вот только почему вместо лиственно-зеленой радужки в родных очах мне все мерещилась насыщенно каряя? А сквозь живущий, казалось бы, в самой глубине сознания запах родства с этой женщиной на меня то и дело накатывал другой, тот, что тревожил, рушил эту идеальную картину единения.

– Ну же, Захарка! Я так соскучилась! – устав ждать моего поцелуя, Алана приникла ко мне сама жадными губами, обвивая шею руками, а бедра – ногой, и сразу принялась ерзать по восставшему члену горячей сердцевиной. – Ну же, давай, мой хороший. На мне нет трусиков. Возьми меня.

Дымка желания не имела ничего общего с той тугой плотной пеленой, что накрывала меня от прикосновения к моей кукляхе, как приятное тепло против полыхающего алчного пламени, в которое невыносимо хотелось сигануть с газовым, мать его, баллоном на спине… И, ради всего святого, почему я и в такой момент продолжаю сравнивать?

– Братан, ты уже дома? – Звонкий голос Родьки заставил меня вздрогнуть, а Алану отшатнутся, и она тихо выругалась. – Чем это у нас пахнет?

– Дома, – ответил я сипло и тряхнул головой, силясь прогнать странную мешанину из образов и ощущений, вызываемых сразу двумя женщинами. – На кухне.

– Идем в спальню! – настойчиво потянула меня Алана, и я вроде и двинулся за ней послушным бараном, но голос еще не видимого брата сломался, став настоящим рыком.

– Ар-р-р-р! Что это такое? – чуть ли не заорал он, влетая в кухню и роняя какие-то пакеты на ходу. – Как же пахнет… Твою мать!

Его верхняя губа задралась, грудь ходила ходуном, ноздри трепетали, а взгляд остекленел, и он пер на нас, как ополоумевший. Точнее, его как непреодолимой гравитацией тащило к моей паре, и было яснее ясного, что братишка впал в неадекват.

– Родион, остановись! – приказал я, становясь перед Аланой, и это мигом взбесило его.

Он смел меня со своего пути, врезав по челюсти и швырнув в стену, а я промухал этот его выпад, совершенно не ожидая от младшего такой прыти. Не успел я вскочить на ноги, как Родька повалил прямо на пол кухни завизжавшую истошно Алану и задрал ей подол, не обращая внимания на ее сопротивление и треск ткани. Его всего трясло, а бедра были в непрестанном движении, будто он уже умирал от необходимости засадить ей. Схватив его за ворот, отшвырнул от моей перепуганной пары, вернув любезность и приложив о стену. Но брата это не уняло, он рухнул на четвереньки и моментально обратился. Капая пеной с клыков и издавая утробный рев, он попер на меня, хотя очевидно было, что я – лишь препятствие, истинная цель его безумного стремления – Алана. Глупый пацан, будто он мог одолеть меня даже в звериной форме. Молниеносно отступив с линии его атаки, пропустил его чуток и врезал от души по загривку, вырубая на месте.

– А теперь ты ничего не хочешь мне объяснить, дорогая? – тяжело дыша и утирая кровь с губ, я повернулся к своей будущей супруге.

Только долю секунду она еще выглядела ошалевшей и перепуганной, но быстро вскочила с пола, одергивая разодранную юбку и натягивая маску праведного гнева. И чем-то вдруг так напомнила мне мою же мать.

– Твой брат набросился на меня, как безумный, а я та, кто должен что-то объяснять?! – с таким натурально-оскорбленным дрожанием в голосе возмутилась она. – Да ты в своем ли уме, Захар?!

Ух ты, в кои-то веки я Захар!

– А мне так кажется, что именно тебе есть что сказать по этой ситуации. – Я подступил к паре ближе, но она шарахнулась от меня, бросившись прямо-таки бегом в прихожую.

– Ты заблуждаешься! Или не в себе! – огрызнулась она, на ходу хватая свою шубку и сумочку. – И я сейчас ухожу, чтобы дать и тебе, и твоему сбрендившему брату время опомниться, и очень надеюсь увидеть вас обоих вскоре с извинениями за это безобразие.

И, выскочив из квартиры, как ошпаренная, она громко шарахнула дверью.