По сей день секс, более, чем любой другой элемент человеческой жизни, рассматривается многими, возможно, большинством, иррациональным образом.
Человекоубийство, чума, сумасшествие, золото и драгоценные камни – а именно, все объекты человеческих надежд и страхов – рассматривались в прошлом через дымку магии и мифологии; однако лучи разума рассеяли туман за некоторыми исключениями. Но плотное облако по-прежнему остается в сексуальной области, что определяется в том числе и религией.
Худшей чертой христианской религии является ее позиция по вопросу о взаимоотношении полов – позиция настолько болезненная и противоестественная, что понять ее можно, только поставив в связь с тем недугом, которым был поражен цивилизованный мир в эпоху упадка Римской империи.
Приходится иногда слышать, что христианство улучшило положение женщин. Это – одно из грубейших извращений истории, какие только возможно измыслить. Женщины не могут занимать сносного положения в обществе, которое считает в высшей степени важным, чтобы они не нарушали строгого морального кодекса. Монахи всегда видели в женщине прежде всего искусительницу; они считали, что она вызывает главным образом отвратительную похоть. Церковь проповедовала – и все еще продолжает это делать, – что женщине лучше всего оставаться девственной, но если для кого-то это невозможно, то позволительно выйти замуж. «Лучше вступить в брак, нежели разжигаться» – такова зверская формулировка св. Павла (1 Кор 7:9).
Установив нерасторжимость брака, церковь делала все, что было в ее силах, чтобы единственная разрешенная форма половой жизни приносила как можно меньше радости и как можно больше страдания. Запрет на средства контроля над рождаемостью опирается, по сути дела, на тот же мотив: ведь если женщина каждый год рожает по ребенку, пока не умирает от изнурения, то вряд ли можно предположить, что она получает большое удовольствие от супружеской жизни.
Концепция греха, неразрывно связанная с христианской этикой, необычайно вредна, ибо дает выход садизму, который люди начинают считать законным и даже благородным делом. Возьмем, например, вопрос о предупреждении сифилиса. Известно, что если принять заранее меры предосторожности, то опасность заразиться этой болезнью может быть сведена до минимума. Христиане, однако, возражают против распространения этих знаний, ибо считают за благо, чтобы грешники понесли наказание. В наше время в мире много тысяч детей страдают от врожденного сифилиса – они никогда не появились бы на свет, если бы не желание христиан увидеть грешников наказанными. Невозможно понять, как доктрины, требующие такой дьявольской жестокости, могут считаться хоть в какой-то степени благотворными для морали.
Позиция христиан опасна для человечества не только в том, что касается поведения, но и в отношении к знаниям о взаимоотношениях полов. Всякий, кто потрудился изучить вопрос беспристрастно, знает, что искусственно навязываемое невежество крайне опасно для душевного и физического здоровья. У тех, кто получает знания в «неприличных» беседах, как это случается с большинством детей, оно рождает взгляд, что отношения полов – сфера непристойная и смехотворная. Не думаю, что можно как-либо защитить точку зрения, что знание всегда нежелательно.
Я бы не возводил барьеров на пути людей, стремящихся к знанию, а в случае знания о взаимоотношениях полов имеются гораздо более весомые аргументы в его пользу, чем в случае любого другого знания. Человек осведомленный, скорее всего, будет поступать более мудро, чем человек невежественный. Нелепо воспитывать в молодых людях чувство греха по той причине, что они обладают природным любопытством в отношении важных вещей.
Каждый мальчик интересуется поездами. Предположим, мы говорим ему, что его интерес порочен; предположим, мы завязываем ему глаза, когда он находится в поезде или на железнодорожной станции; предположим, мы никогда не позволяем себе произносить слово «поезд» в его присутствии и держим в глубокой тайне все, что касается железных дорог. В результате он вовсе не перестанет интересоваться поездами, наоборот, заинтересуется ими вдвойне, но будет испытывать при этом нездоровое чувство греха, потому что ему внушили, что сам этот интерес недостоин.
Каждый мальчик, наделенный живым умом, может быть таким способом превращен в неврастеника. Именно это и делают с вопросом о взаимоотношениях полов; но поскольку он интереснее, чем вопрос о поездах, результаты оказываются более пагубными. Почти все взрослые, исповедующие христианство, являются в той или иной степени нервнобольными из-за табу, которое налагалось на знание о половых отношениях в то время, когда они были молоды. Искусственно насаждаемое таким образом чувство греха является одной из причин их жестокости, забитости и тупости в дальнейшей жизни. Нет никакого рационального основания для того, чтобы держать ребенка в невежестве, если он хочет знать о чем-либо, будь то вопросы пола или какие-то другие вопросы. И мы никогда не будем иметь здорового населения, если не признаем этого факта. Но до тех пор, пока церкви контролируют политику в области образования, на перемены надеяться не приходится.
Даже если отставить в сторону эти сравнительно мелкие возражения, ясно, что фундаментальные доктрины христианства требуют изрядной доли этической извращенности, прежде чем могут быть приняты. Нам твердят, что мир сотворен богом – благим и всемогущим. Если еще до сотворения мира он провидел все несчастья и страдания, которые в нем будут заключены, то он и несет за все ответственность. Довод, будто существующие в мире несчастья порождены грехом, является просто уверткой.
Во-первых, это вообще неверно; не грех же вызывает разливы рек или извержения вулканов. Но даже если бы это было верно, дело нисколько не менялось бы. Если бы я задумал произвести на свет ребенка, заранее зная, что он будет маньяком, одержимым мыслью об убийстве, то я нес бы ответственность за его преступления. Раз бог знал наперед те грехи, в которых будет повинен человек, но решил все же его сотворить, он, несомненно, ответствен за все последствия этих грехов.
Обычный христианский аргумент сводится к тому, что мирское страдание служит очищению от грехов и потому является благом. Аргумент этот, очевидно, является лишь рационализацией садизма: но в любом случае это очень слабый аргумент. Мне хотелось бы пригласить какого-нибудь христианина в детское отделение больницы, чтобы он своими глазами увидел страдания, которые выносят здесь дети. Стал бы он после этого упорствовать, будто дети эти настолько пали в нравственном отношении, что заслуживают своей участи?
Чтобы дойти до подобных заявлений, человек должен убить в себе всякое милосердие и сострадание. Он должен, одним словом, стать таким же жестоким, как и бог, в которого верует. Ни один человек, верящий, что все в этом страждущем мире происходит к лучшему, не может сохранить своих этических идеалов, ибо ему всегда приходится выискивать оправдания для несчастий и страданий.
Становится очевидным, однако, что условия в современном мире оказывают воздействие, меняющее общественное мнение по отношению к сексу. О том, какое именно изменение или какие изменения это привнесет, нельзя говорить с какой-либо определенностью, однако возможно отметить некоторые силы, задействованные в этом процессе, а также обсудить, к каким результатам они, вероятно, приведут в структуре общества.
Рассматривая человеческую природу, нельзя утверждать, что невозможно создать общество с очень малым количеством внебрачных половых контактов.
Однако условия, необходимые для достижения этого результата, практически недостижимы в современной жизни. Давайте же рассмотрим, в чем же они заключаются.
Наиболее определяющий фактор, обуславливающий моногамию, заключается в отсутствии мобильности населения в регионе с небольшим числом жителей. Если мужчина имеет редкую возможность покинуть дом и редко видит других женщин помимо своей жены, ему легко быть верным, но если он путешествует без нее или живет в густонаселенном городе, проблема сохранения верности усложняется пропорционально.
Следующая важная опора моногамии – это предубеждение: ожидается, что тот, кто искренне верит в то, что «грех» ведет к вечному наказанию, будет стараться его избежать, и до определенной степени так и поступает, однако все же не до такой степени, как можно было бы ожидать.
Третья поддержка добродетели – общественное мнение. В то время как в аграрном обществе все, что ни делается отдельным человеком, известно его соседям, у него есть мощный стимул избегать всего того, что осуждается общественным мнением. Однако все эти причины, обуславливающие правильное поведение, сейчас гораздо менее могущественны по сравнению с прошлым. Меньше людей живет в изоляции, вера в адский огонь угасает, и в больших городах никто не знает, чем занимается сосед. Таким образом, неудивительно, что и мужчины и женщины менее моногамны, чем они были до появления современного индустриального общества.
Конечно, можно сказать, что, несмотря на увеличивающееся число людей, не соблюдающих моральный закон, нет причины менять наши стандарты. Те, что грешат, как нам иногда говорят, должны знать и признавать, что они грешат, и что этический код нисколько не хуже от того, что жить согласно ему стало труднее. На это я должен ответить, что хорош ли или плох тот или иной моральный код, в конечном счете сводится к вопросу, содействует ли он или нет человеческому счастью. Многие взрослые люди в глубине души верят в то, чему их учили в детстве, и чувствуют себя испорченными, если их жизнь не сообразуется с максимами воскресной школы.
Причиненный вред не столько в том, что вносится разделение между сознательной разумной личностью и бессознательной инфантильной личностью; вред заключается также в том, что здравые моменты общепринятой морали дискредитируются наряду с необоснованными, и люди начинают думать, что если внебрачный секс позволителен, также позволительны лень, бесчестность и недоброжелательство.
В процессе социальной и экономической революции есть вероятность, что они выбросят хорошее вместе с плохим.
Трудность в достижении работающей сексуальной этики происходит из конфликта между импульсом ревности и импульсом полигамии. Нет сомнения, что ревность, хотя частично и инстинктивна, является в большой степени конвенциональной. В обществах, в которых мужчина – удачный объект для шуток в случае неверности его жены, он будет ревновать, даже если у него не осталось к ней никакого влечения. Таким образом, ревность тесно связана с собственническим чувством, и она гораздо меньше в тех случаях, где это чувство отсутствует. Если верность не является частью того, что подразумевается общественным мнением, ревность заметно меньше. Но хотя существующие возможности уменьшить ревность больше, чем это предполагается людьми, существуют вполне определенные границы, которые будут существовать до тех пор, пока отцы в семьях имеют права и обязанности.
До тех пор, пока это имеет место, мужчины неизбежно будут желать некоторых гарантий того, что они являются отцами детей своих жен. Если бы женщины имели сексуальную свободу, отцовство должно было отмереть, и жены не должны более ожидать поддержки со стороны своих мужей. Это может произойти со временем, но это будет настолько глубоким социальным изменением, что эффекты его, хороши ли они или плохи, предсказать невозможно.
В то же время, если брак и отцовство сохраняются как социальные институты, необходим некоторый компромисс между полной беспорядочностью и «пожизненной» моногамией. Решение в отношении наилучшего компромисса в каждом отдельном случае нелегко, оно должно варьироваться время от времени в соответствии с привычками населения и надежностью методов предотвращения беременности. О некоторых вещах, тем не менее, можно сказать с некоторой долей определенности.
Во-первых, нежелательно, и с точки зрения физиологии, и с точки зрения образования, чтобы женщины имели детей до 20 лет. Таким образом, наша этика должна быть такой, чтобы сделать это редким явлением.
Во-вторых, маловероятно, чтобы человек без предыдущего сексуального опыта, мужчина или женщина, был бы способен сделать различие между чисто физическим влечением и тем видом сродства, которое необходимое условие успешного брака.
Более того, экономические причины вынуждают мужчин, как правило, отсрочивать женитьбу. Не только невероятно, что они останутся целомудренными от 20 до 30 лет, но и нежелательно с психологической точки зрения. Гораздо лучше, если бы у них были временные отношения не с профессиональными проститутками, но с девушками из их собственного сословья, чьим мотивом было бы скорее влечение, чем деньги.
В-третьих, развод должен быть возможен без обвинений одной стороны другой и не должен рассматриваться как порочащий в любом случае. Бездетный брак должен прерываться по желанию одного из партнеров, и всякий брак должен прерываться по взаимному согласию – с необходимым уведомлением за год в каждом случае. Развод должен, конечно, быть возможным на многих других основаниях – сумасшествие, предательство, жестокость и т. д., однако обоюдное согласие на развод должно стать самым обычным основанием.
В-четвертых, должно быть сделано все возможное, чтобы избавить сексуальные отношения от гнилой экономической подоплеки. В настоящее время жены, точно так же как проститутки, живут продажей своих сексуальных чар, и даже во временных свободных отношениях обычно ожидается, что мужчина берет на себя совместные расходы. В результате происходит грязное смешение денег и секса, так что мотивы женщин нередко имеют элемент торгашества. Секс, даже освященный церковью, не должен быть профессией. Это верно, что женщине следует оплачивать содержание дома, приготовление пищи, уход за детьми, но не то, что она просто находится в сексуальных отношениях с мужчиной. Также не должно быть такого, чтобы женщина, которая когда-то любила и была любимой мужчиной, жила с тех пор на его алименты, тогда как его и ее любовь давно умерли. Женщина, как и мужчина, должна работать для своего существования, и бездельница-жена заслуживает ровно столько же уважения, сколько его получает жиголо.
В современный код сексуального поведения внесли вклад два первобытных человеческих побуждения, хотя и в очень разной степени. Одно из них – это скромность, другое, упомянутое выше, – ревность. Скромность в какой-то форме и в какой-то степени почти универсальна для человеческой расы и составляет табу, которое может нарушаться лишь в соответствии с определенными формами и церемониями или, по меньшей мере, в соответствии с некоторым признанным этикетом. Не все может быть увиденным, и не все факты могут быть упомянуты.
Это не есть, как полагают некоторые современники, изобретение викторианской эпохи, напротив, наиболее разработанные формы чрезмерной стыдливости антропологи обнаружили у первобытных дикарей. Концепция непристойного имеет глубокие корни в человеческой природе. Мы можем идти против этой концепции из любви к протесту, или из верности научному духу, или из желания чувствовать себя порочными, как это было у Байрона, но мы не ликвидируем ее таким образом из наших естественных побуждений. Без сомнений, в конкретном обществе обычай определяет в точности, что именно должно считаться непристойным, однако универсальный характер существования некоего обычая данного сорта есть убедительное свидетельство того источника, который не является просто условностью. В почти всяком человеческом обществе порнография и эксгибиционизм считаются оскорбительными, за исключением, когда они являются частью религиозных церемоний.
Аскетизм, который может иметь, а может и не иметь психологической связи со скромностью, есть побуждение, которое, кажется, возникает только при достижении определенного уровня цивилизации, а затем может стать более могущественным. Его нельзя обнаружить в ранних книгах Старого Завета, но он появляется в более поздних книгах, в апокрифах и в Новом Завете. Аналогично, его мало у греков в ранние времена и становится больше со временем. В Индии аскетизм возник очень рано и достиг огромной силы.
Я не пытаюсь дать психологический анализ причины этого явления, но я не сомневаюсь в том, что это спонтанное чувство, существующее в некой слабой форме в почти всех цивилизованных существах. Наиболее слабая форма – нежелание представить некую всеми уважаемую личность, особенно личность религиозную или святую, вовлеченной в занятия любовью, которые представляются плохо совместимыми с высшими степенями человеческого достоинства. Желание освободить дух от связи с плотью вдохновляло многие религии мира и по сей день обладает силой среди современных интеллектуалов. Однако ревность, как мне кажется, была наиболее существенным фактором в формировании сексуальной морали. Ревность инстинктивно вызывает гнев, а гнев, будучи оправдан, становиться основанием морального осуждения.
Чисто инстинктивное движение, вероятно, было усилено на ранних стадиях развития человечества желанием мужчин быть уверенными в отцовстве своих детей. Без существования гарантии в этом аспекте патриархальная семья была бы невозможна, и отцовство, со всеми экономическими перипетиями, не смогло бы стать основанием социальных институтов. В соответствии с этим считалось аморальным иметь сексуальные отношения с женой другого мужчины, но даже в малой степени не порицалось иметь подобные отношения с незамужней. Для проклятия адюльтера существовали замечательные практические причины, поскольку адюльтер вел к путанице и, очень вероятно, к кровопролитию.
Осада Трои – крайний пример переворота, вызванный неуважением к правам мужей, но чего-то в том же роде можно было ожидать, хотя и в меньшем масштабе, когда рассматриваемые участники не были столь возмущены. В то время, разумеется, не существовало обязанности мужа по отношению к его жене, однако существовала обязанность уважать собственность других мужей. Система старой патриархальной семьи с этикой, основанной на том чувстве, которое мы сейчас рассматриваем, была, в сущности, удачной: доминирующие мужчины имели значительные свободы, в то время как страдающие женщины были в таком полном подчинении, что их несчастье казалось неважным.
Только утверждение равенства между женщинами и мужчинами потребовало новой системы в современном мире. Равенство можно гарантировать двумя способами: либо через требование соблюдения моногамии мужчинами, как в прошлом она соблюдалась женщинами; либо давая разрешение женщинам, так же как мужчинам, на определенное раскрепощение традиционного морального кода поведения.
Первому из этих двух путей было отдано предпочтение большинством пионеров в борьбе за права женщин, и он по сей день предпочитается церковью. Второй путь имеет большее число приверженцев на практике, однако большинство из них питают сомнения по части правильности их собственного поведения. И те, что признают, что требуется некая новая этика, полагают трудным найти нужные правила.
Другой источник новизны связан с тем, что научное мировоззрение расшатывает табу, наложенное на сексуальные знания. Приходится сознавать, что невозможно успешно бороться с разнообразными бедствиями, как, например, с венерическими заболеваниями, если о них нельзя говорить более свободно, чем считалось позволительным раньше. Также было установлено, что умалчивание и невежество склонны приводить к болезненным эффектам для личности человека.
Социология и психоанализ привели серьезных студентов к осуждению тактики замалчивания сексуальных материй, и многие преподаватели на практике заняли такую же позицию. Более того, те, у кого присутствует научный взгляд на человеческое поведение, считают невозможным квалифицировать каждый поступок как «греховный». Они осознают, что то, что мы делаем, происходит из нашей наследственности, нашего образования и нашего окружения, и что вместо обличения следует контролировать причины того, что наносит ущерб обществу.
Таким образом, в поиске новой этики сексуального поведения мы не должны руководствоваться древними иррациональными чувствами, которые породили старую этику, хотя мы должны признавать, что они могли случайным образом вести к некоторым правильным принципам, и что, поскольку эти чувства все еще существуют, хотя, вероятно, и в ослабленной форме, они по-прежнему входят в исходные данные для решения нашей проблемы. То, о чем нам определенно следует спросить самих себя, это каковы те моральные правила, которые наиболее вероятным образом будут способствовать человеческому счастью, помня всегда, что какими бы это правила ни были, маловероятно, что они будут универсальны и соблюдаемы всеми. Следует отметить, что нам следует рассматривать то воздействие, которое эти правила будут иметь на деле, а не то, какое бы они имели, если их влияние было полным.
Следующим давайте рассмотрим вопрос относительно знания о сексуальных предметах, который возникает в раннем возрасте, и который наименее труден и вызывает наименьшие сомнения из разнообразных проблем, подлежащих рассмотрению. Нет никакой здравой причины какого угодно сорта для сокрытия фактов при разговоре с детьми. Их вопросы в отношении секса и их любопытство на этот счет должны удовлетворяться тем же самым способом как, скажем, в отношении, поведения рыб или любого другого интересующего их предмета.
Здесь не место сентиментальности, поскольку дети не могут чувствовать так же, как взрослые, и не улавливают смысл в напыщенной беседе. Ошибочно начинать разговор с того, как осуществляется любовь у пчел или у цветов – нет никакой причины вести к фактам бытия окольными путями. У ребенка, которому говорится то, что он хочет знать, и которому разрешается видеть своих родителей без одежды, не будет похотливости и одержимости сексом. Мальчики, выращенные в формальном неведении, думают и говорят гораздо больше о сексе, чем те, кто слышал эту тему обсуждаемой наряду со всеми остальными. Формально узаконенное невежество и действительное знания на этот предмет учат их быть лживыми ханжами по отношению к старшим. С другой стороны, действительное невежество, если оно-таки достигается, – вероятный источник шока и беспокойства и сложности в адаптации к реальной жизни. Любое невежество достойно сожаления, однако невежество в сексуальной сфере представляет серьезную опасность.
Когда я говорю о том, что детям следует говорить о сексе, я не имею в виду, что им следует лишь говорить о чисто физиологических фактах – им следует говорить все, что они хотят знать. Не следует пытаться представлять взрослых более добропорядочными, чем они есть на самом деле, или что секс возможен только лишь в браке. Для обмана детей не существует оправдания. И когда, как это должно происходить в традиционных семьях, они обнаруживают, что их родители им врали, они теряют всякую уверенность в себе и ощущают свою ложь по отношению к родителям оправданной. Есть факты, которые я не должен навязывать ребенку, однако я ему скажу скорее все как есть, чем неправду. Говоря не столько теоретически, сколько из опыта, я уверен, что полная открытость в сексуальных вещах есть наилучший способ предотвращения того, чтобы дети думали на этот предмет чрезмерно много, грязно или болезненно, а также это почти необходимая предпосылка просвещенной сексуальной морали.
Там, где рассматривается сексуальное поведение взрослых людей, очень нелегко прийти к рациональному компромиссу между антагонистическими взглядами, каждый из которых имеет какое-то основание. Фундаментальная трудность, разумеется, состоит в конфликте между импульсом ревности и стремлением к сексуальному разнообразию. Ни один из этих двух импульсов не является универсальным: есть люди (которых мало), которые никогда не ревнуют, и есть те (среди мужчин, равно как и среди женщин), чьи привязанности никогда не переходят от выбранного партнера к другому. Если бы какой-то из этих двух типов мог бы стать универсальным, было бы легко изобрести удовлетворительный код поведения. Однако следует признать, что и тот и другой тип может стать более распространенным посредством условных правил, созданных именно для него.
Остается много почвы для рассмотрения полной сексуальной этики, но мне не кажется, что мы можем сказать что-то более определенное до тех пор, пока у нас не имеется больше опыта как в отношении влияний различных систем, так и касательно изменений в результате рационального образования по части секса. Ясно, что семья как институт должна интересовать государство в случае детей и должна рассматриваться как чисто личное дело в случае, если брак бездетный. Также ясно, что даже если дети имеются, государство должно лишь интересоваться обязанностями отцов, которые являются чисто финансовыми.
Когда развод осуществляется легко, как в Скандинавии, дети обычно остаются с матерью, таким образом, патриархальная семья имеет тенденцию к исчезновению.
Если, как это происходит все чаще и чаще в случае семей наемных рабочих, государство будет брать на себя обязанности, ранее принадлежавшие отцам семейств, брак перестанет иметь какое-либо разумное основание и останется, вероятно, обычным лишь среди богатых и религиозных.
Пока же было бы неплохо, если в сексуальных отношениях и в браке мужчины и женщины помнили и практиковали обычные добродетели, такие как терпимость, доброту, правдивость и справедливость. Тот, кто, согласно общепринятым нормам, является сексуально добродетельным, часто считает себя избавленным от того, чтобы в остальном вести себя по-человечески. Многие моралисты были столь сильно одержимы предметом секса, что они уделили слишком мало внимания другим более общественно полезным типам поведения, при всем при том заслуживающим похвалы с этической точки зрения.