По заказу Говорухина

Эти два эссе написаны по заказу Станислава Сергеевича Говорухина, с которым я дружил до самой его смерти. К сожалению, после легендарного «Ворошиловского стрелка» совместных работ в кинематографе у нас не случилось, хотя мэтр несколько раз призывал меня к сотворчеству. Как-то он предложил мне переработать и перенести в российскую реальность сюжет знаменитого французского фильма «Лифт на эшафот». Я растерялся:

– Зачем перелицовывать кем-то ношенное? Поставьте лучше «Гипсового трубача», а?

– Не хочу. У тебя там про творческую интеллигенцию… Ну ее…

Незадолго перед смертью Станислав Сергеевич снял ленту по повести Сергея Довлатова с малоудачным названием «Компромисс». Кстати, всегда чуткий к слову, фильм-то он назвал иначе, перефразируя знаменитую формулу Лимонова, – «Конец прекрасной эпохи», ведь прекрасной Советскую эпоху считал успешный советский режиссер Говорухин, а отнюдь не «беглец из рая», непечатный литератор Довлатов. После закрытого показа на «Мосфильме» для своих мы сели за стол. Выпив рюмку-другую, я не удержался и ехидно спросил:

– Станислав Сергеевич, так вы же, вроде, не любите прозу про творческую интеллигенцию?

– Это не про интеллигенцию. Это про советскую власть, которую она сдала.

Однажды, еще до «Компромисса», Говорухин позвонил и в своей обычной, медленной манере (словно мы говорим битых два часа, и он от меня смертельно устал) спросил, как всегда, делая ударение в моей фамилии на «я»:

– Поляков, ты к джазу как относишься?

– Никак.

– Жаль. Хочу снять фильм. Рабочее название «В ритме джаза». Ну, ладно, напиши мне тогда хоть что-нибудь…

И я написал. Правда, не для кино, а для военно-патриотического журнала, который Станислав Сергеевич опекал, будучи главой центрального штаба Народного Фронта, организации настолько загадочной, насколько массовой. Он звонил и говорил с укором:

– Поляков, где статья? Ты же обещал! А еще член центрального штаба!

– Виноват – исправлюсь, товарищ начштаба! – отвечал я. Вот так и появились на свет эти два эссе, которые теперь перед вами, мои читатели.

И правит нами женская рука…

Однажды в отрочестве, перебирая книги на полках школьной библиотеки, я обнаружил, что огромное собрание сочинений Тургенева наполовину состоит из писем. С ума сойти! Господи, когда же он жил, спал, пил вино, волочился за дамами, сочинял свои романы? Бедный письмописец!

Но вот, попав в 1976 году в армию, в Группу советских войск в Германии, я все сразу понял. За год мною было написано почти двести писем: сто – жене, столько же родне, друзьям, однокашникам литературным соратникам. А как же по-другому? Мобильных телефонов тогда еще не завели, а международная связь солдатам было почти недоступна. Один раз трехминутным звонком в Москву замполит наградил меня за образцовое проведение литературного вечера, посвященного 9 мая. Я, одетый в «парадку» и обутый в начищенные ботинки, читал со сцены:

 

Я на привале в Пльзене

пену сдуваю с пива

И пепел с цигарки стряхиваю

у Бранденбургских ворот.

 

Правду сказать, пиво рядовому составу пить не полагалось, зато хоть обкурись. В хорошем смысле…

Раз в месяц выдавали 18 пачек сигарет, они назывались «Гуцульские», от них цивилизованные немецкие комары на лету падали замертво. Моя жена Наталья, сняв трубку и услыхав мой голос, обомлела, словно я звонил ей, по меньшей мере, с орбитальной космической станции. Но едва мы, выяснив, что все живы-здоровы, а погода в Москве ненастная, дошли до слов взаимной любви, раздался нервный, словно обиженный, голос телефонистки: «Заканчивайте, отключаю!» Позавидовала, жрица связи…

В армии, по моим наблюдениям, письма строчили даже те, кто на гражданке никогда этого не делал – по лени или от неумения. Такие бойцы и самописку в руки брали с опаской, как чеку от гранаты. Но ничего, вскоре тоже вливались в дружный коллектив «письмописцев». Кто-то затосковал по маме, кто-то полагал, будто бесперебойный поток весточек в совокупности послужит оставленной на два года зазнобе чем-то вроде непроницаемого пояса верности. Совсем уже неумелые шли ко мне на поклон, просили сформулировать их клочковатые нежности и нежно-угрожающие наказы. Я помогал, иногда даже в стихах, и делал это почти даром, разве за полкусочка масла или воскресное вареное яйцо. Кроме того, даже задиристые чеченцы меня не трогали, во всяком случае, не били по голове. Инструмент, как никак!

Кстати, моральное состояние бойцов во многом зависело от того, пришла ли с последней почтой весточка. Если нет – настроение сразу портилось. Был у нас сержант Серков, в общем-то неплохой парень, но если не получал чаемого письма от невесты, на глаза ему лучше не попадаться. И мы специально перехватывали почтальона, чтобы узнать заранее:

есть Серкову или нет. Если есть – отдыхаем, если нет, лучше сразу идти в ангар и драить самоходку… Все завидовали таджику Хуйдайназарову, получавшему с каждой почтой по пять-шесть конвертов. «У меня много жен!» – объяснял он, улыбаясь в усы. Позже выяснилось, в конвертах ему с родных гор слали мелко перетертую анашу. Бедного многоженца куда-то увезли особисты, затем вернули унылого, и жен у него резко поубавилось.

Но настоящее письменное помешательство начиналось за две недели до 8 марта: из Германии в СССР послание шло от 10 до 15 дней, задерживаясь в военной цензуре, отслеживавшей каждую неположенную обмолвку. Болтун – находка для шпиона. Они же там не знали, что через десять лет явится Горбачев, который выболтает все наши секреты за счастье сидеть на стуле рядом с зубастой Тэтчер. Открытки с 8-мартовскими картинками исчезали из гарнизонного киоска мгновенно, но их можно было с переплатой в 10 пфеннигов купить у смышленого рядового Семы Бендика из Одессы. Я недавно случайно увидел его, толстого, вальяжного, лысого, по телевизору. На Украине он теперь богат, знатен и зачем-то спонсирует «Правый сектор», явно евреев недолюбливающий.

Итак, вся батарея, как один, строчила поздравления с Женским днем. «Почтарь», щуплый боец с огромной сумкой, не успевал оттаскивать письма и открытки в конвертах без марки на гарнизонную почту. Почему без марки? А потому что великодушная Советская власть разрешала военнослужащим отправлять письма бесплатно, если в графе «адрес отправителя» значились заветная аббревиатура – в/ч п.п., что означало: «воинская часть – полевая почта», а дальше следовал номер части. В моем случае – 47573.

Наше дивизионное почтовое отделение располагалась напротив крытого бассейна, оставшегося от Берлинских Олимпийских игр 1936 года, куда, кстати, СССР спортсменов не посылал, зато американцы, британцы, канадцы, французы, поляки заселили половину спортивной деревни. Фашизм в Германии тогда, как и «бандеровщина» сейчас на Украине, их нисколько не смущал. Если верить слухам, в том бассейне по ночам тренировались наши подводники-диверсанты, готовые при необходимости, пробравшись по дну Шпрее, вынырнуть в центре Западного Берлина и навести там порядок.

Туда же, на почту, словно по муравьиной тропе, тащили полные сумки «почтари» всех подразделений нашей 20-й мотострелковой дивизии. Мешки с письмами, готовые к отправке, не помещались внутри помещения и в несколько рядов лежали на крыльце. Начальник политотдела выделял дополнительные машины, чтобы тюки пошли дальше по почтовому маршруту, чтобы поздравления далеким матерям, сестрам, невестам, подругам в срок попали в Сибирь, Прибалтику, Среднюю Азию, на Украину, на Кавказ, в Армению, Грузию, на Сахалин, в нашу среднерусскую глубинку… Чтобы милая золотоволосая русская девушка, сидя на скамеечке возле резного палисада, читала, роняя слезы, стихи, которые я сочинил для однополчан, а они разослали во все концы:

 

В дни предпраздничные эти

Нежность, что в душе коплю,

Я с надеждой шлю в конверте

Той, которую люблю…

 

Сейчас даже странно подумать, что более столетия назад этот праздник был придуман прогрессивными умами как новая политическая акция в деле дамской эмансипации, борьбы за права женщин, дабы они могли избирать и быть избранными, получать образование наравне с мужчинами, зарабатывать, стоя у станка, столько же, сколько представители сильного пола, делать по необходимости аборты… В большинстве стран все эти планы выполнены. Даже перевыполнены. Вон, в Америке теперь сослуживицу даже по попке дружески не хлопнешь, засудят. А чопорная британка удивится, если вы подадите ей пальто. Она же сама все может и без мужчин.

Но разве наши женщины стали от этого счастливее? Разве сердцу милее опустить избирательный бюллетень в урну, нежели вынуть из почтового ящика поздравительную открытку от сына, мужа, жены, возлюбленного… Да и мы, мужчины, не научились относиться к женщинам как к соратницам. Может, правильно, ведь любовь это не командная игра, а тайна. «И миром правит тонкая рука…», как верно обмолвился Александр Блок, тоже, кстати, написавший уйму писем, в том числе и жене…

2016 год