Замороженный Люцифер

– Юрий Михайлович, я читала ваши произведения, которые в том числе публиковали в журнале «Юность». Герои, которые были старше меня, казались мне близкими людьми, хорошими знакомыми. Как вы понимаете – что такое современность, современник? Сегодня мы часто употребляем термин «современный», зачастую не понимая его истинного смысла. Я задаю этот вопрос, потому что в своих публикациях, выступлениях вы затрагиваете темы «современной драматургии» и «современной литературы».

– На самом деле, все достаточно просто, если специально не запутывать вопрос. В искусстве современно то, что связано со своим временем, выражает, отражает, запечатлевает его. Но нас упорно ведут к тому, что «современное искусство» обязательно связано с эпатажным экспериментом, даже если он устарел еще полвека назад. По-моему, куда современнее читаемый реалистический роман или востребованная зрителями пьеса о наших днях. Нас называют традиционалистами. А почему? Непонятно. Тот же авангард давно оброс традициями и эпигонам, как пень опятами. Хотя есть у меня одно подозрение: талант в искусстве – большая редкость, чаще, в основном мы имеем дело с претенциозной посредственностью. Так вот, в чаду заемной новизны гораздо легче спрятать бездарность и неумелость. «Современное» искусство – это, по сути, всемирная барахолка, гомонящий привоз секонд-хенда. И когда ты приносишь по-настоящему новую вещь, на тебя смотрят как на врага.

– Мало кому из писателей удается быть и хорошим драматургом, и хорошим прозаиком. Маркес считал себя плохим драматургом. Достоевский вообще не написал ни одной пьесы. По поводу драматургии Льва Толстого до сих пор идут яростные споры. Если вы посмотрите на свое творчество со стороны, на первое место поставите пьесы или прозу? Вопрос связан с обвинением в ваш адрес некоторых деятелей театра, что вы якобы – слабый драматург.

– Тем не менее, многие наши великие и первоклассные прозаики были замечательными драматургами. А вот мой любимый Лесков с иронией относился к своей единственной пьесе. Что у меня сильнее, драматургия или проза, покажет только время. Если будут ставить пьесы, а романы позабудут, значит, первое. Если же наоборот, значит, второе. Если забудут и то, и другое, значит, так мне и надо. Впрочем, от Гоголя, Чехова, Горького, Андреева, Булгакова осталось и то и другое. Что лучше: «Нос» или «Женитьба», «Чайка» или «Дама с собачкой?» Не знаю… Далее. Во времена моей советской зрелости про тех, чьи пьесы широко шли в театрах, собирая залы, никогда не говорили: Гельман, дескать, плохой драматург, зато Розов, значит, хороший. Говорили: нравится – не нравится, это правильнее, а время покажет. Оно и показало: я на днях видел блестящий спектакль по давней пьесе Розова «В поисках радости» в постановке А. Дмитриева в МХАТе имени Горького. Однако кичащиеся своей потомственной интеллигентностью люди даже не пытаются втиснуть свое личное мнение в рамки приличия. «Слабый»? Это вы очень сильно смягчили. Сегодня профессиональная этика в театральном сообществе на уровне кочующего борделя времен Золотой лихорадки в Америке. Впрочем, почитайте, что предшественники моих нынешних зоилов писали о тех же «Днях Турбиных», как требовали запретить, а автора – в Соловки! Недоброжелателям я всегда отвечаю так: когда хоть одна пьеса ваших любимцев будет идти на аншлагах столько лет, сколько мой «Хомо эректус» в театре Сатиры или мои «Одноклассники» в театре Российской армии, тогда и поговорим. А для того, чтобы наклеивать ярлыки, ума много не надо, достаточно – слюны.

– Юрий Михайлович, есть ли цензура в нашей стране? Вы боролись за свободу, демократию, и я считаю вас очень свободным человеком, который без оглядки выражает свое мнение. Но если говорить о свободе в масштабах страны? Вопрос продиктован несправедливостью, с которой я столкнулась после публикации статьи о деятельности одного театра, – меня не пустили на пресс-показ спектакля, хотя накануне аккредитовали. Наверное, я как журналист могу написать все, что я хочу… Но только неизбежно столкнусь с гонениями, травлей, угрозами, а возможности защитить себя у меня ограничены.

– Цензуры, как государственного института, у нас в стране нет. Он ликвидирован еще коммунистами в конце 1980-х. Потом ее пытались возродить при Ельцине: магазинам, например, в 1994 году запрещали брать мою сатирическую повесть «Демгородок». Однако на место государственной цензуры, которую хоть как-то в некоторых случаях можно оправдать интересами державы, пришла цензура тусовки и агрессивного меньшинства, а иногда и просто малообразованного самодура, назначенного на высокий пост, скажем, директора театра. Вас выгнали? Странно еще, что бритвой не полоснули, как несчастную Фильгенгауэр. Эта частная цензура прогрессистов, которую Герцен называл «либеральной жандармерией», куда злей и опасней. Она изначально неадекватна и рождена клиническим неумением хотя бы услышать, если не понять мысль оппонента. Когда в начале 1980-х цензура запретила мои первые повести «Сто дней до приказа» и «ЧП районного масштаба», меня приглашали в инстанции и выслушивали мою точку зрения. Кстати, с чем-то согласились, и «ЧП» вышло еще при Черненко. Теперь же иначе. Вот свежий пример: Крымский драматический театр, собираясь на гастроли в Ярославль, объявил, что везет мою мелодраму «Как боги», идущую в Симферополе на аншлагах. «Нет!» – ответили из театра имени Волкова, хотя репертуар гастролеров вообще не касается принимающей сцены. «Почему-у?» – искренне удивились крымчане. «А потому что Полякова на нашей сцене не будет никогда!» Вот это и есть цензура самодуров.

– На объявлении списка номинантов премии «Ясная Поляна» я услышала фразу «в наш век информационного насилия». Наблюдаете ли вы на страницах газет, на ТВ «информационное насилие»? Вопрос к Вам, как к председателю редакционного Совета ЛГ, председателю Общественного совета при Министерстве культуры РФ.

– Главный признак информационного насилия – нежелание представлять читателям, слушателям, зрителям, пользователям другую точку зрения. И чем альтернативный взгляд доказательнее, тем больше препон воздвигается на его пути к общественному сознанию. Думай, как мы! ЛГ долгие годы удавалось сохранять полифоничность мнений, что вызывало иногда недовольство сильных мира сего, но я всегда принимал удар на себя. Сегодня по объективным и субъективным причинам ЛГ легла на другой курс. Не исключено, что я буду вынужден сойти с этого корабля.

Кстати, недавний скандал из-за чудовищного американского фильма «Смерть Сталина» тоже укладывается в рамки «информационного насилия». Напомню: после общественного просмотра с участием членов Общественного совета и последовавшего за этим возмущения Минкульт отозвал прокатное удостоверение. Насилие? Давайте разбираться. Столкнулись две точки зрения. Одни считают, что кинопрокат – это что-то вроде торговли собачьими консервами, и касается только производителя, распространителя и наших четвероногих друзей. Другие, я в том числе, полагают, что кино – это мощное средство влияния на общественное сознание, и законы торговли тут не подходят. Навязывать зрителям бездарный и злобный фильм, оскорбляющий наши национальные чувства, тоже ведь насилие. Последнее слово осталось за Министерством культуры, но лишь потому, что именно оно и выдало удостоверение. Оно же его и отозвало. Если бы такое удостоверение выдавало, допустим, «Эхо Москвы», думаю, «Смерть Сталина» шла бы ныне на экранах, поражая всех своей тупой скабрезностью. Впрочем, и дурные собачьи консервы тоже иногда изымают из сети. Обычно это делает санэпидемстанция.

– Юрий Михайлович, поделитесь, пожалуйста, вашим отношением к театральной критике. На ваш взгляд, насколько свободны, объективны критики в своих статьях? Допустимо ли, когда критик работает в театре, получает зарплату, и при этом он пишет не только о премьерах этого театра, а о премьерах в других театрах? Допустимо ли, когда критики ездят за границу за счет театров, выпускают книги за счет театров, издают газеты, и при этом считают себя критиками?

– Я тоже знаю таких прикормленных критиков. Они мне напоминают птичек, паразитирующих на лохматых животных, выклевывая из шерсти паразитов, а те их за это катают на спине. Иногда по всему миру. Типичный пример сотрудничество Марины Райкиной и директора театра имени Вахтангова Кирилла Крока. Что же касается современных критиков, то в ЛГ, например, объективные рецензии на золотомасочную продукцию некоторые критики соглашались писать лишь под псевдонимом, да и то при условии, что их тайну знаю только я один. Говорили: «Если разнюхают, перекроют кислород, а у меня дети…» Театральной критики как экспертного сообщества у нас просто не существует, есть обнаглевшие театральные пиар-агенты, пишущие заказуху, и кучка смельчаков, скрывающихся за псевдонимами.

– Сегодня в театрах России одна из главных проблем – отсутствие художественных руководителей, способных заменить старых мастеров и руководить театрами. В некоторых театрах вообще нет худрука, а в некоторых худруки только формальные. Какие пути решения этой проблемы? Конечно, в странах Прибалтики много хороших режиссеров, и можно их пригласить на должность худруков, только вряд ли это выход?

– Знаете, мои пьесы широко ставят по стране, и я вижу, что в губерниях есть прекрасные режиссеры, готовые хоть завтра принять столичный театр. Но хода им почти нет. И наоборот, какие-то мутные «вьюноши» в бейсболках, покрутившиеся вокруг власти или «Золотой маски», вдруг получают на кормление легендарный театр, который очень быстро превращается в балаган. Первое, что они делают – убирают из репертуара поставленное предшественниками, даже если на эти спектакли шли толпы. Потом следуют провалы их собственных постановок, скандалы, а затем их по решению «теневого минкульта», расположенного в одной из московских кухонь или подмосковных дач, перебрасывают в другое зрелищное учреждение, как в прежние годы дурного партийца-директора бросали с бани на библиотеку. При всей несхожести есть у всех этих выдвиженцев одна, сближающая их черта: свой сценический террариум они хотят строить именно на месте традиционного русского театра, а не рядом или лучше в отдалении. И так хотят строить, чтобы потом восстановить было невозможно. Любопытно, но именно эти люди громче всех бранят Сталина за порушенные храмы…

– Юрий Михайлович, сегодня пересматриваются многие страницы нашей истории. Говорят, о возвращении к советским ценностям. Как вы думаете, какой социальный строй все-таки наиболее подходит для современной России?

– Советский строй был, как мы теперь поняли, не так уж плох, в чем-то просто хорош, он требовал реформирования, а не погрома по чубайсовским схемам. Действие моего нового романа происходит в 1983 году и называется он «Веселое время». Я там многое переоценил и «перепонял». А как назвать строй, подходящий нашей стране, я, честно говоря, и не знаю. Может, предпринимательский социализм или соборный капитализм? Но все наши крупные мыслители сходились на том, что русская цивилизация чужда борьбе за прибыль любой ценой. В 1990-е нас пытались переформатировать через колено. И дело шло к распаду страны, если бы не Путин. Я человек старомодный и не могу понять, почему несколько лет искали владельца Домодедовского аэропорта. Это что, овощная палатка в Жулебино? Почему олигарх, давным-давно с чадами и домочадцами перебравшийся на Запад, владеет комбинатами, которые, надрываясь, строили и восстанавливали мои дед и отец? Ах, в лихие девяностые он набил самую тугую наволочку ваучеров! А мне что с того? Нам что с того? Он плюет на нас с борта своей авианосной яхты. Давайте и мы тоже всенародно плюнем в него – и потопим. Между тем Россия нуждается в ускоренной модернизации так же, как в 1920-1930-е годы. Иначе сомнут. Тогда модернизацию провели за счет средств, жестко отобранных у крестьянства. Но даже певцы «ситцевой Руси» согласны: другого выхода не было. Нынешняя модернизация должна пройти за счет незаконно нажитых средств, возвращенных в казну. Нельзя одновременно играть в социальное государство и легализовать жульнические капиталы, закрывая глаза на их вывоз и страны. Лучше разумное перераспределение с помощью государства и суда, нежели очередной черный передел. Вот такая у меня есть литературная фантазия. Как она вам?

– Вы всегда были смелым автором. На ваш взгляд, что такое смелость сегодня?

– Принято считать, что смелый человек тот, кто не думает о последствиях совершаемых поступков. По-моему, все наоборот, смелость как раз в том, чтобы трезво оценивать последствия своих и чужих поступков, вслух говорить об этом (у нас много бунтарей внутреннего сгорания), даже если ваши слова задевают амбиции сильных мира сего. Знаете, меня порой поражает сибаритская квелость нашей элиты. Да, наверное, прежний тип политика и чиновника, напоминавший раба, прикованного цепью к галере власти, теперь не годится. Но ведь нынешние государственные мужи и жены напоминают мне нежных особ, притороченных мягкими наручниками для игрового секса к гидроциклу, бороздящему теплые воды близ Ниццы. Страна в трудном, даже тяжком положении. Нас давно так не обкладывали недруги со всех сторон и не унижали. А они… «Горько мне!», как говаривал Коровьев.

– Юрий Михайлович, один из самых болезненных вопросов сегодня – распределение государственных денег на создание фильмов, спектаклей. На ваш взгляд, имеют ли право граждане России, налогоплательщики, влиять на то, какие произведения за счет их налогов производятся и распространяются?

– Честно говоря, я и сам не знаю, как это делается. Общественный совет Минкульта этим не занимается. Более того, продюсеры трижды подавали заявку на экранизацию моих романов и пьес в Фонд кино и трижды получали отказ без комментариев. Когда я спросил одного из руководителей Фонда: «Объясните хотя бы, почему отказали?» – он как-то мутно на меня посмотрел и поинтересовался: «А вы что, собственно, пишете?» Этот заместитель министра культуры даже не знал, с кем разговаривает. А ведь я уже был знаменитым писателем, когда он на горшке сидел. В любом случае, продюсеров, снявших на казенные деньги такую развесистую дрянь, как «Поручик Ржевский и Наполеон», надо наказывать запретом на профессию. Иногда пожизненным.

– В «Литературной газете» была очень интересная рубрика «Если бы директором был я…». А если перефразировать в преддверии выборов Президента России: «Если бы президентом был я?»…Ваш первый приказ?

– В самом деле, при советской власти была такая рубрика, в отдел писем с проектами и предложениями приходило столько, что мешки стояли в коридорах. Когда я возглавил ЛГ в 2001, мы возродили рубрику, изменив название: «Если бы президентом был я…», но писем было мало, в основном от шизофреников. Видимо, сказалось тяжелое ельцинское наследие, и люди в отзывчивость власти уже не верили. Президентом при всей писательской фантазии мне себя трудно вообразить. Но как доверенное лицо кандидата в президенты, повторю то, что сказал нам Путин накануне выборной кампании: «Не обещать невыполнимое и выполнять обещанное».

– Вы возглавляете Национальную ассоциацию драматургов России. Не буду спрашивать о задачах и целях НАД, чтобы не утомлять читателя, спрошу: «Есть ли среди молодых драматургов очень талантливые?»

– Я только-только возглавил НАД, недавно учрежденную. Таланты, конечно, есть, и для них в скором времени НАД при поддержке обновленного Авторского общества и совсем новой структуры «Театральный агент» объявит конкурс «Автора – на сцену!». Победители получат средства на постановку своих пьес в театрах страны. Собираемся издавать свой журнал. Рабочее название «Драматургия и театр». Я предлагал назвать «Пьесы для нормальных», но товарищи отговорили. Не ангажированные золотомасочной тусовкой завлиты и худруки, думаю, такой журнал давно ждут. Но мы в самом начале пути, хотя небылиц и оскорблений вокруг НАД уже полным-полно. Возвращаясь к началу разговора, хочу напомнить: наши оппоненты больше всего на свете боятся конкуренции, творческого состязания. Во всем прихотливом здании современной российской культуры им, по сути, интересна лишь одна заветная дверь, за которой дают деньги. Все остальное для них – макияж на лице усопшего.

– Юрий Михайлович, расскажите, пожалуйста, о премьерах, в которых вы задействованы? Над чем сегодня работаете?

– Ну, про роман «Веселое время» я уже сказал. Надеюсь представить его на сентябрьской книжной ярмарке в Москве. Возмущение обещаю. В театре Российской армии идет работа над инсценировкой моего романа «Любовь в эпоху». Это давняя наша мечта с Борисом Афанасьевичем Морозовым. Инсценировку согласился сделать замечательный драматург Владимир Малягин. Сам я свои вещи почти никогда не инсценирую. Неразрезанная пуповина мешает. Задумал новую драму. Сейчас, когда мы беседуем с Вами, из АСТ пришла верстка первого тома моего собрания сочинений в двенадцати книгах. Рассчитываю представить его на Красной площади в мае. Ну и конечно, полным ходом идет подготовка к Международному театральному фестивалю «Смотрины-2018». В ноябре десять российских и зарубежных театров привезут в Москву спектакли, поставленные по моим пьесам. Представляете, какой удар для моих зоилов? Они еще от «Смотрин-2015», прошедших на аншлагах, не оправились.

– Надо ли бороться со злом?

– Зло, увы, непобедимо. Заметьте, Бог, если верить Данте, не испепелил Люцифера в прах, а лишь заморозил. Зло можно только сдерживать. Чем и занимаемся.

Беседовала Анжелика Заозерская

«Вечерняя Москва», 2018, февраль.