Глава 17

Пока ждали торжественного прибытия кошки, времени зря не теряли. Родион затеял гримировать меня, а потом устроил краткий курс ликвидации безграмотности моей безграмотной личности.

Происходило это так:

– Ну что, доктор, какую личину желаешь принять? – деловито спросил Родион, стиснув мой подбородок, поворачивая лицо мое во все стороны и внимательно его рассматривая. – Дешевый материалец, – бормотал он, – усредненная российская рожа, за что тебя девки любят? Какая борода тебе больше нравится – длинная, очень длинная, или вообще до пояса? Какой цвет волос предпочитаешь – блондинистый, рыжий, или, к примеру, фиолетовый?

– Фиолетовый.

– Нету такого. Заделаем тебя блондином.

– А тебя?

– Меня тоже.

Я не спрашивал, зачем мы гримируемся – и так было понятно. Теперь, когда я попал в сумасшедшую компанию фрагрантов, до самого конца отпуска мне было не суждено выходить на улицу в природном обличье. Честно говоря, не очень-то верилось, что столь быстрый маскарад может сделать человека неузнаваемым. Но, когда я глянул в зеркало спустя всего лишь десять минут, не узнал себя совершенно. Дмитрий Бешенцев, брюнет от природы, напоминал теперь некоего норвежского шкипера – лохматая рыжеватая борода без усов, пшеничный чуб, падающий на лоб, пыльные космы на ушах, заветренная красная кожа. Не хватало только дымящейся трубки в зубах, и штурвала, сжатого в татуированных верхних конечностях.

– Ну как? – спросил Родион, любуясь своей работой.

– Ужасно. Никогда не думал, что могу выглядеть таким уродом.

– Еще и не таким можешь, гарантирую. В следующий раз разрисую тебя под папуаса.

– Ага. Выглядеть, как папуас – самый верный способ не привлекать внимания в нашем городе.

– Ты Женьку еще не видел, – загадочно заметил Агрба.

Женя гримировалась самостоятельно, запершись в ванной. Когда она вышла в гостиную и увидела меня в бороде, захохотала как ненормальная. Никогда не видел, чтобы она так смеялась. Она показывала на меня пальцем и корчилась от смеха. А я чуть не упал в обморок, увидев, что она сделала с собой.

Действительно, как изменить до неузнаваемости внешность девушки? Бороду ей не приклеишь. Женька решила проблему просто и радикально – прилепила себе нос. Боже, что это был за шнобель! Позже, когда я привык к новому жениному лицу, он перестал казаться мне таким уродливым и неестественным, но в тот момент нос ее поверг меня в состояние шока. Он торчал из лица на полметра вперед, горбатый и острый, как клюв тукана. Жанна Агузарова, Жан Рено и Сирано де Бержерак были по сравнению с Женькой просто безносыми, достойную конкуренцию ей мог составить разве что Буратино. К тому же на голове Жени сидела копна черных завитых кудряшек – уже не белочка, а крашеный ваксой пудель кавказской национальности. На верхней губе Жени отчетливо выделялась темная полоска – усики… э… уточняю – женские усики. Отвратительно!

Так мы и провели минут пять – она в громком ржании, я – в беззвучном ужасе. Родион наблюдал за нами терпеливо, как нянька за расшалившимися малышами в детском саду. В конце концов ему надоело, он подошел к Женьке и похлопал ее по спине. Каждый из хлопков был замаскированным увесистым тумаком – не знаю, как выдержала их хрупкая девочка. После пяти ударов Женя закашлялась, перестала смеяться и попыталась упасть на пол, но Родион не дал – нежно подхватил ее на руки и усадил на диван.

– Вы хотите сказать, что я плохо поработал? – осведомился он. – В чем причина вашего истерического смеха, мадемуазель?

– Да нет, ничего, – просипела Женя, все еще задыхаясь. – Просто непривычно как-то.

– А ты чего шары выкатил? – Родик повернулся ко мне. – Хочешь сказать, что этот милый носик не идет твоей подружке?

– Отличный носик, – отозвался я, начиная отходить от шока. – Надеюсь, на ночь она его отклеит?

– Боишься, что заклюет? Хочешь, и тебе такой присобачим, будете клеваться обоюдно.

– Нет, спасибо! – Я изобразил руками магические пассы, отгоняющие злых демонов. – Родион, тебе не кажется, что это опасно? Такая карикатурная внешность слишком бросается в глаза.

– Карикатурная? – Родион покачал головой. – Ты ошибаешься, док. Вот, глянь.

Он извлек из кармана своих широченных штанов компьютер-наладонник, потыкал в него палочкой и повернул ко мне. Я увидел фотографию: женщина знойной южной внешности, в больших дымчатых очках – то ли армянка, то ли азербайджанка. В принципе – ничего особенного, таких можно увидеть на улице сколько угодно.

Это была фотография Жени – в том же гриме, что и сейчас.

– Ты просто не привык, – сказал Родик. – Поэтому вы и загримировались заранее – сидите, привыкайте друг к другу. Для нас сейчас важно, чтобы мы были максимально не похожи на самих себя. Пусть мы будем выглядеть как уроды – ну и что? Главное – не выглядеть красавчиками. Наружка чистильщиков не дремлет – уверяю тебя, док. Пусть они нас не узнают – больше ничего нам и не надо.

– А ты как замаскируешься?

– Да очень просто.

Родион просунул пальцы под виски с обеих сторон, с легким треском отлепил волосы и кинул парик на журнальный столик.

Он оказался не бритым, нет. Был он совершенно лысым. Круглый загорелый череп блестел крупными каплями пота. Без плейбойских кудрей Родион окончательно утратил гламурный глянец, и стал похож, с голым торсом своим, вкупе с рельефными бицепсами-трицепсами-трапециусами, на боксера-профессионала. И даже на мулата стал похож.

– Агрба – абхазская фамилия? – спросил я.

– Ага, но вообще-то я русский.

– Да ну? – я с трудом удержался от того, чтобы не хохотнуть. Хохотнешь тут, пожалуй… Я немножко умею драться, но с таким габаритным дяденькой можно соревноваться только в скорости бега.

– В паспорте записано, что русский. Отец – абхаз, но я его в жизни не видел. Родился я в нашем городе, и вырос здесь. Мама – само собой, русская. В Абхазии ни разу не был, не довелось как-то, хотя очень хочется. Побываю еще, когда с местными делами разберемся… Вот в Чечне был – аж три раза.

– Понравилось?

– Дерьмо, – Родион сплюнул набок, без стеснения харкнул на пол. – Говорят, сейчас там получше стало, навели видимость порядка, но как-то не верится. Когда я там был, то творилось черт знает что. Иногда по ночам вспоминается – не заснешь…

– Почему ты лысый?

– Сам догадайся, доктор.

– Химиотерапия?

– Она самая.

– Но обычно волосы восстанавливаются, вырастают снова.

– Не у всех док, не у всех. – Родион ухмыльнулся, и морщинки нарисовались в углах его глаз. – Бабенкам легче, – он показал на Женю, – среди девчонок-фрагрантов полностью лысых только пять. А вот мужики-фрагранты – лысые два из трех.

– А еще с чем у вас проблемы?

– У нас? – Агрба хмыкнул. – Ты, док, похоже, не в ту профессию пошел – хирургом работать. Тебе бы в следователи… Вопросов слишком много задаешь, и не просто так, а раскручиваешь по логической цепочке. Так не пойдет. Со мной – не пойдет. Понял?

– Понял.

– Хорошо, что ты понятливый. А если хочешь узнать о наших проблемах, то скажу коротко: наша главная проблема – это Житник. Ты, конечно, уже это знаешь, но не поленюсь сказать еще раз. Представь, что мэр твоего города дал личное секретное распоряжение убивать на месте всех хирургов-брюнетов в возрасте от тридцати до сорока лет, и создал для этого отдел в УВД. Как ты такое воспримешь?

– Как абсолютный бред.

– И мы так же восприняли. Но когда убили многих из нас, то поняли, что не бред это, и не шутка, и даже не постмодернизм. Реальность это, вот что.

– Мозжухин сказал мне, что никакого «Чистилища» не существует и не может существовать, согласно российским законам.

– Официально не существует. Есть отдел УВД, занимающийся преступлениями в сфере высоких технологий – совершенно штатный и стандартный. Но внутри этого отдела по распоряжению нашего начальника УВД области выделена группа, состоящая из восьми оперов и двух следователей. Они и есть «Чистилище» – охотники на фрагрантов. Все они имеют исключительно поганую репутацию среди своих коллег-увэдэшников, потому что никакой нормальный мент на такую грязную работу не согласится. По этой же причине немалое количество людей из УВД болеет за нас, и своевременно информируют нас о действиях чистильщиков. Это смягчает ситуацию.

– За что Житник на вас так ополчился? Должна быть конкретная причина, не может быть, чтобы случилось это просто так, ради шизофренической прихоти.

– Причина есть.

– Какая?

– Пока не скажу.

– Ладно, тогда скажи, какое отношение имеет то дело, в котором мы сейчас участвуем, к Житнику?

– Самое прямое. Мы спасем пацана, Сухарев будет безмерно благодарен Гансу, и присоединится к тем богатым людям, которые работают против Житника. И друзей своих присоединит, а у него их немало. И вероятность свалить Житника станет еще больше.

– Но ведь она и сейчас очень большая.

– Ты думаешь, она на пустом месте появилась, эта вероятность? Это результат нашей огромной работы.

– Так может не стоит гробиться сейчас, когда уже почти все решено? Не стоит подставлять свои задницы?

– Стоит, док, стоит.

– Из-за чего?

– Из-за мальчишки, нужно его спасти.

– Он что, твой родственник?

– Считай, что теперь стал родственником – и мне, и Жене, и тебе. Ты должен болеть за него всем сердцем. Каждый раз, когда мы, сыскари-подлизы, начинаем новое дело, нам нужно настроиться. Пусть даже тот, кого мы ищем, подонок и негодяй, мы должны полюбить его как родного, иначе ничего у нас не выйдет. Только так можно подключиться к волне того, кого мы разыскиваем.

– У меня так не получится, – заявил я. – Пусть это даже не ради денег, но вот не могу я полюбить кого-то по заказу. Даже несчастного похищенного мальчика.

– И все же ты его полюбишь! – Родион мотнул головой, нисколько не сомневаясь в собственных словах. – Парень попал в дрянную историю, и если не поможем мы, никто его не спасет.

– Давай, рассказывай, что там за история.

– Ты знаешь, что такое киднеппинг?

– Знаю, конечно. Не вчера на свет родился.

– А что такое стереотипный киднеппинг, знаешь?

– Ну, наверное, легкий вариант похищения детей. Ребенка похищают с целью выкупа, требуют за него деньги, получают свои бабки, и дитя возвращается к родителям. Или нет, наверное, даже еще стереотипнее: преступников хватает милиция, или, скажем, полиция, и сажает их в тюрягу. Как в кино.

– Ни то ни другое. Стереотипный киднеппинг – когда похищенных детей убивают. Вот так, доктор, это самый тяжелый вариант похищения ребенка. В сорока процентах случаев жертв стереотипных киднеппингов убивают. Больше того, по некоторым данным похитители убивают в таких случаях более семидесяти процентов детей во время первых трех часов похищения. Более половины жертв стереотипных похищений подвергаются сексуальному насилию. Основными жертвами таких киднеппингов становятся подростки. И знаешь, почему похищенных подростков убивают, хотя их родители готовы выложиться до последней копейки, чтобы выкупить свое ненаглядное чадо?

– Потому что подростки сопротивляются? – предложил я первое, что пришло в голову.

– Да нет.

– А почему же?

– А потому, что те, кто совершает стереотипный киднеппинг – ненормальные. – Родион покрутил пальцем в виске. – Шизофреники, наркоманы, педофилы и извращенцы. Им нужны не деньги, их мотивация – убийство, жестокие пытки, изощренное насилие. Теперь ты понимаешь, почему мы так тревожимся о судьбе Дениса?

– По какой причине ты решил, что сейчас мы имеем дело со стереотипным киднеппингом? Только потому, что за мальчишку затребовали слишком мало денег?

– Не только это, тут много всего. То, что речь идет не о банальном выкупе, можно понять по простой причине: сумму затребовали небольшую, отец Дениса может выложить ее без труда, но парень все еще не возвращен. Сухарев-старший согласился на все сразу, но похитители третий день подряд переносят сроки обмена и меняют условия. Почему, док? Может, ты объяснишь, почему они тянут?

– Ужасно все это звучит, – согласился я. – Может быть, парня уже нет в живых?

– Вполне вероятно, но я все же надеюсь, что его пока не убили. Потому что он мальчик, а не девчонка, а убивают чаще девушек. Хотя, кто знает, чего ждать от некромантов? У них мозги сварены наркотиками.

– Почему ты зациклился на некромантах? Дениса мог похитить кто угодно.

– Потому что Сухарев борется с наркоманией. Я имею в виду папашу Дениса.

– Борется? – усомнился я. – На кой ляд ему это нужно?

– Ни на кой, просто так. По-твоему что, богатый человек может только пропивать свои деньги на Канарах?

– По-моему, так, – я кивнул головой. – Приходилось мне иметь дело с бизнесменами, и немало. Там все сплошь уголовники, многие ширяются наркотой. Скорее, они станут вкладывать деньги в наркотики, чем препятствовать их распространению.

– Не все такие. Больше тебе скажу: если бы Сухарев был таким, мы не стали бы ему помогать – подлизы с уголовной шушерой не водятся.

– А Мозжухин сказал, что вы все сплошь жулики.

– Ага, жулики, – Родион осклабился. – А Мозжухин – ангел небесный… Ладно, док, слушай дальше. Сухарев, между прочим, бывший школьный учитель – человек непростой, испорченный деньгами, но с нормальными моральными принципами. Он основал программу «Чистая жизнь» и вложил огромные суммы в то, чтобы перекрыть наркотрафик в нашем городе. И даже добился в этом определенных успехов. Вот, видимо, и перешел кое-кому дорогу.

– И как же он реализовывает свою программу? Вообще-то это дело милиции – ловить наркодельцов.

– Именно с милицией он и сотрудничает – с ОБНОНом и всеми прочими. Все совершенно официально: его фонд дает деньги УВД и следит за целевым использованием средств. ОБНОН отчитывается об использовании спонсорской помощи и эффективности результатов.

– Если у него такие тесные связи с милицией, зачем он обратился к вам?

– К нам обратилась милиция. Неофициально, конечно. И попросила помочь Сухареву.

Я изумленно открыл рот, запутался к тому времени уже насмерть.

– Милиция? – спросил я. – Ты что-то врешь, брат. Я знаю, что вы, подлизы, шарахаетесь от ментов, как черт от ладана. И что, как только любой мент видит подлизу, он тут же звонит чистильщикам, те приезжают и расстреливают подлиз из крупнокалиберных пулеметов.

– Менты разные бывают. Я сам – бывший мент, не забывай. Значит, объясняю сразу, чтобы потом вопросов не было: в квартире Сухаревых сидит, как и положено в таких случаях, сотрудник РУБОПа. Зовут его Антон Руденко, мой старый приятель, и он не выдаст нас ни в коем случае. Антон – тертый мужик, он быстро понял, что дело плохо, что пацана похитили, чтобы заставить Сухарева свернуть свою программу, и скорее всего убьют, чтобы придавить Сухарева окончательно. Руденко нашел меня, я связался с Гансом, Ганс вызвал к себе Сухарева и имел с ним большой разговор, суть которого излагать сейчас не буду. После этого Ганс дал добро на работу нам с Женей.

– Ганс вызвал к себе Сухарева? – недоуменно переспросил я. – Он настолько крут?

– Именно так. Один из самых крутых людей в нашем городе.

– Кто же он такой, ваш Ганс? Какой-нибудь большой чиновник?

– Пока нет. Он просто бизнесмен.

Странно прозвучало это «пока»… Пока нет, но скоро будет?

– Родик, там точно все нормально, на квартире? – подала голос Женя. – Чистильщики не пронюхают?

– Антон знает, что я – фрагрант, – сказал Родион. – И он лично знаком с Гансом. Он полностью наш человек. Охрана там такая, что чистильщики за километр к дому не подойдут, так что будь спокойна.

В этот момент в дверь позвонили. Как оказалось, привезли кошку Марусю.

И через час мы уже были в доме Сухаревых.