Глава 11

Я узнал о прибытии Валяева и Мозжухина вовремя, еще до того, как они вошли в ординаторскую. Мне повезло, если, конечно, можно назвать везением ситуацию, когда по твою душу в больницу приходят люди из УВД.

Еще повезло в том, что приехали они в половине девятого утра, до операций. Поэтому, когда зазвонил мой новый сотовый, ничто не мешало мне приложить его к уху.

– Да, слушаю, – сказал я, не называя Женю по имени и соблюдая, таким образом, конспирацию.

– К тебе сейчас приедут чистильщики, – хриплой скороговоркой пробормотала Женька. – Спрячь телефон немедленно! Они не должны увидеть его!

– Ты дома?

– Уже нет.

– Где ты?

– Не могу сказать. Не дома. Они уже пришли в квартиру, я знаю.

– У тебя получится?..

«Получится удрать?» – хотел спросить я, но осекся. В ординаторской, кроме меня находилось еще несколько человек.

– Милый, не бойся, со мной все будет нормально. Я ушла вовремя, меня успели предупредить.

– Кто?

– Наши.

– Что мне делать?

– Скорее спрячь телефон.

– Это я уже понял. Дальше что делать?

– Ничего, сам все увидишь. Про меня они знают, так что тебе нет смысла увиливать. И ты не знаешь ничего такого, чего не знают чистильщики. Поэтому говори все хочешь, главное, постарайся сделать так, чтобы тебя отпустили. Если тебе предложат сотрудничество – соглашайся! Кайся во всем! Только чтоб тебя отпустили, Димка, милый! Не позволь им увезти тебя в свою контору, тебя там изувечат!

В голосе ее сквозил неподдельный страх. Страх за меня.

– Когда я тебя увижу? – спросил я, стараясь держать спокойный тон.

– Я тебя найду.

– Когда?

– Найду. Держись, милый, пожалуйста!

Связь оборвалась.

Ноги мои стали ватными. Вот оно, понеслось… Времени раскисать не было, я выбрался из ординаторской и пошел по коридору, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег.

Куда спрятать телефон? В сейф в кабинете заведующего? Там будут рыться в первую очередь. Засунуть в какой-нибудь из медицинских аппаратов? Займет много времени отвинчивать панели, да и ненадежно это. В туалете, прикрепить за сливным бачком? Очень смешно…

Ничего путного в голову мне так и не пришло. Я увидел группу людей в темных костюмах, двигающихся вдали по коридору, и немедленно свернул в изолятор – тот самый, в котором случилось наше первое с Женькой свидание. Теперь изолятор занимал тяжелый больной по фамилии Минкус, по имени-отчеству Марк Израилевич, диабетик весом в полтора центнера, довольно известный в городе деятель культуры – к сожалению, очень старый и потому не слишком богатый, несмотря на свое отчество. Пациент лежал на кровати без сознания, подключенный к ИВЛ, капельнице, системе мониторинга и прочим приспособлениям, не дающим ему естественным образом отойти к праотцам. Отяжелел он этой ночью, через день после операции на желудке, самое место ему было в реанимации, и именно туда он и должен был перекочевать сразу после утреннего обхода, просто я еще не успел написать переводной эпикриз. Рядом с Минкусом, как и положено, дежурила медсестра.

– Валя, – сказал я ей, – иди быстренько принеси мне шапочку, в ординаторской забыл.

И в самом деле забыл, а без шапки хирургам вроде как не положено. Валя выпорхнула из бокса, и я тут же сунул телефон под матрас. В надежде, что эта глыба человеческая его не раздавит.

Далее я немедленно покинул изолятор. Валя спешила мне навстречу, я взял у нее шапочку, сказал, что зайду попозже, и направился в ординаторскую. Там меня уже ждали.

Почему не вызвали к главному, как в прошлый раз? Решили брать на месте, тепленьким?

Их было трое, они встали и пошли мне навстречу. Я знал всех троих.

Первые двое – Валяев и Чемоданов, хмуро-деловитые, с укором в глазах – что же ты, мол, вытворяешь, Бешенцев, мы же тебя добром просили. Третий, высокий и худой, с редкими светлыми волосами, сероглазый, чуть старше меня, улыбался так радостно, словно соскучился по мне как по старому другу и не видел сто лет. А ведь виделись мы совсем недавно – он был одним из тех, кто сидел рядом с мэром, когда меня уговаривали стать доверенным лицом.

– Здравствуйте, Дмитрий Андреевич! – сказал он хорошо поставленным баритоном и протянул мне руку – длиннопалую, бледную, но крепкую. – Возможно, вы меня помните. Зовут меня Степан Викторович Мозжухин.

Ага, вот он, главный гестаповец, к тому же из команды мэра. Что ж, все сходится. Будет бурить мне мозги, насиловать словами. Держись, Дима.

– Приятно познакомиться, – сказал я и пожал его руку.

– Вы не против, если мы найдем отдельное место для… э… небольшой беседы?

– Нисколько. Что-то случилось?

– Сейчас узнаете.

– Кабинет заведующего вас устроит?

– Курить там можно?

– Сам я не курю, но вы можете покурить, открою окно.

– Отлично! Пройдемте.

И впрямь отличное слово – «пройдемте». Сразу настраивает на нужный лад.

В кабинет зашли только Мозжухин и Валяев. Чемоданов остался снаружи – видимо, чтобы контролировать путь моего возможного бегства. Я решил, что Мозжухин, как и положено допрашивающему, устроится за письменным столом, но он показал на это место мне – садитесь, доктор. Сам Степан Викторович довольно вальяжно опустился в кресло напротив, закинул ногу на ногу и закурил «Мальборо». Валяев придвинул стул и сел сбоку, тяжело приземлился крепким милицейским задом.

Я открыл фрамугу и занял положенное мне место.

– Ну? – спросил Валяев. – Чего скажете?

– Извините, по какому поводу? – вежливо поинтересовался я.

– По поводу Нештаковой.

– Кто такая Нештакова?

– Нештакова Евгения Павловна. Возможно, она называла себя как-то по-другому.

Ага, вот значит какая настоящая фамилия у Женьки. Буду знать.

– Это кто? – снова переспросил я, невинно хлопая глазами.

– Женщина, которая живет с вами в одной квартире. Что вы о ней скажете?

– Она хорошая девочка, – сказал я. – Очень хорошая. Почему вы ей интересуетесь, позвольте узнать?

– Да потому что она подлиза, – без обиняков заявил Валяев. – Подлиза она, фрагрант. Думаю, теперь вы уже знаете, Дмитрий Андреевич, кто такие подлизы.

– Ну так, приблизительно… – я махнул рукой, отгоняя дым Мозжухина – поганец смолил мне прямо в лицо. – А вы охотитесь на подлиз, да? Вы ведь чистильщики?

– Тамбовский волк на них охотится, – проворчал Валяев. – Представляю, что она вам про нас наболтала. Сколько раз говорил шефу: надо снять секретность с фрагрантов, написать в прессе открыто, что они из себя представляют. Пусть все знают, кто такие подлизы на самом деле. А то порочат почем зря честное лицо правоохранительных органов, рассказывают про нас всякие ужасы. Так нет, нельзя, не положено. Видите ли, фрагранты – неполноценные люди, и мы не должны нарушать их анонимность, потому что они постр адают от негативно настроенного общества. Как, типа, с людьми больными СПИДом. Демократия, блин…

– Если подлизы – всего лишь больные, то почему вы уделяете им такое пристальное внимание? Может, их просто лечить надо?

– Жулики они, а не больные. Вы лучше скажите, Дмитрий Андреевич, почему вы нам не сообщили, когда Нештакова поступила в больницу? Вы же бумагу соответствующую подписали. С соответствующей, так сказать, мерой ответственности.

– А как я мог узнать, что она подлиза?

– Вы отлично знаете как: по запаху.

– Я не чую запахов. У меня была травма мозга, перебиты обонятельные нервы. Могу предоставить документы.

– Ладно, поверим. Тогда почему вы увезли Нештакову домой?

– Она понравилась мне, а я – ей. Мы стали жить вместе. Что в этом особенного?

– Да уж… – Валяев развязно усмехнулся. – Ничего в этом особенного нет. Чтобы подлиза не охмурила за пять минут того, кого ей надо – не бывает такого. Даже я один раз попался, когда не знал еще, кто такие фрагранты. На такие бабки тогда меня девчонка развела… Умеют они, суки.

– Не надо, Валентиныч, – перебил его Мозжухин. – Давай по делу.

– А по делу, значит, будет так: вы, гражданин Бешенцев, грубо нарушили свои юридические обязательства, поэтому вам придется проехать в отдел и там мы снимем с вас показания.

Внутри у меня все похолодело. «Не позволь себя увезти, тебя там изувечат» – так сказала Женька.

Не могу сказать, что боюсь милиционеров, за годы работы на бандитов я приобрел определенные симпатии к охранителям правопорядка. Но насчет чистильщиков Женя запугала меня основательно, и пока я не имел особых причин ей не верить.

– А потом что? Посадите? – спросил я.

– Ну зачем же? Подписку о невыезде дадите. Вызывать на допрос будем по мере необходимости.

– Я могу все рассказать здесь. Зачем куда-то ехать? У меня сейчас операции будут, больные ждут! – нервозность прорвалась в моем голосе.

– Что ж, рассказывайте, – Валяев усмехнулся – похоже, мой страх доставил ему удовольствие. – Где сейчас находится гражданка Нештакова?

– Дома. В смысле, в моей квартире.

– Там ее нет.

– Откуда вы знаете?

– Знаем.

– Тогда понятия не имею, где она. Может, в магазин пошла, или к подружке какой-нибудь.

– А вы знакомы с ее друзьями?

– Нет, не знаком.

– Вот видите, Дмитрий Андреевич, вы упорно не желаете говорить нам правду, – констатировал Валяев. – Придется все-таки проехать в отдел…

– Вы так и не объяснили в чем дело, – заявил я. – Женю в чем-то обвиняют? Почему я должен давать показания?

– Обвиняют ее, обвиняют. Все по закону.

– А в чем обвиняют?

– Проедем в отдел, там и объясним.

– Я отказываюсь ехать! Все вопросы можно решить здесь и сейчас. Если хотите, чтобы я приехал в ваш отдел, присылайте мне повестку.

– Повестку мы можем тебе хоть сейчас написать, – сказал Валяев, грубея голосом и резко переходя на «ты». – Я вот что тебе советую, доктор: поаккуратнее будь. Мы люди усталые, нервные, делами замотанные, злить нас не надо. Тебя никто пальцем не тронет, само собой. Хоть ты и напортачил, но видимо, в самом деле не знал, с кем имеешь дело. А Нештакова твоя – тот еще фрукт, поверь мне. Статья по ней плачет, и не одна. Давай, собирайся, и поехали. В твоих же интересах.

– Никуда я не поеду! Все, точка!

– Ну что с ним делать? – Валяев повернулся к Мозжухину, развел руками. – Силком поведем?

– Подожди, Валентин, – Мозжухин подал голос в первый раз за время разговора. – Дай-ка я сам с доктором побеседую. А ты пока выйди.

– Ты чего? – Валяев обиделся. А может, притворился, что обиделся.

– Ладно, перестань, Валентиныч. Ты знаешь чего.

– Ну, как скажешь… – протянул Валяев с некоторым разочарованием. – Кусаться будет – зови, поможем.

И покинул кабинет.

Все, допрыгался я? Хорошего следователя сменил плохой? Сейчас этот блондинистый садист начнет препарировать мои несчастные мозги зазубренным скальпелем?

Мозжухин начал с того, что затушил едва начатую сигарету в пепельнице – превратил ее в закорючку, похожую на знак вопроса. Затем достал из кармана «Дирол», кинул подушечку в широкий зубастый рот, пожевал минуту – все совершенно безмолвно. Извлек жвачку изо рта, внимательно оглядел… Я ждал. Решил даже было, что сейчас он воткнет жвачку мне в глаз – для продуктивного начала допроса. Но Мозжухин отправил белый комок вслед за сигаретой в пепельницу, вздохнул и сказал:

– Зря я это, наверное, Дмитрий Андреевич?

– Чего зря?

– Резинку жевал. Вы ведь запахов не чувствуете, и вам все равно, как от меня пахнет.

– Абсолютно. Меня другое интересует: можно ли как-нибудь без поездки в ваш отдел? Прямо тут все решить.

– Вы так боитесь поехать в отдел, Дмитрий Андреевич? Почему?

– Да просто слишком много дел. Пять операций на сегодня назначено. Пять! – Я показал растопыренную пятерню. – Вы представляете, что это такое? Все операции плановые, больные ждут их уже давно, готовятся. Томятся, мучаются, нервничают. Они прошли предварительное обследование, а это, скажу я вам, тоже не подарок. Всем им сделано по две клизмы вчера вечером и сегодня утром. Все они не ели почти сутки. Если я поеду с вами сейчас, операции будут отменены, вы это понимаете? А завтра – три плановых операции, и это значит, что из сегодняшних непрооперированных я смогу взять завтра только двоих. А остальных придется раскидать до конца недели, и все это время они опять-таки будут нервничать и терять годы жизни. Да что вам говорить, у вас у самих работа – не сахар, я знаю отлично, у меня хватает друзей в милиции. Я совершенно не понимаю, зачем тащить меня на допрос с самого утра! Этот ваш Валяев – он, извините, тупой какой-то, не понимает, с кем имеет дело. Но вы, мне кажется, не такой…

Я резко замолчал. Меня, как всегда, понесло – начал говорить красиво и горячо, еще и комплимент попытался отвесить. Хватит, нужно знать меру. Убедительная речь не должна перетекать в подобие застольного разговора, когда люди, еще час назад ненавидевшие друг друга, после поллитры на душу населения начинают объяснять, как они друг друга любят.

Вовремя я прервался, потому что Мозжухин раскусил меня в два счета. Он улыбнулся, покачал головой и сказал:

– А ведь врете вы, Дмитрий Андреевич. Вы достаточно умелый врун – я видел это, когда мы приезжали в больницу с Житником, и вы талантливо глаголили перед камерой. Врете не из корысти, следует это отметить, а из любви к ближним. Но это не делает вашу эмоциональную, и, я бы даже сказал, артистическую речь более правдивой. Вы не просто выгораживаете девушку, которую любите, но страстно мечтаете, чтобы мы, чужеродные для больницы элементы, поскорее ушли и оставили вас в покое. Так ведь?

– Допустим, так, – холодно согласился я. – Что вытекает из этого?

– Хотите немножко информации? Мне кажется, что вы из тех людей, которые хотят все знать.

– Информации о чем?

– О ком, – уточнил Мозжухин. – О вашей Жене, разумеется. О Евгении Нештаковой – красивой девочке-подлизе.

– Хочу.

Слово вывалилось из меня тяжелым булыжником, как я ни пытался его сдержать. Я и вправду очень хотел знать. Слишком хотел.

– И при этом не поехать в наш отдел?

– Именно так.

– Понятно… – Мозжухин потянулся было за сигаретой, но вдруг передумал – вероятно, из показного уважения к тому, что я не курю. – Ладно, попробуем обойтись без поездки к нам. Но вы должны понимать, что в любом случае вы должны оказать нам определенное содействие.

– В чем? В поимке Жени?

– А вы против этого?

– Конечно, против. А вы как думали?

– А если мы пойдем вам навстречу, то будете с нами сотрудничать?

– В каком смысле – навстречу?

– Очень просто: мы отдадим вам Евгению, не тронем ее. Слава богу, она не такой отпетый жулик, как некоторые ее приятели-фрагранты. А вы, Дмитрий Андреевич, отдадите нам прочих подлиз. Они интересуют нас куда больше, чем Нештакова.

– И как же я их вам отдам? Я представления не имею, кто они такие и где их искать.

– Думаю, скоро узнаете.

– А я так не думаю.

– Опять вы за свое, Дмитрий! Какая разница, что вы думаете? Важно сейчас только одно: согласны вы с моим предложением или нет?

– И что будет, если соглашусь?

– Когда вы узнаете место пребывания какого-нибудь из подлиз, немедленно позвоните нам и сообщите.

– А если не позвоню и не сообщу? Арестуете меня?

– Арестовать вас мы не имеем не малейшего права, да и желания такого нет. Но тогда пострадает Женя. Вы же этого не хотите?

Я озадаченно почесал в затылке. То, что мне предлагали, звучало соблазнительно: заложу какого-нибудь подлизу – и все, от Женьки отвяжутся. Конечно, это похоже на предательство. Но с другой стороны, какое это предательство? К подлизам, в отличие от Жени, я не испытывал никакой симпатии. Чего мне их жалеть? Если они преступники, так пусть получают по заслугам.

Снова вспомнились слова Жени: «Если тебе предложат сотрудничество – соглашайся! Только чтобы тебя отпустили!» Словно индульгенция, выписанная на совершение греха.

– Я согласен, – сказал я. – Но вы точно не тронете Женю? Как это у вас получится? Может быть, на нее уже заведено уголовное дело?

– Получится. Мы много чего умеем, и к информаторам нашим относимся с пониманием, платим им за сотрудничество добром.

– Каким добром? Деньгами?

– Как правило – нет. – Мозжухин усмехнулся. – А вы и денег за это хотите?

– Нет, что вы, просто интересуюсь.

– Ну что, по рукам?

– По рукам.

Я перегнулся через стол, Мозжухин привстал с кресла. Мы произвели короткое, но энергичное рукопожатие.

– Никаких бумажек подписывать не надо? – спросил я.

– Ничего не надо. Верим на слово.

– Точно верите?

– А куда деваться? У нас что, другой выход есть? Поверьте, Дмитрий Андреевич, работенка – врагу не пожелаешь. Бегаешь за жуликами день и ночь с высунутым языком, а берешь их, и никаких внятных улик. И через пару дней они снова на свободе.

– А вы ничего, Степан Викторович, – признался я, – нормальный интеллигентный человек. Вы представлялись мне куда более страшным.

– Небось со слов Жени? – Мозжухин покачал головой. – Представляю, что она вам наговорила.

– Она сказала, что чистильщики охотятся на подлиз. Хватают их, волокут в свой отдел и там убивают. И что организатором этого беспредела является не кто иной, как наш мэр Житник.

– Боже помилуй, какая чушь! – Мозжухин воздел руки к небу. – Кто их убивает? Как такое вообще возможно в цивилизованном обществе? Сейчас, слава богу, не тридцать седьмой год! Просто мы пытаемся контролировать действия фрагрантов, чтобы они не распоясывались. Может быть, вы знаете о том, что в советское время экстрасенсы – настоящие, конечно, а не шарлатаны, – давали расписку, что не будут пользоваться своими уникальными способностями для противоправных дел. И не пользовались. А если нарушали закон, то попадали под суд. Подлизы, насколько вы понимаете, куда круче экстрасенсов. И беседы с ними проведены, неоднократные, и подписки взяты о предупреждении об уголовной ответственности. И все равно подлизы занимаются незаконными делами. Они видите ли, считают себя высшей кастой, стоящей над законом, а нас, правоохранительные органы – душителями их прав и свобод. Но если разобраться, суть их деяний проста – проституция и мошенничество. Больше они ничего толком не умеют, да и зачем им что-то уметь, если у них такие своеобразные… э… таланты.

– Женя говорила, что она – менеджер по сбыту, что занимается бизнесом.

– Каким бизнесом?

– Да разве от нее что-то узнаешь? Слова лишнего не скажет, сплошные секреты.

– А потому и не говорит, что не хочет признаваться в своей истинной деятельности. Да, у подлиз есть бизнес, но он сплошь теневой и нечистоплотный. Они умелые посредники в перепродаже всего, чего угодно, только вот налогов почему-то не платят. И заявления о мошенничестве поступают на них постоянно.

– Есть тут одна проблема, Степан Викторович, – сказал я. – Женя очень боится вас, людей из УВД. Боится смертельно, и всерьез утверждает, что подлиз убивают. И, знаете, ее страхи выглядят совершенно искренними. Мне кажется, что я неплохо разбираюсь в людях, в том числе и их эмоциях.

– Скорее всего, так оно и есть – боится она всерьез. – Во взгляде Степана Викторовича появилось неожиданное сочувствие. – К сожалению, должен сказать, что подлизы – не совсем… э… нормальные люди. По-медицински это называется манией преследования. – Он постучал пальцем по лбу. – Они, конечно, не шизофреники, никак нет, но вот психопаты – точно. По-своему несчастные люди.

– Откуда фрагранты вообще взялись?

– Даже не знаю, как вам сказать… – Мозжухин замялся. – В общем-то, эти сведения засекречены.

– Ага, понятно, – догадался я. – Подлизы по сути своей – мутанты. Наверняка они являются жертвами каких-нибудь военных экспериментов, проводившихся лет пятнадцать назад.

– Военные не имеют к подлизам никакого отношения.

– Почему же тогда все так засекречено? И почему о фрагрантах не знает никто в мире? Такой феномен давно должен был выплыть на поверхность. Нет, тут все-таки что-то военное. Не лукавьте, Степан Викторович, давайте играть честно. Вы обещали мне информацию.

– Играть? – Мозжухин хохотнул. – Нравитесь вы мне, Дмитрий Андреевич, своей наивностью. Играть, это ж надо! Какие тут игры… Ладно, раз обещал, то приоткрою вам краешек завесы. Да, подлизы – своего рода жертвы обстоятельств. Всем им в свое время был введен специальный препарат, именно он вызвал те мутации, которыми они так ловко пользуются. Но это не имеет отношения к военным экспериментам, как вы изволили выразиться. Знаете что такое нелегальное использование неапробированных медицинских препаратов?

– Лично не сталкивался, – сказал я. – Зачем это нужно, если апробированных лекарств – тонны, и каждый день появляются новые, только успевай в них разбираться.

– Считайте, что столкнулись. Жил когда-то в нашем городе некий деятель, доктор медицинских наук. Имени его называть не буду, хотя возможно вы о нем слышали. Лечил, смею заметить, детей. Лечил вполне официально, в государственной клинике…

Я уже начал догадываться. «Нефробластома, рак почки. Лечилась целый год». Я кашлянул в кулак, стараясь скрыть волнение.

– Что-то вы побледнели, Дмитрий Андреевич, – заметил Мозжухин.

– Да так, ничего, – я махнул рукой. – Вы продолжайте, пожалуйста. Интересно все-таки – тем более мне, врачу.

– Так вот, этот профессор врачевал еще и нелегально. И замечу, за большие деньги. Очень большие.

– Что случилось с профессором? Он жив?

– Умер, – веско сказал Мозжухин. – Одиннадцать лет назад.

– Своей смертью?

– Своей. Правда, на зоне, в колонии общего режима. Когда все это дело вскрылось, получил он три года за незаконное занятие частной медицинской практикой. Но до конца срока не дожил, просидел чуть больше года. Только не думайте, что его убили или что-то в этом роде. Скончался от инфаркта в возрасте шестидесяти двух лет. Не так уж и мало пожил на этом свете.

– А каков состав его волшебного препарата?

– Это неизвестно никому.

– Как-то не верится, – заявил я. – Сами представьте: лекарство уникальное, вылечивает от рака практически всех, и не так уж при этом важны мутагенные эффекты – жизнь дороже. Это же огромные деньжищи! Неужели те, кто допрашивал профессора при следствии, не нашли способа выдавить из него информацию?

– О побочных эффектах тогда ничего не было известно, – уточнил Мозжухин. – Подлизы тогда еще не стали подлизами, или, возможно, скрывали свои новообретенные способности. Следствие сделало все, что могло, чтобы получить технологию производства лекарства. Профессор не сильно сопротивлялся, передал следствию все соответствующие бумаги с документацией на препарат. Их отправили на экспертизу – помнится, в Москву, в какой-то профильный институт. Ну, вы знаете нашу волокиту и бюрократию. Когда выяснилось, что то, что он передал – чистейшей воды, извините, туфта, его уже не было в живых. Возможно, препарат можно было бы довести до ума, сделать чистым, избавить от побочных эффектов, но теперь уже поздно.

– А подлизы? Они не знают состава препарата?

– Шутите? – Мозжухин усмехнулся. – Откуда дети могут знать химическую формулу того, что им вводится? Тем более вводится нелегально, под видом обычного лекарства.

– А какое отношение имеет к этому мэр?

– Да никакого. Причем тут он? О подлизах он, конечно, знает, как знает обо всем в городе. Но для него они – мелкие вошки, не более.

– Но ведь именно он приказал создать ваш отдел – «Чистилище».

– Обычный набор лживых басен, которым подлизы пичкают всех, к кому обращаются за поддержкой. – Мозжухин иронически покачал головой. – Ладно, просвещу. Во-первых, дорогой Дмитрий Андреевич, мэр не может приказать создать подразделение УВД – это прерогатива как минимум начальника ГУВД области. Во-вторых, никакого «Чистилища» не существует – название это придумано подлизами, а слово «чистильщики», думаю, взято ими из какого-то американского фильма. В-третьих, наш отдел создан не для борьбы с несчастными фрагрантами, страдающими одновременно манией величия и манией преследования, а для общих, вполне прозаических целей. Экономические преступления, – Мозжухин начал загибать пальцы, – преступления в сфере средств электронных коммуникаций, мошенничество и вымогательство с применением современных технологий. И наконец, организация проституции при помощи Интернета – такое, если вы не в курсе, сейчас очень распространено. Как видите, ни наркотиков, ни разбоя, ни грабежа – у нас своя технологическая специфика, и свои цели. Точно такие же отделы имеются в ГУВД всех областей России и являются, по существу, стандартными штатными подразделениями. Нам все равно, является ли мошенник подлизой – для нас все одинаковы. Проблема лишь в том, что подлизы являются мошенниками либо проститутками. Являются все как один – не знаю среди них ни одного приличного человека. Некоторые из них – мошенники весьма высокого ранга, и подловить таких нам крайне трудно. Сами понимаете, почему: защита у них своеобразная, мозги пудрят так специфически, что хоть в противогазе с ними общайся.

Вот так вышиб Мозжухин у меня из-под ног землю. Ничто из того, что он говорил, не противоречило фактам.

И все же чувствовал я себя отвратительно. Совсем мне не хотелось знать такое про Женьку. Только про нее не хотелось – на остальных подлиз, если честно, было мне наплевать. Или стало наплевать.

– А кто убил Игоря Варенцова? – я еще пытался защищаться. Хотел даже было спросить: «Случайно, не вы его убили?», но вовремя спохватился. После всего, что я узнал, это выглядело бы по-идиотски.

– Игорь был проституткой мужского пола, – сказал Мозжухин, – дорогостоящим мальчиком по вызову. Таких часто называют «эскортом», но основные свои деньги они зарабатывают не появлением с дамой в ресторанах, а все-таки, пардон, в постели – своим, пардон, членом. А бывает, что и в постели с мужчиной – богатых гомосексуалистов, желающих развлечься с красивым мальчиком, в нашем городе хватает. А как Варенцов выглядел, вы видели на фотографии. Как и большинство подлиз – человек красоты необычной.

– Так кто все-таки его убил? И за что?

– Да ни за что, представьте себе. Мы поймали тех, кто это сделал: два алкаша, оба неоднократно судимые. Шел себе мальчик из ресторана под руку с дамочкой – мадам настояла на пешей прогулке, хотя подлизы ходить ночью по городу категорически не любят. Не дошел. Подвалили к ним два забулдыги, оба с ножами – деньги отнимать. Варенцов, как и положено фрагранту, пугнул их отталкивающим феромоном. А вместо этого алкаши озверели, впали в состояние агрессивного аффекта и набросились на него. Дамочка убежала, а что сделали с Варенцовым, вы сами видели.

– Стало быть, неправильно его феромон сработал?

– Именно так. Не догадываетесь, почему?

– Потому что эти двое были пьяными?

– Наоборот – потому что пьяным был Варенцов. Не то что бы много, но все же выпил в ресторане. Вы знаете, что подлизам нельзя употреблять алкоголь?

– Знаю, – нехотя признался я.

– По показаниям дамочки, она заставила парня выпить коньяка, не смог он отказаться. Очевидно, рассчитывал, что по пути все выветрится. Но вот не выветрилось. Он потерял над собой контроль и не смог отпугнуть грабителей – напротив, фактически заставил их себя убить.

«Фрагранты тоже ошибаются».

Интересно, как Женя ошиблась, когда ее привезли избитой в больницу? Как мошенница? Или все же как проститутка?

– В общем, все понятно, – грустно подытожил я. – Один только вопрос неясен.

– Какой же?

– Ваши сотрудники приехали в больницу и обязали нас сообщать о всех случаях поступления фрагрантов. Для чего?

– Потому что среди подлиз есть несколько человек в розыске, они обвиняются в серьезных преступлениях, и наш отдел ими занимается. Как видите, все просто. Непросто только одно – найти их. Фрагранты умело маскируются, постоянно меняют внешность. Мы используем все методы, чтобы поймать преступников – вас это удивляет?

– Уже нет. И все же, почему с нас взяли подписку о неразглашении? Почему сведения о фрагрантах засекречены?

– А что будет, если о них узнают? – спросил в ответ Мозжухин. – Вы можете такое представить?

Я представил, и мне стало страшно. Во всяком случае, страшно за Женьку. Покоя ей больше не было бы никогда.

– Жуть, – сказал я. – Им не позавидуешь.

– Вот именно. Честно говоря, подлизы должны быть благодарны нам за то, что мы охраняем тайну их существования. Но дождаться от них благодарности… Эх!.. – Мозжухин досадливо махнул рукой. – Ладно, Дмитрий Андреевич, давайте закругляться. Надеюсь, мы друг друга поняли.

– Я тоже надеюсь, – сказал я.

Как только троица ментов покинула отделение, я сразу же помчался в изолятор. И обнаружил, что он пуст. Сунул руку под обмоченный матрас, потом приподнял его. Телефона не было. Обыскал весь изолятор, прочесал на четвереньках пол – бесполезно.

– Где Минкус? – проорал я, врываясь в ординаторскую. – Куда делся?!

– В окно выпрыгнул, – съязвил хирург Колобков. – Болеть ему надоело.

– Где он, спрашиваю?!

– В реанимации он, где еще ему быть.

– Когда успели перевести?

– Полчаса назад.

– Так эпикриза же не было!

– Я написал. Ждать, пока ты с милицией беседуешь, времени не было. Он бы загнулся, а нам это надо? Пусть дает дуба там, где положено.

Мне следовало немедленно мчаться в реанимацию и искать телефон там, но я не успел. Прибежала медсестра Валя.

– Дмитрий Андреевич! Срочно во вторую операционную! Очень срочно!

– Что там еще?

– Сергей Иванович зовет! Там проблемы, пациент сильно закровил.

– Какой пациент?

– Семецкий.

Господи, вечные проблемы с этим Семецким! Все у него не как у людей: то ректоскопию не вовремя сделают, то упадет на ровном месте, то таблетки не те слопает, старый маразматик. Теперь вот закровил. Восемьдесят лет ему, сто раз уже умирал, да все никак не помрет до конца. Просто Кощей Бессмертный какой-то.

Ладно, пошел я в операционную. Провозились мы с Лебедевым три с половиной часа, вытаскивали Семецкого с того света. Не вытащили. Только поставили дренажи, только вышли из живота и вздохнули с облегчением, как произошла остановка сердца и упорхнула душа деда на небеса. Говоря честно, давно пора. Сколько можно умирать и воскресать, пора и честь знать.

А дальше бегом на следующую операцию. И еще на одну… Так и проработал я до шести вечера. И про женин телефон вспомнил только дома. Можно, конечно, было вернуться на работу и сходить в реанимацию, но сил не осталось совершенно.

А в квартире моей побывали. Достаточно деликатно побывали, не грубо, но все же следы присутствия чужаков остались: сдвинутые предметы, не тот порядок бумаг на столе.

Свиньи! Кто это? Чистильщики, конечно – кто же еще?

Вот тебе и честные методы работы: в дом вломились без ордера, не потрудились, чтобы замести следы своего пребывания. Сплошное свинство.

Я попытался включить женин компьютер, он не работал. Я отвинтил боковую панель и заглянул внутрь. Винчестеров не было – ни одного из трех.

Винчестеры могла вынуть сама Женя, даже при спешке – для нее это дело одной минуты. Но почему крышка привинчена обратно? Женька никогда этого не делала – как и у многих профессиональных сетевиков, комп ее всегда выглядел полуразобранным.

Ладно… Будем надеяться, что чистильщики не смогут взломать женину защиту.

Что мне оставалось делать? Да ничего. Даже поужинать толком не смог – еда в рот не лезла. Плюхнулся на диван, вытянул ноги и включил телевизор, местные новости – узнать, что там нового про Житника и Сазонова.

К этому времени я уже немного представлял, кто такой Сазонов – по совету Серафимыча стал регулярно смотреть телеящик и даже читать городские газеты.

Предвыборная компания была в самом разгаре, поэтому физиономии Житника и Сазонова мелькали на каждом шагу. Нынешний мэр вещал о том, какой хороший он, Житник, как много он сделал для города, и как много еще сделает, и какой нехороший Сазонов – неопытный хозяйственник и, по имеющимся проверенным фактам – нечистоплотный человек, связанный с криминальными структурами. Один из заместителей мэра регулярно называл Сазонова «одноруким бандитом», и я не мог понять, почему. Иван Алексеевич Сазонов выглядел гораздо лучше Житника – лет меньше сорока, аккуратный, спортивного сложения, правда, совершенно лысый, но с приятными чертами лица. Говорил он не так бойко, как Житник, но всегда по делу. Личности своего противника уделял не так уж и много внимания, больше занимался анализом теперешнего состояния нашего города – донельзя, по его словам, запущенного. Говорил о необходимых инвестициях, о возможности быстро и грамотно исправить ситуацию, о ЖКХ, о производстве, о поддержке малого и среднего бизнеса, о социальных проблемах и так далее. В общем, производил впечатление куда более умелого хозяйственника, чем критикующий его обрюзгший Житник.

Судить о действительном рейтинге кандидатов не представлялось возможным, ибо зависел он от того, чью сторону представляло данное средство массовой информации. Большая часть местных газет и телеканалов ратовала за Житника – прославляли его неумеренно, безвкусно, рекламировали так, что тошно становилось. Как это блюдо готовится, я уже видел, когда мэр посещал нашу больницу. Количество СМИ, поддерживающих Сазонова, было куда меньшим, но слова их звучали весомее, потому что они представляли центр и ссылались на Москву. Региональные выпуски «Комсомольской правды» и «Московского комсомольца», местные передачи «Вестей» деликатно и ненавязчиво намекали на поддержку Сазонова крупным бизнесом и политиками высшего ранга, и в это хотелось верить.

Все просто: Сазонов мне нравился, а Житник – нет. Хотя, по большому счету, мне было все равно. Не верил я, что кто-то из политиков, как бы ни были убедительны его обещания, может переменить нашу жизнь к лучшему.

Так вот я лежал и таращился в телевизор, потом читал книгу, не в силах заснуть, и все ждал, ждал, ждал, когда позвонит Женя. Ну да, я прошляпил ее специальный мобильник, но ведь она может позвонить и на обычный мой телефон. Чего ей стоит?

Она не звонила.