Художник Суконцев
1
Лика достала из сумки батон, помидоры, бутылку кваса и свой голосистый мобильник. Тот сразу и заверещал голосом попугая:
— Дорогая Анжелика! Тебя вызывает планета Марс! — Такой вот сигнал придумала для себя Лика и записала его во Дворце связи на Центральном бульваре.
Вызывал, конечно, не Марс. Говорил Герман Ильич Суконцев, учитель рисования.
— Ненаглядная мадмуазель Сазонова (а заодно и уважаемый Тростик, если он трется рядом)! Дело первостатейной важности… или важнейшей первостатейности — как угодно…
— Ой, здрасте, Герман Ильич! Что случилось?
— Как я знаю, ты близко знакома со всякими там Трубачами и прочими энергичными личностями…
— Что значит «со всякими»?.. — слегка обиделась Лика.
— Значит, что с многочисленными. А у меня кадровый дефицит! Наверно, тебе известно, что меня школьное начальство запрягло для работы в городском летнем лагере…
— По правде говоря, неизвестно, — все еще суховато отозвалась Лика. С Ильичом она и Тростик виделись последний раз в начале мая.
— Меньше знания — меньше печалей… Но мне — то каково! Творческая личность вынуждена тратить время на пряталки — догонялки и хороводы с теми, кто еще не умеет вытирать носы.
— Ну, так научите вытирать. Это ведь тоже творчество. Педагогическое… — не удержалась от шпильки «мадмуазель Сазонова».
— Ты, как всегда, права, моя радость. Но сейчас у меня конкретная проблема. Дамы из районо возымели желание устроить футбольный матч между лагерями двух школ — нашей и двадцать первой. А наш физрук не сошелся с завучем по некоторым вопросам воспитания и подал в отставку. И на меня повесили спортивную задачу, как на единственного оставшегося мужчину…
— Это большая честь, — сказала Лика.
— Несомненно… К тому же я когда — то играл в футбол. Но нужна команда из мальчишек десяти — двенадцати лет. А таких здесь раз — два и…
— Когда игра? — перебила любимого (хотя и бывшего) наставника Лика.
— Послезавтра!
— Я смогу найти трех или четырех…
— Спасительница!.. Завтра утром тренировка!
— Приказ понял, приступаю к выполнению, — сказала Лика голосом робота из фильма «Тайна железной двери» (вчера показывали по каналу «Культура»). — Вечером позвоню.
Тут же Лика собрала в круг «будущих футбольных звезд».
— Ребята, Ильича надо выручать… И опять же честь школы, как говорится… Сколько нас? То есть вас… Федя, Ник, Ваня, Андрюшка…
— Нику можно побегать минут пять, — сумрачно напомнил Андрюшка. — А потом — на скамью запасных…
Никель не спорил: был рад, что хотя бы пять минут…
— А я ведь не из этой школы… — сказал Ваня. — Даже из другого города…
— Сейчас это модно — звать в местные команды столичных знаменитостей. И даже заграничных, — сообщила Лика.
— С Гваделупы… — легкомысленно вставил Никель. Без всякого, конечно, умысла. Ваню царапнуло. Никель понял свой ляп, виновато повесил нос.
Лика напористо сказала Ване:
— К тому же ты имеешь к этой школе прямое отношение, в ней учился твой знаменитый дед. Ты сам говорил, что он на одной карточке с Лоркиной бабушкой.
— А я подрежу волосы и надену шорты, — решительно сообщила Лорка. — А фамилия у меня Казанчук, не надо ничего менять… Я в деревне гоняла мяч с мальчишками…
— Только не забудь снять с ребер платочек, — полдел Федя.
Лорка бесстрашно сдернула не успевшую просохнуть косынку и огрела ей Федю. Тот кувыркнулся назад…
— А я? — без надежды спросил подошедший Бруклин. — Я не пригожусь?
Лика сказала, что если даже он обрядится в штанишки Тростика, за пятиклассника не сойдет.
— Но можно сказать, что я акселерат…
— Ага! Будто Ильич не знает, кто ты на самом деле.
— А кто я? — печально спросил Тимка и не дождался ответа.
Вечером тренировались во дворе у Андрюшки.
Ваня честно сказал, что сомневается в своих способностях. В Москве — то он играл от случая к случаю — на школьных переменах да изредка в Воронцовском парке с соседскими пацанами.
Федя утешил его:
— Здесь нет профессионалов. Лишь я один учился в Рио — де — Жанейро у знаменитого Пеле, да и то не был в лидерах…
Никеля уговаривали не бегать, и он почти слушался. Зато по воротам он бил с удивительной точностью. Несколько раз вкатал красивые голы Тимке Бруклину, который взялся побыть нынче вратарем «на общественных началах».
И Ваня бил умело! У него вдруг прорезалось вдохновение — вроде того, когда он вляпал помидором по шее Квакера. (Квакер, кстати, с той поры ни разу не встретился ему.) Вдохновению этому, видимо, помогала Лорка. Ваня то и дело оборачивался к ней. Лорка весело носилась по двору, энергично путалась у всех в ногах и порой попадала растоптанной кроссовкой по мячу. Удары были слабоваты, однако все же Лорка вполне похожа была на десятилетнего мальчишку, который старательно добывает команде победу…
2
Так было и на утренней тренировке.
Команда получилась, конечно, не очень сыгранная, некоторые впервые видели друг друга, но часа за три «все — таки склепался подающий надежду коллектив» (так выразился Герман Ильич). А еще он высказал надежду, что и команда соперников — «не сборная России».
«Ихняя» команда называлась «Юпитер», и Федя Трубин предложил, что пусть «наша называется «Артемида». Никто не спорил. Про капитана Булатова большинство не слыхало, но рассудили, что имя — красивое и «древнемифическое», как у соседей…
Герман Ильич был прав: обе команды оказались одинаковые. В меру шумные, в меру бестолковые, но не драчливые и не обидчивые. Судью (физрука соседней школы) слушались, подножек нарочно не ставили, сильно не толкались… Таймы длились по полчаса. Никелю давали побегать пять минут в первом и втором таймах, а потом заменяли Лоркой. Он не обижался. А Лорка… в конце первого тайма она вдруг ловко увела мяч у толстощекого нерасторопного «юпитерца» и удачно пнула его Ване. А Ваня так же удачно издалека послал его Феде, который пасся у ворот соперников. Тот вмиг вогнал мяч мимо растерявшегося вратаря.
— Ура — а!! — взлетело над школьной спортплощадкой.
— Вне игры! — вопили болельщики «Юпитера».
— Сам ты «вне игры»! Там их защитник торчал!
Так был открыт счет. Правда, почти сразу «Юпитер» вмазал «Артемиде» ответный гол, но было уже ясно — соперники не сильнее.
В перерыве Федя хлопнул Ваню по плечу:
— Иван, ты герой! Такую передачу мне засветил! После этого как не забить!
— Это Лорка герой! Прямо в ноги мне мяч подала…
— И Лорка, — великодушно согласился Федя. Та с тихой гордостью улыбалась. Ваня не удержался и растрепал пятерней ее новую, мальчишечью стрижку.
Во втором тайме каждая команда вкатила соперникам по два очка, все изрядно запыхались, и казалось, что будет результат под названием «Победила дружба». Но за минуту до свистка неудачливый игрок «Юпитера» (тот, которого обвела в прошлом тайме Лорка) вмазался в мяч рукой. Ну, и сразу у «Артемиды» разгорелась надежда. Шанс! Пенальти! Ситуация — как в каком — нибудь международном матче!
Бить надо было Никелю или Ване — оба одинаково меткие «бомбардиры». Но Никель только что «отбегал» свое, а Ваня весь был в азарте, в инерции схватки и, конечно, вдарил бы как надо… Но он посмотрел на Никеля. Тот на своей скамейке запасных сидел скромный такой, поглядывал исподлобья и колупал кроссовкой гравий.
— Ребята, я не попаду. Правда… — выговорил Ваня. — Нога опять заболела. Это все еще от того ушиба книгой…
Все с пониманием приняли его неуклюжее вранье. Ваня старательно захромал, объявили замену, и Никель вышел на поле.
Щуплый такой, в похожем на Ванин костюмчике (впрочем, все были в похожих, только у «юпитерцев» для отличия — красные повязки). Нерешительный.
— Ребята, я, наверно, промажу.
— Это будет катастрофа, — сказал Андрюшка Чикишев. — Земля сойдет с орбиты, и межпланетный кубок окажется на Венере… Бей, Ник, без оглядки.
И Ник ударил «без оглядки». И не промазал…
Неудачливый игрок «Юпитера», из — за которого назначили пенальти, всхлипывал. Его утешали. Свои и соперники. И Лорка… Потом она подбежала к Никелю, которого поздравляли друзья и оказавшийся рядом снисходительный Бруклин.
Никель тихо светился и говорил:
— Это я нечаянно… Сам не ожидал…
Лика налила для него в пластмассовый стакан минералку.
Подошел Герман Ильич.
— Что вы наделали, друзья! Теперь на меня взвалят должность организатора спортивной работы… Хорошо, что до отпуска неделя…
— Куда — нибудь поедете? — спросил Ник.
— Едва ли. Учительский оклад — не для туризма. Буду готовить холсты к осенней выставке… Кстати, любезная Анжелика, не могла бы ты заглянуть ко мне? Давно не была. Мне интересно твое прямодушное, хотя порой излишне саркастическое мнение…
— Прямо сейчас?
— Ну… если можешь…
Тростик сразу ухватился за Ликин локоть.
— Ну, разумеется, разумеется, — сказал Герман Ильич. — Да пошли хотя бы всей компанией. У меня есть вполне съедобный клубничный джем…
Тимофей Бруклин тут же молча поклонился и отошел.
Федя сказал, что они с Андрюшкой обещали помощь Евдокии Леонидовне на грядках.
— А то она полотенцем…
— И я… — сказал Никель. — Хватит меня делать инвалидом.
Ване тоже следовало сказать «и я». Ведь его уже считали своим в этой компании. Но Лика опередила:
— Герман Ильич, пусть Ваня с нами пойдет! Он москвич. Ему здесь все интересно. И… как живут здешние художники…
Ваня решительно взял за локоть Лорку:
— Тогда и она…
— Ради бога!.. Значит, москвич Ваня?.. А как зовут этого юношу? — Он перевел взгляд на Лорку.
Лика хихикнула:
— Это не совсем юноша… Она записалась, как Ларик, а на самом деле она Лорка… Лариса.
Герман Ильич пятернями взялся за щеки:
— Мамочки мои… Вы меня подведете под монастырь! Это же запрещено… Такие подставки…
— Мы будем молчать, как партизаны! — поклялся за всех Федя Трубников. Затем он, Андрюшка и Никель помахали руками и отправились «на огородную барщину». Ваня вслед им пообещал присоединиться позже. И Лорка…
3
Учитель и его гости тоже двинулись пешком. Пристанский район был не близко, но… и не так уж далеко. Автобусы же туда ходили «через пень — колоду». Герман Ильич на ходу все поглядывал на Лорку.
— Ты похожа на одного моего юного соседа. Правда, он уже вырос… Лет семь назад я писал его… на одном своем полотне. «Мальчик и Дон Кихот» называется…
— Я не видела такого, — вставила Лика.
— Ну, ты много еще не видела… Картина была в кладовке, я вытащил недавно… А Лорка… ну, действительно, Ларик. Носилась по полю, как истинный мальчишка. Уж не в твою ли честь команду назвали «Артемидой»? Резвая Артемида — охотница..
— Не — е… — смутилась Лорка. — Это корабль.
— Что за корабль? — спросил Герман Ильич. И будто споткнулся слегка.
Лорка испуганно глянула на Ваню: «Кажется, я выдала секрет?» И, чтобы не огорчать ее, Ваня быстро сказал:
— Тут закрутилась вокруг нас одна загадка. Столько всего в ней…
— Секретная загадка? — серьезно спросил Герман Ильич. — Мне знать не следует?
— Да не секретная! — Художник Ване нравился, чего было таиться! — Вы случайно не слышали о речном капитане Булатове?
— М — м… подожди. Надо подумать… О речном?
— Да… Ну, может, и не только о речном. Говорят, он плавал и в океанах, но когда был не капитаном, а юнгой… Но это все так не точно. Запутанно…
— А можно подробнее?
— Можно. Только подробностей — то мало… Мне дед рассказывал…
— Ванин дед — профессор Евграфов, в университете, — вставила Лика.
— Ого! — сказал Герман Ильич. — Статья «Мальчик и бомбочка» — не его ли произведение?
— Да, его… А вы разве читали?
— Твое «разве» вполне объяснимо. Это, мол, для ученых написано, а не для всяких там художников. Но в кругах, так сказать, творческой интеллигенции данный текст тоже обсуждался. В основном сочувственно…
Ваня виновато засопел.
— Ну, а подробности — то? — напомнил художник. — Что поведал тебе Константин… Матвеевич, если не ошибаюсь?
— Матвеевич… — вздохнул Ваня. — А поведал вот что…
И стал рассказывать, что знал. Историю, где были Ремка Шадриков с картой Гваделупы и сама Гваделупа со страшным фортом Дельгре на склоне вулкана Матуба, и капитан «Охотницы», и Гриша Булатов на таинственной «Артемиде», и его маленький дружок — туземец, и…
— Все неизвестно, все непонятно, — признался Ваня. — И хочется разузнать… Хотя, может быть, ничего не было…
— Не бывает, чтобы совсем ничего не было, — как — то недовольно отозвался Герман Ильич. — Булатов наверняка был. Полковник Дельгре — тоже. И Гваделупа. И были мальчики Рем и Костик, тоже любившие тайны… И тайны эти, кстати, не рождаются на пустом месте… Ну вот, мы почти пришли…
Конечно, жилище художника Суконцева понравилось Ване. И картины понравились. Он же был сын своей мамы, которая имела дело с выставками живописцев и графиков. И в искусстве кое — что (хотя бы чуть — чуть) понимал. Или, вернее, чувствовал.
Была картина с нагромождением бурых скал под кучевыми облаками, с зелеными, как стекло, волнами, которые рассыпали по всему полотну клочья прибоя. И был маяк на кромке скал, а рядом с ним — рыжая лошадь, которая оглядывалась и словно ждала кого — то. (Уж не Гваделупа ли это? Та, старая, времен Дельгре…) А рядом, на скамье, стоял холст с очень яркими плодами, отчаянно зеленой ботвой и гирляндами желтых луковиц. Из — за луковиц торчал узкогорлый белый кувшин, из которого выглядывала пластмассовая лысая кукла.
Красные плоды напомнили Ване те самые помидоры. Он смотрел, не зная, что сказать. А стоявшая рядом Лика сказала:
— Маяк и лошадь — это здорово. А натюрморт, извините уж, сплошной кич. Будто и не ваша работа.
— А она и не моя, — слегка злорадно отозвался Герман Ильич. — Соседа. Он принес, чтобы похвастаться… Я передам ему твое мнение. Только не советую потом с ним встречаться…
— Куклу жалко… — вполголоса произнес Тростик.
— Да? Значит, не все потеряно! Значит, какое — то эмоциональное воздействие холст оказывает! Это я тоже передам автору…
— А где мальчик и Дон Кихот? — тихо спросила Лорка.
— Сейчас… это здесь… — Герман Ильич поманил ребят и в кирпичном закутке напротив окна отдернул зеленую занавеску…
Рыцарь сидел на солнцепеке, скрестив длинные ноги в порванных чулках и стальных наколенниках. Ощущалось, что его мятый железный панцирь нагрет солнцем. Рядом валялся такой же помятый шлем — тазик. Худое лицо было утомленным. Но… оно не было печальным. Рыцарь явно радовался отдыху. Он держал у подбородка надкусанную горбушку, а свободной рукой жестикулировал — что — то объяснял сидящему перед ним мальчику. Тонкорукий мальчик в белой маечке и подвернутых джинсах слегка откинулся, упираясь сзади ладонями в песок. Слушал, подняв лицо. Видны были только щека и позолоченное солнцем ухо. И тем не менее Ване сразу представилось мальчишкино лицо (тот был явно похож на Лорку).
Мальчик слушал рыцаря с интересом. Даже не шевелился (это понятно было потому, что на пальце голой ступни сидела, не улетала красно — черная бабочка).
Ваня вдруг подумал, что под майкой у мальчика есть, наверно, такой же коричневый шрамик, что и у Лорки.
Был желтый песок, желтые камни, желтое от солнца небо. Неподалеку пасся худой Росинант, чуть подальше пилил по дороге бело — зеленый автобус, широко шагала к горизонту линия электропередачи. Отбрасывала разлапистую тень ветряная мельница.
Рыцарю и мальчику не было жарко на солнце. Не было страшно оттого, что перепутались эпохи. Им было хорошо друг с другом. Между ними царило понимание…
— Вот это да… — сказала Лика после молчаливой минуты. — А почему вы это прятали?
И Ваня сказал «вот это да», только молча. И, кажется, Лорка тоже. А Тростик заметил:
— Лошадь жалко. Отвели бы в тень под мельницей. — Он всегда про все судил по — своему.
— Лошадь скоро отойдет туда, — успокоил его Герман Ильич. И объяснил про картину: — Я ее… не то чтобы прятал. Просто не выставлял, не показывал… Были причины. Возможно, даже какие — то суеверия. И сложные законы бытия… Вы, друзья мои, ведь тоже знаете, что такие законы есть. Ваня вот недавно рассказывал про закон магнитного стержня… Да?
Ваня кивнул. С тревожным непониманием…
— Пойдемте, кое — что покажу… — Герман Ильич задернул картину и поманил ребят обратно в большое помещение. Там в простенке между окон — бойниц стоял квадратный стол с перемазанными краской картонами, палитрами, листами помятого ватмана, рисунками… Художник начал перемещать эти напластования на пол, ребята кинулись помогать. Когда осталось лишь несколько картонов и листов, Герман Ильич положил на них ладонь.
— Подождите… Я купил это лет пятнадцать назад. В ту пору сносили немало деревянных кварталов. Хозяева, когда переезжали, понесли в антикварные магазины всякую старину. Журналы «Нива» и «Родина», фарфор с трещинами, древние фотографии, разлохмаченные атласы, гравюры… Да, «закон стержня»… Если бы не он, лежала бы эта вещь здесь еще неизвестно сколько времени. Не нужная никому…
Герман Ильич отбросил еще один лист. Под ним оказалась старая желтоватая бумага размером с газетный лист С похожей на большую бабочку гравированной фигурой. С буквами:
CARTE GENERALE
DE LA GUADELOUPE
И с бледной карандашной царапиной, перечеркнувшей перешеек. И со словом «Артемида» — полустертым, но различимым в упавших на карту лучах.
Ваня удивился тому, что почти не удивлен.
Да, что — то такое должно было случиться! В этом удивительном, похожем на старую крепость доме. Среди зеленых откосов и глинистых обрывов, нависших над заброшенными рельсовыми путями. В этом городе, где столько загадок и друзей (в городе, похожем на столицу острова Гваделорка)…
— А на той стороне? — шепотом спросил Ваня.
— На той — то самое… — Герман Ильич перевернул карту.
Витиеватое слово Булатовъ тоже было полустертым, но все же читалось разборчиво.
— Ладно, дома рассмотришь как следует, — сказал Герман Ильич. — С дедом рассмотрите. Передай эту вещь ему. Скажи — в подарок…
— Но… — Ваня смотрел смущенно и даже опасливо. Он догадывался, каких денег стоит вот такой антиквариат…
— Ни слова более… — слегка торжественно возгласил хозяин карты. — Всякая вещь должна быть у того, кому она дорога́. Это один из законов разумного бытия…
Они шли по Капитанской улице, и Ваня прижимал карту к груди с эмблемой «Ivanhoe» (слегка поблекшей уже).
— Граф обалдеет от счастья, — говорил он. — Даже не поверит сперва. Столько про нее рассказывал…
— И пусть еще рассказывает, — велела Лика. — Может, выплывут новые подробности.
Они были счастливы — от победы в матче, от картины «Мальчик и Дон Кихот», от удивительного подарка, от густых листьев, желтых цветов и солнца. От лета, которое еще больше, чем наполовину, впереди…
Мог ли Ваня ждать, что все это рухнет через полчаса…
