64.
(Лас-Вегас, 22 ноября 1964 года)
Прошел ровно год.
Он это знал. И Джейн тоже. Ни один не произносил этого вслух.
Литтел поехал в такси «Тигр». По пути слушал радио. По радио выступали аналитики. Один болван говорил о Джеки. Второй — про детишек Кеннеди. Третий оплакивал утрату «невинности».
Джейн приехала в Вегас. И спряталась. Почти не выходила из его номера. Что называется «отметить День благодарения». Настала годовщина. Они вели себя так, как будто ничего не было.
Покушение пережевывалось в газетах. И по телевизору. Целый день. Он ушел рано. Джейн поцеловала его на прощание. И включила телевизор. Он вернулся поздно. Джейн поцеловала его и выключила телевизор.
Они принялись беседовать. Этой темы избегали. Говорили о пустяках. Джейн очень сердилась. Это он заманил ее в Вегас. Ради этого.
Он сказал, что у него дела. Поцеловал Джейн и ушел. Уходя, услышал, как Джейн включает телевизор.
Литтел покружил возле такси «Тигр». Устроился в автомобиле через дорогу. Припарковался и принялся наблюдать за диспетчерской. Увидел Барби в концертном платье — на каблуках она становилась под метр восемьдесят.
Милт Черджин выдал репризу. Барби рассмеялась. Потом взяла пачку банкнот, поймала отъезжавшее такси. В тигровую полоску — все дороги ведут на Кубу.
Литтел наблюдал за диспетчерской. Туда-сюда сновали водители — педики-подчиненные толерантного Пита. Пит нанимал на работу бродяг и плевал на их уголовное прошлое и прочие грешки. Это отвлекало его от мрачных мыслей. Пит говорил, что ему удалось здорово сократить частоту визитов Бетти. Скоро она исчезнет совсем.
Два часа с лишним — не стоит убивать то, что ты не в силах подавить.
Литтел наблюдал за диспетчерской. Тронулось и отъехало такси. Литтел пристроился за ним. Машина повернула на запад. Литтел не отставал.
Они въехали в западный Вегас. Такси остановилось — на углу Монро и авеню J — в салон сели двое мужчин.
Тронулись. Выехали на шоссе Тонопа. Снова остановились. Пассажиры вышли и побрели в «Мулен Руж». Такси развернулось и прямиком покатило на базу.
Записка Питу: таблетками не торговали, значит, правила не нарушены.
Литтел зевнул. У него урчало в животе — он не ужинал. Джейн приготовила тушеную говядину. Весь день смотрела телевизор и возилась с едой. Он же придумал причину, чтобы не ужинать дома. И ушел. Хотя никакого особенного «дела» у него не было.
Литтел стал крутить ручку радиоприемника. Передавали самые известные цитаты Джека: «Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя…» и «Ich bin ein Berliner». Вахта памяти и прочая и прочая.
Он сделал потише и поехал в «Сахару». Зал был забит под завязку. Он встал у самой сцены и близко-близко слышал и видел Барби. Она его заметила. Помахала ему. Сказала: «Упс».
Верхние ноты Барби не давались. Пела она скверно и прекрасно об этом знала. Даже играла на этом. Ей была не по душе жизнь певички.
Она нравилась мужчинам. Высокий рост лишь прибавлял ей привлекательности. И она этим пользовалась. Подгибала колени. Она много чего повидала в жизни. И играла для тех, кто понимал.
«Бондсмены» раскланялись. Барби спрыгнула со сцены. Каблук зацепился, и она едва не упала. Литтел подхватил ее. Почувствовал ее пульс. Запах ее мыла. Ощутил испарину на ее теле.
Они направились в бар и уселись за столик. Литтел повернулся к телевизору.
Барби закурила сигарету:
— Это Пит тебя попросил, так? Присмотреть за мной.
— Отчасти.
— В смысле — отчасти?
— Я убиваю время. И решил — почему бы не сделать это в твоем обществе?
Барби улыбнулась:
— И хорошо сделал. У меня есть сорок минут.
На телеэкране мелькали лучшие кадры из жизни Джека. Вот они с Джеки в Париже. Вот он гоняет футбольный мяч. Вот возится с детишками.
Барби оглянулась и увидела телевизор. И посмотрела прямо на Литтела.
— От этого не убежать.
Литтел улыбнулся:
— Кое-кто пытается.
— А ты сам думаешь об этом?
— Время от времени.
— Я — нет, пока что-нибудь мне не напомнит. Тогда мне становится страшно.
Литтел посмотрел на экран. Джек и Бобби смеялись. К ним подошла официантка. Барби отослала ее.
— Пит никогда не говорит об этом.
— Мы приносим пользу. Он знает, что дело в этом.
Барби курила одну за другой.
— Уэйн знает. Я догадалась.
— Ты спрашивала?
— Нет. Просто сообразила.
Литтел улыбнулся:
— Он в тебя влюблен.
Барби улыбнулась:
— Но держит себя в руках.
— Мы приносим пользу. Скажи это себе в следующий раз, когда что-нибудь тебе напомнит.
Барби затушила сигарету. Обожгла руку. Поморщилась и накрыла обожженную ладонь другой. Выругалась.
Литтел посмотрел ей в глаза. Зрачки были сужены — она явно употребляла амфетамины.
Барби зажгла сигарету. Литтел посмотрел на экран. Джек смеялся. Джек излучал ту самую «магию», о которой пел Синатра.
Барби сказала:
— Джейн тоже знает.
Литтел дернулся:
— Вы же не знакомы. Неужто Пит…
— Нет. Я просто слышала, что вы вечно прячетесь, и догадалась.
Литтел покачал головой:
— Она сейчас в моем номере. Тоже у телевизора.
— Вы говорите об этом?
— Вокруг да около, скажем так.
— Ей тоже страшно?
— Да, потому что она знает, кто это сделал, а пользу приносить не может.
Барби улыбнулась и написала в воздухе слово «польза».
— Я получила письмо от Пита. Говорит, все нормально.
— Ты знаешь, чем он там занимается?
— Да.
— Ты это одобряешь?
Барби покачала головой:
— Мне нравится, что он приносит пользу. Об остальном я предпочитаю не задумываться.
— Например, о том, что одна нация может запросто грабить другую, чтобы освободить третью?
Барби сжала его руки:
— Прекрати. Не забывай, на кого работаешь ты сам и с кем разговариваешь.
Литтел рассмеялся:
— Только не говори, что просто желаешь ему счастья.
Барби рассмеялась:
— Тогда — за свободную Кубу.
Вошла Дженис Тедроу. Литтел увидел ее. Принялся за ней наблюдать. Барби же наблюдала за тем, как он наблюдает.
Дженис его заметила. Помахала ему рукой. Устроилась за боковым столиком и заказала выпивку. Стала смотреть телевизор — на экране по-прежнему мелькали Джек и Бобби.
Барби сказала:
— Ты покраснел.
— Я-то? В пятьдесят один год?
— Покраснел. Я рыжая и прекрасно вижу, когда краснеют.
Литтел рассмеялся. Барби закатала ему рукав — посмотреть на часы.
— Мне пора.
— Я передам Питу, что ты в порядке.
— Передай лучше: «Я приношу пользу».
— Он это и так знает.
Барби улыбнулась и поднялась из-за столика. Она нарочно сгибала колени. Мужчины заерзали на стульях. Они смотрели на нее. Литтел же смотрел на экран.
Вот Бобби с Джеки. Вот Джек в сенате. Вот старик Хани Фиц — Джон Фицджеральд, дедушка Джека по материнской линии, в честь которого его и назвали.
Литтел проголодался и заказал ужин — ту самую тушеную говядину, от которой отказался у Джейн. Официантка тоже была влюблена в Джека. Она то и дело замирала у телеэкрана.
Литтел ел и искоса наблюдал за Дженис. Та смотрела телевизор.
Прихлебывала пунш, курила и вертела тросточкой. Она не знает. Уэйн-старший не стал бы ей говорить. Он достаточно хорошо его изучил, чтобы утверждать наверняка.
Она оглянулась. Заметила, что он смотрит. Поднялась. Вильнула бедром. Ловко выставила трость. Она даже хромала con brio.
Литтел пододвинул ей стул. Она вытащила сигарету из оставленной Барби пачки.
— Эта рыженькая пела на моей рождественской вечеринке в прошлом году.
— Да, она певица.
Дженис зажгла сигарету:
— Вы не любовники. Это видно.
Литтел улыбнулся. Литтел повертел ее тростью.
Дженис рассмеялась:
— Перестань. Ты мне кое-кого напоминаешь.
Литтел смял салфетку:
— Он бил тебя тростью?
Дженис повертела трость в руках:
— Таковы условия бракоразводного соглашения. Если бы он меня не бил — я получила бы миллион, но так как бил — получу два.
Литтел отхлебнул кофе:
— Я не просил тебя этого говорить.
— Ты ненавидишь его так же, как я. Думала, ты захочешь об этом узнать.
— Ему стало известно про генерала Кинмана?
Дженис рассмеялась:
— На Кларка ему было наплевать. А вот на некоего молодого человека, как оказалось, нет.
— Он того стоил?
— Это того стоило. Если бы я не сделала глупость, так бы и осталась с ним.
Литтел улыбнулся:
— Я-то думал, у тебя тут пожизненный срок.
— Семнадцати лет хватило выше крыши. Мне нравились его деньги и немного образ жизни, но скоро и этого стало мало.
— А что за молодой человек?
— Твой бывший клиент, который ныне способствует эскалации американского присутствия во Вьетнаме.
Литтел выронил трость. Дженис ловко подхватила ее.
— Ты не знал?
— Нет.
— Тебя это удивило?
— Порой меня трудно удивить, но легко развлечь.
Дженис сжала его руки.
— А у тебя на лице — давние шрамы, и что-то мне подсказывает, что они — того же происхождения, что и заячья губа, с которой я сейчас вынуждена ходить.
— Их мне оставил на память Уэйнов наставник. Теперь это мой лучший друг.
— Рыженькая — его жена. Мне Уэйн говорил.
Литтел откинулся назад:
— Ты перестала играть в гольф. Я искал тебя.
— Дай в себя прийти. Не представляю, как бы я вышла на поле с тростью.
— Мне нравилось смотреть, как ты играешь. Я даже перерывы нарочно делал.
Дженис улыбнулась:
— Я сняла коттедж в «Песках» возле поля для гольфа. Мне тоже нравится смотреть, как играют.
— Я польщен. И — ты права, хороший вид порой искупает все остальное.
Дженис поднялась:
— Прямо рядом с первой лункой. С голубыми ставнями.
Литтел поднялся. Дженис подмигнула и ушла. Помахала ему. Уронила трость — да и оставила ее валяться на полу. И с блеском похромала восвояси.
Он остался слушать, как поет Барби. Стоял у самой сцены. На самом деле убивал время. Хотел вернуться, когда Джейн уже уснет. У него созрел план поездки. Я полечу в Эл-Эй самолетом. А ты поедешь на машине. Встретимся там.
Он поехал домой. Свет в номере горел. Джейн еще не спала. Работал телевизор. Ведущий новостей долго и нудно оплакивал Джека.
Литтел выключил телевизор:
— Завтра мне нужно лететь в Лос-Анджелес. Я выезжаю рано утром.
Джейн повертела пепельницу:
— Неожиданно. А как же День благодарения?
— Тебе надо было приехать на следующей неделе. Так было бы гораздо лучше.
— Ты сам хотел меня здесь видеть. А теперь сам уезжаешь.
— Знаю, и прошу прощения.
— Тебе хотелось проверить, приеду ли я. Испытать меня вроде. И для этого ты нарушил наше негласное правило, и теперь мне приходится весь день торчать в номере.
Литтел покачал головой:
— Могла бы пойти прогуляться или поучиться играть в гольф. Почитать, наконец, а не смотреть чертов телевизор шестнадцать часов в сутки!
Джейн швырнула пепельницу — та попала в телевизор.
— Ты ведь знаешь, какой сегодня день. Думаешь, я смогла бы заниматься чем-нибудь еще?
— Знаю. Так мы могли бы поговорить об этом. Именно в этот день. И пересмотреть наши правила. И — в честь этого дня могла бы и открыть мне свою тайну.
Джейн швырнула чашку — которая тоже угодила в телевизор.
— Ты всюду таскаешь с собой пистолет. Носишь дипломаты, полные денег. Летаешь по стране, чтобы встретиться с очередным гангстером, и слушаешь записи голоса Роберта Кеннеди, когда думаешь, что я сплю. И после этого у меня есть тайны?
Спать легли порознь.
Он убрал ее окурки. Собрал дорожную сумку и портфель. Взял три костюма, судебные записки и деньги — десять штук наличными.
Постелил постель. Вытянулся и попытался заснуть. Думал о Дженис. О Барби. О Джейн.
Встал. Почистил свой револьвер и стал читать журналы. В «Харпере» была статья про то, как мистер Гувер слетел с катушек. Произнес откровенно подстрекательскую речь. Позволил себе откровенные, неприкрытые нападки на доктора Кинга. Подорвал собственную репутацию и привел слушателей в недоумение. Тем, что разжигал ненависть.
Литтел выключил свет и попытался заснуть. Считал овец. Считал деньги. Навар и украденное у Хьюза — сколько еще можно будет перечислить на счета борцов за гражданские права.
Снова попытался заснуть. Стал думать о Джейн. Считать, сколько раз она солгала ему. Сбился со счета и принялся вспоминать: как Барби согнула ноги в коленях; как орудовала тростью Дженис; как она улыбалась, когда похромала прочь, обронив трость.
Он поднялся. Оделся. Поехал в Маккарран. Увидел рекламный щит. Сигареты с ментолом — купальники и солнечный пляж.
Повернул и поехал обратно. Приехал в «Пески». Припарковался. Привел себя в порядок, смотрясь в зеркало заднего вида.
Прошел мимо поля для гольфа. Нашел нужный коттедж и постучал. Дженис открыла.
Увидела его. Улыбнулась и вытащила из волос папильотки.
