20.
(Лас-Вегас, 23 декабря 1963 года)
Многолетняя лас-вегасская традиция — рождественская гулянка у Уэйна-старшего.
Педик-дизайнер украсил дом к Рождеству. Он заказал ледовые скульптуры, отделал стены хлопьями искусственного снега. Он нанял «эльфов» и «нимф». «Эльфы» — молодые мексиканцы из нелегалов. На них были вычурные «средневековые костюмы». «Нимфы» торговали собой в «Дюнах». Одетые в «греческие туники» с изрядным декольте, они разносили напитки.
Педик позаботился и об эстраде для оркестра. И о танцполе. Даже нанял трио клубных музыкантов, что называется, средней паршивости.
«Барби и, „Бондсмен“» — певичка и трио педиков-музыкантов самого уголовного вида.
Уэйн блуждал по двору. Музыканты раздражали его. Как-то раз он задерживал трубача за мошенничество. А саксофониста — за растление малолетних. Зато певичка искупала все — рыжая шевелюра и обалденные ноги.
Линетт бродила по залу. Гости смешались. Копы и вегасский сброд. Мормоны и офицеры с авиабазы Неллис.
Уэйн-старший бродил между гостями. Дженис танцевала — одна. Толпа смотрела на нее. Дженис покачивалась. Дженис размахивала руками. Дженис нагибалась — ни-и-и-изко.
Подошел Уэйн-старший. Уэйн-старший запустил трость в толпу. Какой-то военный — судя по погонам, бригадный генерал — ловко подхватил ее.
Генерал дал музыкантам знак. Барби принялась отстукивать каблучками ритм. Музыканты принялись импровизировать. В руках у Барби появился маракас.
Генерал опустился на колено. Генерал бросил трость — изящным жестом.
Барби принялась импровизировать: «Вегас — яркие огни, леди ярче, чем они…»
Дженис расставила ноги. Дженис вильнула бедрами. Дженис ни-и-и-изко прогнулась. Толпа захлопала. Толпа затопала. Барби прервала напев.
Дженис ни-и-и-изко прогнулась. С платья Дженис посыпались блестки и стразы. На платье Дженис разошлись швы. Щелкнули каблуки. Она скинула туфли. Она поднырнула еще ниже и резко выпрямилась. Толпа зааплодировала. Дженис ни-и-и-изко поклонилась. Ее платье окончательно треснуло по швам. И все увидели, что трусики на ней красные.
Уэйн-старший протянул ей зажженную сигарету «Салем». Свет сделался приглушенным. Трио заиграло «Лунный свет». По танцплощадке заплясал маленький блик. Он поиграл на теле Дженис. Перепрыгнул и забегал по ногам старшего Уэйна.
Все взялись за руки. Дженис держала сигарету в руке. Дым сочился сквозь завесу света.
Хоровод.
Уэйн-старший улыбнулся. Уэйн-старший хороводы любил. Дженис скорчила гримасу — она насмехалась над этим наивным обычаем.
Они принялись раскачиваться. Дженис роняла блестки. Луч прожектора дрогнул. Уэйн увидел Линетт. Линетт увидела Уэйна. Линетт увидела, что Уэйн глазеет на Дженис.
Он не смог выдержать ее взгляд. Он вышел из дома. Он принялся гулять по передней «палубе» — веранде. Он учуял запах марихуаны — профессиональным, что называется, чутьем.
Перед вечеринками Дженис частенько курила «травку». Дженис угощала прислугу. Надо бы проследить за обдолбанными вусмерть «эльфами». Да и за доброй сотней автомобилей на парковке — а ведь есть еще и взлетно-посадочная полоса. На ней — припаркованный слугами самолетик. Кто-то из гостей прибыл на маленьком «Пайпере-два».
Уэйн мерил шагами пол. Уэйн ходил по веранде. Уэйн все оплакивал Даллас.
Джек Руби отмечал Хануку в своей камере. В газете публиковались эксклюзивные снимки. Заголовок на второй странице: НАДЕЖД НАЙТИ ПРОПАВШЕГО ПОЛИЦЕЙСКОГО ОСТАЕТСЯ ВСЕ МЕНЬШЕ.
Уэйн наблюдал за вечеринкой. Сквозь застекленную дверь не проникало ни звука. Ну и картина: пьяные «эльфы» пускают слюни, глядя на Барби.
Уэйн наблюдал за ней.
Барби шевелит губами. Барби покачивает бедрами. Барби скользнула к микрофонной стойке. Барби внимательно оглядывает комнату. Барби видит чье-то лицо — и словно тает.
Уэйн вжался в стекло. Уэйн увидел, куда она смотрит. Уэйн проследил за ее взглядом.
Который остановился на мистере Неотразимом — Пите Бондюране.
Барби растаяла. Точно в теплом августе вдруг задули ледяные ветра. Большой Пит тоже растаял под ее взглядом. Уэйн приоткрыл дверь. Уэйн услышал слова зазвучавшей песни: «Я смотрю только на тебя».
Уэйн закрыл дверь. Желудок немедленно отреагировал на увиденное. Он навалился на стекло. Он жадно поймал ртом холодный воздух — это и спасло его ужин.
Барби послала ему воздушный поцелуй. Пит послал ей поцелуй в ответ. Пит задел затылком потолок. Улыбнулся. Сказал «упс». К нему подошел какой-то тип — тощий смуглый коротышка самого уголовного вида.
Уэйн схватил стул. Закинул нош вверх. Уэйн принялся раскачиваться, отталкиваясь от перил. Где-то внизу чиркнули спичкой. Засочился сладкий запах марихуаны.
Приятный запах. Он помнил его. Как-то раз он тоже пробовал курить «травку». Парашютная школа в Форт-Брэгге. Давайте обкуримся и прыгнем — посмотрим на разноцветные облака.
Сзади раздался шум. Уэйн учуял Дженис — ее сигареты и «Шанель № 5».
Она подошла к нему со спины. Она прижалась к нему. Она принялась разминать его плечи и спину.
Уэйн сказал:
— Давай, продолжай.
Дженис продолжала разминать ему спину. Дженис стала нажимать все сильнее. Массаж приятно расслабил сведенные мышцы.
— Тут славно пахнет.
— Тут пахнет уголовно наказуемым деянием, сказал бы я.
— Ладно тебе. Сейчас же Рождество.
— Ты имеешь в виду: «Мы в Вегасе, где даже закон на продажу»?
Дженис сдавила его плечи:
— Молчу-молчу — я и забыла, что имею дело с полицейским.
Уэйн откинулся назад:
— Кто тот военный, что тросточкой жонглировал?
— Бригадный генерал Кларк Ди Кинман. Он, похоже, положил глаз на твою покорную.
— Я заметил.
— Ты все замечаешь. А я заметила, как ты глазел на певичку.
— А ее мужа ты заметила? Ба-а-альшой такой парень?
Дженис прошлась кулачками по его позвоночнику.
— Я заметила самолет, на котором он прибыл, и кобуру у него на лодыжке.
Уэйн дернулся. Дженис пощекотала его шею.
— Ага, кажется, я разбередила нерв?
Уэйн кашлянул:
— А этот тощий кто?
Дженис рассмеялась:
— Это господин Чак Роджерс. Он назвался летчиком, геологом-нефтяником, а также профессиональным антикоммунистом.
— Надо их с отцом познакомить.
— Думаю, они уже друзья. Слышала, как они обсуждали кубинские дела и тому подобную муть.
Уэйн повертел головой:
— Кто нанял музыкантов?
— Твой отец. Ему рекомендовал их Бадди Фрич.
Уэйн обернулся. Уэйн увидел Линетт. Линетт увидела его. Она постучала по дверному стеклу. Она постучала по циферблату наручных часиков. Уэйн показал ей десять пальцев.
Дженис сказала:
— Вечно она все портит.
Дженис скрючила пальцы — в шутку «показала когти». Дженис «прошлась» по адресу зануды Линетт.
Уэйн включил свет на веранде. Дженис спустилась к гостям. За ней шлейфом осыпались блестки. Они заиграли бликами на свету.
«Эльфы» хихикнули. Привет, señora. Gracias за «косячок».
Уэйн завозился с фонариком. Повертел им. Покачал им. Атаковал самолет слепящим лучом. Осветил окно. И увидел винтовки и пуленепробиваемые жилеты.
Открылся люк. Из вертолета выпрыгнул Пит. Уэйн осветил его лучом фонарика. Пит помахал ему рукой и подмигнул.
Уэйн уже пожалел, что взял в руки фонарик. Уэйн вернулся к гостям. Пробило полночь. Подвыпившие гости принялись размахивать веточками омелы.
Эггнога больше не осталось. Довоенного коньяка — тоже. Кончились и кубинские сигары, купленные еще до прихода к власти Кастро.
«Эльфы» были пьяны. «Нимфы» едва держались на ногах. Мормоны еле ворочали языками. Ледовые скульптуры начали таять. Ясли, где родился малыш Иисус, залило водой от тающих скульптур. Маленький Иисус был засыпан осколками льда. Его колыбель превратилась в пепельницу. В ней красовалась кучка окурков.
Уэйн принялся бродить по залу. «Бондсмены» паковали инструменты. Барби тащила микрофонные стойки и барабаны. Уэйн наблюдал за ней. Линетт наблюдала за ним.
Уэйн-старший попросил минуту внимания. Вокруг него сплотился тесный кружок — четверо мормонских старейшин. Чак Роджерс присоединился к собравшимся. У Чака в руках было две бутылки — по одной в каждой. Чак посасывал джин и шнапс из голубики.
Уэйн-старший сыпал громкими именами. Гувер сказал то-то. Дик Никсон сказал сё-то. Старейшины смеялись. Чак пустил бутылки по кругу. Уэйн-старший протянул ему ключ. Чак спрятал его в кулаке. Старейшины засмеялись. Старейшины заговорщицки переглянулись.
Потом все перешли в соседний зал и столпились перед дверью в комнату, где хранились охотничьи ружья хозяина. Чак отпер ее. Старейшины ввалились внутрь. Раздались сдавленные смешки и презрительное фырканье. Чак подошел ближе. Старейшины выхватили у него бутылки. Чак быстренько закрыл дверь.
Уэйн наблюдал. Уэйн нашел оставленный кем-то коктейль. Уэйн одним духом осушил его. Водка и фруктовая мякоть — и след от помады на стекле.
Мякоть — это хорошо — не так ожгло горло. Помада была сладкой на вкус. Уэйн почувствовал, что возбуждается.
Он дошел до оружейной. Из-за дверей раздавалось фырканье. Он рванул дверь. Та поддалась.
Время смотреть кино.
Чак суетился у проектора. Полноэкранный фильм. На туго натянутой простыне — Мартин Лютер Кинг. Жирный. Голый. Возбужденный. Трахает белую женщину — жестко трахает.
Ебля. Правда, без озвучки. В примитивной миссионерской позе. Статическое шипение и дефекты пленки. Звездчатые отверстия и цифры — фильмец снят «по заказу» ФБР.
Работа под прикрытием. Снято во время наружного наблюдения. Объектив слегка искажает картинку.
На преподобном были носки. На женщине — нейлоновые чулки. Старейшины фыркали и кривились. Щелкнул проектор. Пленка завертелась быстрее.
Даже матрац провис — преподобный Кинг был тучен — а женщина и того толще. Запрыгала на кровати пепельница — окурки высыпались и разлетелись по комнате.
Чак схватил фонарик. Чак осветил листовку — четыре на шесть дюймов, — которую держал перед собой.
Кинг рванулся — камера поехала за ним — на экране появился туалетный столик с презервативами «Троян».
Чак завопил: «Тише ты, болван!» Чак прочел: «Большая Берта говорит: „Давай еще, Марти! Мы преодо-ле-е-е-ем!“»
Уэйн бросился к нему. Чак так и застыл с открытым ртом: мол, это еще что за…
Уэйн опрокинул проектор. Разлетелись и раскатились по углам бобины с пленкой. Давешняя бобина стукнулась о три стенки и разбилась. Старейшины отшатнулись — спотыкаясь и стукаясь головами. Старейшины сшибли экран.
Уэйн схватил листовку. Чак посторонился. Уэйн отпихнул его и выбежал вон. Он задел эстраду. Он толкнул пару «эльфов» и «нимф». Он добежал до веранды. Схватил оставленный там фонарик. Врубил его на полную мощность и направил на листовку.
Именно такие печатал его отец. Именно на такой бумаге, таким шрифтом, такими чернилами.
Текст и карикатуры. Мартин Лютер Жирдяй и толстуха. Пузатые евреи с вампирьими клыками.
Мартин Лютер Ниггер с перманентным «стояком».
Его член — клеймо. Он раскален. Форма его — серп и молот.
Уэйн плюнул на картинку. Уэйн разодрал ее крест-накрест. Уэйн изорвал ее в клочья.
