Утренний кофе был сварен и даже начал остывать. Келюс принялся наливать в синюю фаянсовую чашку контрабандный напиток, когда с улицы послышался автомобильный гудок. Автомобили редко появлялись на Окраинной, поэтому Лунин поспешил во двор, догадываясь, что и на этот раз покой тихой улицы был нарушен из-за его скромной персоны.

В калитку входил молодой незнакомый прапорщик. Рябко робко подал голос из глубины сада и тут же затих – людей в форме он опасался особо. Офицер, увидев Николая, козырнул, поинтересовавшись, не господин ли Лунин перед ним. Келюс сие подтвердил, но прапорщик нахмурился и потребовал документы. У Николая в кармане пиджака оказалась выданная ему корреспондентская карточка. Ознакомившись с нею, прапорщик слегка подобрел.

– Господин Лунин, – произнес он торжественным тоном, – ваш родственник, Николай Андреевич Лунин, приказом командующего высылается по месту жительства. Вам разрешено свидание.

– Я… Я сейчас, – заторопился Келюс.

– Не спешите, мы привезли вашего родственника сюда. До поезда есть время, так что можете побеседовать.

Прапорщик повернулся к калитке, махнул рукой, и через несколько секунд конвоир ввел во двор деда. Комиссар Лунин с любопытством огляделся, и, заметив Келюса, быстро подмигнул.

– У вас есть полчаса, – офицер взглянул на массивную серебряную луковицу «Буре», – я подожду во дворе.

– Может быть, кофе? – предложил Келюс, решив задобрить сурового прапорщика.

– Спасибо, господин Лунин, – впервые улыбнулся тот, – я кофе вообще не пью. Лучше книжку почитаю.

Он поудобнее устроился за деревянным столом и извлек из кармана тоненький сборник рассказов про Ника Картера.

– Ну, пошли кофе пить, – предложил Келюс деду, кивая на дверь. – Соседи ушли, в доме пусто… Крыс нет.

Последние слова он попытался произнести как можно убедительней.

– Ага, – понял тот, – кофе, вообще-то, буржуйский напиток. Но делают его пролетарии Бразилии.

Келюс плотно закрыл дверь, предварительно убедившись, что во дворе кроме любителя Ника Картера и бессловесного Рябка никого нет.

– Ну, здорово, Николай Андреич! – дед крепко пожал ему руку. – Ну и путаница у нас, что имя, что фамилия!

– А ты называй меня Келюс, – предложил Николай-младший, – меня так в детстве звали.

– Ага. Ну пойдем, Келюс. Где тут твой буржуйский кофий?

К счастью, напиток – дар бразильского пролетариата, еще не успел остыть окончательно.

– Выпускают? – поинтересовался Келюс, усаживая деда за кухонный стол и пододвигая ему чашку.

– Точно, – кивнул тот, осторожно пробуя кофе. – Тут целая канитель вышла…

Глотнув, он снисходительно скривился, но затем отхлебнул вновь, уже с большим удовольствием.

– Вызывают меня вчера вечером к какому-то полковнику и начинают честить. Мол, такой-сякой, вошь ядрена, пошто в Красную армию записался? И бумажку в зубы: мол, красноармейца Лунина выслать по месту жительства в город Симферополь под гласный надзор. Смекаешь?

– Они забыли, что ты комиссар полка, – усмехнулся Келюс, – и родом из-под Костромы…

– Да какая там Кострома? Из Столицы я, понятное дело. Но ведь даже не проверили! И про веревку, что мне давно обещали напрочь забыли. Ты хоть понимаешь, в чем дело?

– Кажется, да. Я им нужен, Николай. Ты будешь в Симферополе заложником.

– Вот контра! Ну, чего делать будем, родич? А я ведь понял, кто ты, – добавил он не без гордости. – Ты дядьки Матвея сын, стало быть, брат двоюродный.

– У меня отчество – Андреевич, – вздохнул Келюс. – А делать… Слушай!

Он помолчал, собираясь с мыслями. Объяснить происходящее молодому комиссару было не так легко.

– Месяцев девять назад белые и красные начали получать новое оружие. Вместе с оружием стали прибывать добровольцы. У белых они считаются представители Антанты, у вас, наверное, друзьями из Коминтерна. В народе их зовут марсианами…

Взгляд деда стал внимательным, глаза прищурились, рука, державшая недопитую чашку, застыла.

– Месяца два назад помощь красным перестала поступать, и белые уже подходят к Туле…

– Ниче, мы готовы, – усмехнулся дед. – Получат раза!

– Это оружие поступает не обычным путем. Не морем и не по железной дороге…

– Знаю, – вновь перебил его Лунин-старший, – на съезде выступал товарищ Троцкий. Главная тайна пролетариата – Канал. Его уничтожили агенты мирового империализма.

– Остался один Канал – у белых. Если его перекрыть, война кончится.

– Не-а, – уверенно заявил комиссар, – не кончится. Мы – за Мировую, чтобы во всем мире, значит! Но насчет Канала ты прав. Только кто его перекроет?

– Я…

Келюс помолчал и добавил:

– И ты мне должен помочь.

– Слушаю тебя, товарищ Лунин, – чуть помедлив, кивнул дед.

– Ты заложник, белые хотят, чтоб я им помогал…

– Это ты брось! – дед нахмурился. – Это буржуазная мораль. Пусть со мной чего угодно делают!

Келюс вздохнул, развел руками.

– Так я ведь буржуй, сам же говорил! Пока ты будешь у них, я ничего не смогу придумать.

– Понял, – шепнул комиссар. – Приеду в Симферополь – и дам деру. Ищи ветра!

– Нет! – Николай быстро оглянулся, – ты должен бежать послезавтра утром – не раньше и не позже. Иначе они могут меня не отпустить.

– Так точно! – в глазах деда загорелись веселые огоньки. – Послезавтра утром. Эх, оружие бы!.. Слушай, – внезапно встрепенулся он, – а ты сам, родич, никак на смерть идешь?

– Не знаю, – честно ответил Келюс. – Подожди-ка…

Он прошел в комнату и, вытащив из-под кровати рюкзак, достал старый дедов браунинг. Потом, подумав секунду, нерешительно взял со стола листок с фессалийским заклинанием.

– Ух ты, именной! – только и вздохнул дед, увидев пистолет. – Твой? Да ты, родич, герой!

– Твой, – усмехнулся Келюс, передавая оружие. – Береги, потом внуку отдашь.

– Внуку он без надобности будет, – уверенно заявил комиссар, осторожно рассматривая браунинг. – По причине победы полного коммунизма во всем мире. Но беречь обещаю.

Келюс покачал головой, глядя на повеселевшего молодого комиссара, достал листок с фессалийским заклинанием и вновь осторожно посмотрел на деда. Тот, забыв обо всем, ловко разбирал пистолет. Николай закусил губу и, решившись, тихо, одними губами, прочел несколько непонятных фраз.

Дед замер, его лицо застыло, затем по лбу зазмеились морщины, кончики губ чуть приподнялись в грустной улыбке, а взгляд стал совсем другим – тихим и каким-то беззащитным.

– По-моему, это называется некромантия, – иным, до боли знакомым голосом произнес молодой комиссар и медленно положил пистолет на стол. – А ты ведь всегда был атеистом, Келюс!..

– Дед…

Николай, почувствовав, как на глаза навернулись слезы.

– Дед, – бессильно повторил он и замолчал.

– Здравствуй, – кивнул Лунин-старший. – Ну что, врангелевец, доволен? Вот тебе и белый рай!

– Ты видел красный рай. Он лучше?

– У всех были хорошие лозунги поначалу. Но мы не жгли города «Катюшами»…

– «Градами», – автоматически поправил Келюс. – Дед, я уничтожу Канал.

Лунин-старший замолчал и принялся постукивать костяшками пальцев по столу. Келюс вспомнил, что дед поступал так, когда приходилось о чем-то серьезно подумать.

– Дед! – повторил он. Молодой комиссар поднял на Лунина знакомые глаза и медленно покачал головой:

– Я бы не посылал тебя на такое задание, мальчик. Твои друзья уже погибли. Каждый должен умирать в своем времени, Келюс…

– Но ведь кто-то должен это остановить!.. А ты никогда не говорил, что был в плену…

– Я и не был в плену, – удивился старший Лунин, – и не жег под Орлом из гранатомета белые танки. Это чужое время, мальчик!.. И не верь Плотникову, он честен, но слаб. Мне пора, прощай…

– Постой! – заторопился Келюс. – Наше ли время, бином, чужое – это сейчас без разницы. Если я уничтожу Канал, они… они помирятся, война кончится?

Дед неожиданно засмеялся. Смех был таким же, как когда-то, – отрывистым, сухим:

– Ах вот ты о чем? Ты стал пацифистом, а это еще бессмысленнее, чем белогвардейцем… В Столицу белых не пустят, там у Троцкого сильный стратегический резерв. Если у белых кончатся боеприпасы, и фронт стабилизируется, умеренные в Столице могут попытаться договориться с либералами на Юге. Такие контакты уже были. Но…

Дед опустил глаза, рука чуть заметно дернулась, и Келюс, вздохнув, быстро спрятал бумагу с заклинанием.

– …Сомлел вроде, – неуверенно произнес комиссар Лунин, беря со стола пистолет и быстро загоняя на место обойму.

– Это от голода, – не думая, вздохнул Келюс и отвернулся.

– Не-а, кормили чуть ли не из ресторации. Видать, ты им вправду нужен! Ну, пойду!..

Лунин-старший встал и ловко спрятал браунинг под гимнастерку.

– Сделаю, как говоришь, – улыбнулся он, пожимая Келюсу руку. – Ты-то без оружия как?

– Там пистолет не поможет… Ты что, потом снова на фронт?

– Ну ясно! Если тебя наши схватят, сошлись на меня. Мол, брат двоюродный… Только отчество не подходит. Не Матвеевич!..

Он вновь усмехнулся и открыл дверь. К крыльцу подскочил Рябко и залился лаем. Прапорщик встал, с сожалением спрятав недочитанную книжку.

– До свидания…

Келюс старался не глядеть на деда, сразу же принявшего равнодушный и недовольный вид.

– Ну, бывай, – буркнул комиссар и вновь незаметно подмигнул.

Прапорщик козырнул, попрощался, автомобиль взревел мотором, а Николай все еще стоял на крыльце, не в силах сдвинуться с места. Он понимал, что уже никогда не увидит молодого комиссара Лунина. Дед уходил, и теперь уже навсегда…

Келюс допил холодный кофе, тщательно оделся, повязал старомодный, черный в горошинку, галстук и направился в центр. Побродив по оживленной Сумской, он свернул в Университетский сад и некоторое время сидел на скамейке, обдумывая предстоящее, а затем решительно встал и подозвал ближайшего извозчика. Услыхав адрес, бородатый татарин взглянул на седока с крайней почтительностью, ибо тот ехал в особняк командующего.

Проникнуть туда оказалось нетрудно. Здесь еще царили патриархальные нравы, и караул у дверей стоял исключительно для престижа. Вскоре Николай был уже в знакомой приемной, в этот день отчего-то совершенно пустой. Впрочем, толстый генерал с глазами-щелочками был ему не нужен. А вот кое-кто другой…

Келюс огляделся – Макаров, адъютант его превосходительства, сидел за столом, делая вид, что откровенно скучает.

– Господин Лунин! – радостно воскликнул он, заметив гостя. – Счастлив вас видеть! Только если вы к командующему, вам не повезло, у его превосходительства совещание. Что-то по тылу…

– Я к вам, – Николай постарался улыбнуться столь же радостно, – хотелось бы поговорить.

– Отчего же, – улыбка Макарова стала поистине ослепительной, – с удовольствием! Обожаю болтать о пустяках на службе. Садитесь, Николай Андреевич!..

Макаров заботливо усадил гостя в кресло, предложил дорогие французские папиросы и сам поудобнее откинулся на спинку стула. Вид у него стал совершенно беззаботный, но в глазах то и дело мелькали странные искорки.

Николай оглянулся – в огромной приемной кроме них никого не было.

– Господин Макаров, – начал он, стирая с лица бесполезную улыбку, – прежде всего, у меня к вам большая просьба.

– Конечно, конечно, Николай Андреевич, – заспешил тот. – Все, что только пожелаете!..

– Прошу не стрелять, пока мы не закончим разговор.

Адъютант командующего расхохотался:

– Обещаю! И на время разговора и впредь. Не знал, что вы такой шутник, господин Лунин…

– Господин Макаров, вы знаете, кто я и откуда. А я знаю, что вы агент ВЧК. Выдавать вас я не собираюсь, но мне нужна помощь. Я хочу уничтожить Канал. Надеюсь, объяснять, что это такое, мне не придется.

– О чем это вы, Николай Андреевич?

Макаров удивился настолько искренне, что Лунину на миг стало страшно.

– Я читал ваши мемуары. Там, у себя дома. Вы были направлены для подпольной работы в Крым, но по дороге вас перехватил отряд Дроздовского. Вы набавили себе один чин, назвались дворянином и стали шифровальщиком в штабе. Вам помог Тургул, тогда он был еще, кажется, штабс-капитаном… Дальше рассказывать?

– Не пройдет, – невозмутимо заметил адъютант. – Меня уже несколько раз проверяло здешнее богоугодное ведомство. Или вы из этого нового – Российского Политического Управления?

– А вы ничего не теряете. Если я провокатор, то вам все равно крышка. Или, бином, ожидаете суда с присяжными? Между прочим, я знаю даже, как вы связаны с красными. Ваш брат, он сейчас в Севастополе, руководит подпольным комитетом РКП(б)…

Макаров внезапно дернулся, рука скользнула к кобуре.

– Совсем забыл, господин Лунин… Вы просили не стрелять. Ну, что там у вас еще?

– Нет времени, – поморщился Келюс. – Больше у вас такого шанса не будет. Без меня вам Канал не уничтожить. Рискните, бином!

– Ладно, – подумав секунду, ответил Макаров, – рискну. Что вам нужно?

– Адская машина. Часовой механизм, завод на пятнадцать минут.

– Не пронесете. Я уже думал…

– Пронесу, – перебил Лунин. – Машина мне нужна завтра вечером. Лучше всего замаскировать ее под какой-то прибор.

Макаров кивнул. Было видно, что он лихорадочно о чем-то размышляет.

– Завтра в девять вечера у памятника Каразину, – решил он. – Проверьте слежку. Меня не будет, к вам обратятся… Только хочу предупредить – господин Лунин, вы наверняка погибнете.

– Не ваша забота, – Келюс встал. – До свидания, господин Макаров. Предупредите брата, у них в севастопольском комитете провокатор.

– Погодите! – Макаров вскочил, перешел на шепот. – Если вы от товарища Лациса, почему не назвали пароль? А если вы действительно оттуда, из наших…

– Я не из ваших, – отрезал Николай. – Кончайте войну, господа психи!

Он кивнул и, не оборачиваясь, вышел из приемной. За его спиной зашумели голоса – участники совещания выходили из кабинета. Лунин заспешил, чуть ли не бегом спустился по лестнице и замер: в двери особняка входил Мик. На полковнике Плотникове была новенькая форма, в руках стек, а под мышкой – большая, коричневой кожи папка.

– А, Николай! Здравствуйте, – озабоченно бросил он. – Жаловались командующему?

– Пытался, бином, – подхватил Лунин. – Но там, само собой, совещание. Господин Макаров цербера изображает.

– Красный шпион Макаров… Знаете, Келюс, так и не смог его заложить. Таскаю секретные документы, так сказать, в обход…

– Почему заложить? Разоблачить врага!

– Николай, да за кого вы меня принимаете! – искренне возмутился Мик. – Я что, стукач?

Келюс вспомнил слова Генерала, и ему стало жаль погоревшего на аморалке студента Бауманки. Полковник Плотников не выдал красного шпиона Макарова. Честный, но слабый Мик…

– Шучу, бином. У тебя что, неприятности?..

– Неприятности? Пожалуй… Николай, недалеко от входа – сквер, подождите там минут десять. Нужно кое-что обсудить…

Лунин не возражал. Найдя свободную скамейку, он присел и закурил, наблюдая за входом в особняк. Участники совещания расходились и разъезжались, бурно переговариваясь. Внезапно он замер – из подъезда выходил знакомый полковник, предпочитавший всем другим сигаретам «Ронхил». Келюс хотел встать и отойти в сторону, но обитатель уютной виллы, не заметив его, сел в огромную черную машину и уехал.

Мик вернулся ровно через десять минут. Плюхнувшись на скамейку он, закурил и стал молча пускать в небеса трепещущие кольца дыма.

– Сначала – ваши дела, – наконец заговорил он. – Я наорал на нашего борова по поводу всей этой лажи с контрразведкой…

Келюс не сразу сообразил, что «боровом» Плотников величает доблестного командующего Добровольческой армии.

– И о вашем деде поговорил. Его в Крым вышлют, большего пока не сделать… Черт, я уже думаю, не зря ли вмешался? Но ведь иначе его просто прикончили бы на месте. Когда Николая Андреевича ко мне привели…

Келюс стал понимать, как началась вся эта история.

– Спасибо, Михаил! Спасибо…

– Да, бросьте, Келюс! – отчего-то обиделся Плотников. – Вы что, поступили бы иначе? Или вы думаете, что, если я полковник…

Кажется, золотые погоны, начали тяготить Генерального Инспектора.

– Еще и Стася… Вчера ночью проснулся, а она роется в моих бумагах. Стерва! А я ей, гадине, верил!.. Ладно, набью морду и выгоню, не в этом дело… Николай, я получил задание уничтожить Крымский Филиал. Вы, как я понимаю, в курсе. Участвуете?

– Но ведь ты же в курсе, – пожал плечами Келюс. – Куда мне деваться?

– Да я-то в курсе, – Мик дернул щекой. – Я что, не понимаю, что они вас шантажировали? Я бы на все согласился, чтобы дядю Майкла спасти… Только это все лабудень, дома, у нас, они ничего вам не сделают, а ваш дед веревки ждать не станет.

– Само собой, бином, – спокойно согласился Лунин. – А насчет Крыма… У меня должок остался, так что я с тобой. Только… Скантр кому достанется? Знаете лысого полковника?

– Который «Ронхил» курит? Знаю.

– Он мне целую сагу поведал про доброго Агасфера-Вечного, который решил историю исправить. Наверное, это лысый считает, что раз я против коммунистов, то растаю, бином, от восторга. Так вот, Мик, я не хочу, чтобы нами управлял товарищ Вечный!

Плотников задумался, бросил папиросу, растоптал сапогом.

– Николай, если мы с вами дернемся, нам всем кранты. Да и поздно мне в кусты прыгать. Кто я дома? У бати моего здесь контракты на сотни миллионов! А вот скантр… Даже не знаю… Наверное вы правы, уж больно мягко этот полковник стелет. Как вы сказали, Николай? Товарищ Вечный? Ладно, достанем скантр, а там, как скажете, так и будет. Лады?

– Лады, – Келюс встал, – решили.

– Пойдемте ко мне. Тошно как-то! Со Стаськой мы почти не разговариваем, а тут еще Ухтомский приехал, словно с похорон…

– Виктор? – обрадовался Лунин. – Ну пойдемте.

В квартире на Рымарской и в самом деле было невесело. Бледная Стася молча разливала чай, стараясь не смотреть ни на Мика, ни на Келюса. Хмурый Ухтомский, отказавшись даже от чаю, забился в угол, листая взятую наугад из шкафа французскую книжку. Еле досидев до конца чаепития, Лунин предложил Ухтомскому выйти покурить на балконе. Мик тоже достал папиросы, но Николай выразительно на него поглядел, и тот, понимающе кивнув, отправился помогать мадемуазель Чаровой мыть посуду.

– Виктор, хорошо, что вы здесь! – воскликнул Келюс, когда они остались одни. – Я черт знает как волновался. С этими вашими, бином, сроками!..

– Сентябрь только начинается, – спокойно заметил штабс-капитан.

– Вы что, Вертером себя вообразили? Между прочим, доброволец не значит, бином, самоубийца!

Ухтомский покачал головой.

– Николай, я не самоубийца. Просто считаю бесчестным покидать свою часть во время боя. Да и кроме того… В последнее время я вдруг понял, что совсем не жажду увидеть трехцветный флаг над Столицей. Лучше уж, как и обещано…

– Вам не нравится эта война, – кивнул Келюс.

– Перестала нравиться. Михаил… То есть господин полковник говорит, что вы были в Мценске. Я тоже там был. Читали «Войну миров» господина Уэллса?

– Ну и плюньте на все это! – махнул рукой Лунин. – Уезжайте за границу, в конце концов. Свое вы и так отвоевали!

– Я давал присягу, – дернул щекой Ухтомский. – Я дворянин, Николай! Я…

Он не стал договаривать. Папироса давно потухла, но Виктор даже не заметил. Келюс покосился на него, внезапно хмыкнул.

– Значит, вы понимаете, что ваши белые становятся пострашнее красных и предпочитаете получить пулю в лоб, но не изменить присяге? Конечно, бином, вы же дворянин! А я вот, князь, не дворянин. Я, извините, плебей, у меня не осталось даже страны, которой я когда-то присягал! И если вы не хотите остановить эту мясорубку, то ее попытаюсь остановить я. Вы поможете?

– Нет… Келюс, вы правы, но вы смотрите со стороны… Я лучше…

– Веревка и мыло, джентльменский набор, бином, – вздохнул Лунин. – Виктор, у меня есть два варианта. Или мы погибаем все вместе – или у нас появится шанс уцелеть. А Канал я все равно уничтожу, ясно?

– Это я понял, – Ухтомский нервно щелкнул зажигалкой. – У меня и у самого в голове бродит…

– Если вы мне поможете, пройдет второй вариант. Мне лично, помирать, бином, не с руки. Да и вам тоже! Представьте, Виктор, вас тут под Шопена землицей засыпают, а Лиде как раз помощь будет нужна. Она ведь, бином, чуть что за пистолет хватается!

Про курносую художницу Лунин вспомнил в последний момент и теперь не без удовольствия стал наблюдать за штабс-капитаном.

– Это… Это жестоко! – прошептал тот.

– А у меня нет выбора. Если Канал уничтожить, то пройдет время, пока Тернем создаст новый скантр…

– Не создаст, – прервал его князь. – Тернем бежал за границу. Я дал слово молчать, но, как видите, уже нарушил… Что я должен делать?

Келюс ответил не сразу. Новость ошеломила – второго Тернема найти не удастся, а значит, если скантр уничтожить…

– Тогда все просто, Виктор. Когда мы попадем в лабораторию, я дам сигнал, скажем, начну насвистывать, а вы отвлечете внимание того, кто будет управлять переброской.

Ухтомский задумался, сжал губы.

– Хорошо. Но у меня условие. Никто не должен погибнуть. Иначе…

– Не надо «иначе», – улыбнулся Лунин.

Он облегченно вздохнул – и вдруг понял, что будет дальше. Канал перестанет работать, Тернем не создаст новый скантр, он, Лунин, вернется домой, а Виктор Ухтомский… Судьбу не изменить – князь Ухтомский исчезнет из этого мира 3 сентября 1920 года. И не он один! Сотни добровольцев – и белых, и красных… Но ведь они сами выбрали войну, сами захотели стать «марсианами»! И все-таки…

– Николай!

Келюс вздрогнул. Ладонь Ухтомского легко коснулась его плеча.

– Смею напомнить о своем военном опыте. Насколько я понимаю, вы хотите пронести какой-то заряд в лабораторию. Но там посты, каждый раз вещи проверяют!

Лунин кивнул. Все верно, красный шпион Макаров наверняка уже пробовал. Но…

– Виктор, тогда у кладбища… Помните, как вы тех яртов шуганули?

– Помню, – удивился князь. – И что же?

Что именно, Лунин и сам до конца не понимал. Несмотря на патриархальные нравы предков, пронести мину в лабораторию было практически невозможно. Три поста: караул у ворот Технологички, затем уставший от жизни офицер Костя у дверей и солдат в коридоре. Его рюкзак, конечно же, осмотрят… Келюсу приходилось читать немало повестей об отважных подпольщиках, разносивших динамитом вражеские штабы и склады, но там всегда оказывался сочувствующий охранник, мина спускалась на веревке в окно туалета…

…Но он не зря напомнил Ухтомскому о том, что случилось у бетонной стены Головинского кладбища. Слово разит… Бегущее Солнце на груди – знак Власти. Николаю не нужна была власть, требовалось только, чтобы охрана оказалась не слишком внимательной…

Ближе к вечеру Лунин взял извозчика, велев ехать к Южному вокзалу. На полдороге он отпустил экипаж и осмотрелся. Улица, на которой он оказался, была застроена убогими домишками, так непохожими на роскошные особняки центра. В этот час людей было немного, что Николая вполне устраивало, и он не спеша двинулся к высившейся вдали громаде Благовещенского собора.

Патруль возник неожиданно, из-за угла. Четверо – немолодой поручик, явно из мобилизованных, и трое совсем юных юнкеров. На лице поручика было написано равнодушие, юнкера же, напротив, пылали служебным рвением. Последовало неизбежное «Стой!», юнкера сняли винтовки с плеч, а поручик, бросив беглый взгляд на приличный костюм и модный галстук Лунина, потребовал документы. Было заметно, что делает он это даже не ради порядка, а просто не желая охлаждать юнкерского энтузиазма.

Николай не спеша вынул корреспондентскую карточку и прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Руки потеплели, налились кровью, зашумело в висках. Знак начал пульсировать.

– Вы репортер, господин Лунин? – удивился офицер, вертя в руках документ. Появление корреспондента в вечерние часы в этом гиблом месте заинтересовало даже его.

– Я корреспондент, – медленно выговорил Николай, стараясь чтобы слова шли в такт с ритмом Бегущего Солнца, – я имею право ходить здесь…

Офицер замер, а затем столь же медленно произнес:

– Вы… корреспондент. Вы имеете право… ходить здесь…

Николай улыбнулся.

– Отдайте пропуск!

Офицер протянул карточку и застыл.

– Руки вверх! Все! – неожиданно для себя приказал Келюс и через секунду мог полюбоваться зрелищем, которое наверняка порадовало бы его деда.

– С поднятыми руками… Сто шагов вперед… Затем забыть обо всем, что здесь было… Марш!

Патрульные, неуклюже пошатываясь, сделали первый шаг. Зрелище было жутковатым, словно офицер и ретивые юнкера разом лишились воли, превратившись в безвольных кукол. Келюс вдруг понял, что так оно, собственно, и случилось.

Он заставил себя досмотреть все до конца. Патруль дошагал почти до перекрестка, затем все разом опустили руки, офицер удивленно обернулся, что-то сказал юнкерам, затем как-то неуверенно пожал плечами… Николаю стало страшно. Во время болезни ему казалось, что бояться нечего и некого. Но тогда в нем говорила болезнь, теперь же… Кем он стал? Хозяином древней силы, подвластной Бегущему Солнцу – или слугой?

Вещи едва заполнили половину рюкзака – за эти месяцы имущество Келюса пополнилось, кроме немецкой бритвы, подаренной Макаровым, только несколькими книгами, купленными на букинистическом развале. Лунин забежал в университетскую библиотеку, надеясь застать там Кагарова, но Евгения Георгиевича не было. Николай вспомнил, что начался учебный год и профессор наверняка читает лекцию в одном из университетских корпусов. Он решил оставить Кагарову записку, но затем спохватился. Завтра, чем бы не закончился его замысел, все его знакомые немедленно попадут под подозрение.

К полковнику Колтышеву он все же зашел. Было бы странно, если Лунин не нанес прощальный визит начальнику объекта. Впрочем, тот спешил на службу, и прощание оказалось коротким.

Больше видеться было не с кем. К Плотникову Николай решил не заходить, опасаясь, что выдаст себя в разговоре. Он готовился уничтожить то, что Мик создавал в эти сумасшедшие месяцы. После, когда все кончится, Плотников поймет все сам. Может быть, поймет…

Весь день Николай маялся, а к вечеру его начало томить беспокойство. Вдруг подумалось, что Макаров может обмануть. Даже не обмануть, просто не успеть достать обещанное. Адские машины не входили в снаряжение красных шпионов. Николай помнил из читанных в детстве мемуаров, что Макаров почти не имел связей в Харькове, действуя на свой страх и риск. Келюс чуть было не решил пойти прямо на квартиру, где жил капитан, но вовремя спохватился, сел за стол во дворе и, положив перед собой часы, принялся ждать. Наконец, в половине девятого он встал и не спеша направился к Университетской горке, где стоял бронзовый Каразин.

У памятника основателю Харьковского университета стояло несколько лавочек. На одной из них уютно устроились две старушки, о чем-то оживленно переговариваясь. Николай тут же прикинул, похожи ли эти бабушки на агентов контрразведки, но решил, что выдавать его Макаров не станет. В крайнем случае Николай мог ожидать пулю в спину, но едва ли красный шпион не воспользуется шансом уничтожить Канал. Нет, Макаров не должен обмануть! Оставалось одно – ждать.

По сторонам Лунин решил не оглядываться, тем более вокруг было безлюдно, если не считать говорливых старушек и прихожанок, возвращавшихся с вечерни из Успенского собора. Бояться нечего, он ни в чем не виноват, просто сидит и отдыхает рядом с памятником столь популярному в Харькове Василию Назаровичу Каразину. Николай закрыл глаза и попытался ни о чем не думать. Вечер был еще по-летнему теплым, вдали, со стороны вокзала, слышались паровозные гудки, где-то неподалеку стучали колеса пролеток…

– Николай Андреевич! Господин Лунин…

Келюс открыл глаза, оглянулся. Он мог ожидать кого угодно – рабочего паренька с адской машиной в мешке, интеллигентного старичка с бомбой в потертом кожаном портфеле…

Перед ним стояла Станислава Чарова. В первую секунду Николай подумал о диком совпадении, но затем заметил в руках у поэтессы большой черный саквояж. Вот, значит, по чьему приказу эта девица рылась в бумагах Мика!

– Гуляете, Стася?

– Я… Я не гуляю… – Чарова с трудом сглотнула. – Я должна… ровно в девять передать вам…

И она протянула Николаю тяжелый саквояж. Келюс усадил Стасю на скамейку и открыл замок. В саквояже лежало нечто, напоминающее измеритель напряжения. Имелась даже шкала с бессильно повисшей стрелкой. Сбоку находился небольшая тугая рукоятка.

– Вам… просили передать, – Чарова перешла на шепот. – Все, как вы велели, пятнадцать минут. Вам желали успеха… Николай Андреевич, я все правильно сделала? Я… я ведь не умею!..

Николай поглядел на сжавшуюся от страха девушку, в эту минуту ничем не напоминавшую прежнюю жеманную и томную поэтессу, и ему стало жалко бедную Стасю.

– Вы все сделали правильно, мадемуазель. Да что с вами? Вы же поэт, а шпионить так романтично! Секретное свидание с таинственным молодым человеком недалеко от старинного собора, в мягких вечерних сумерках…

– Я… боюсь! – зашептала она, нервно ломая пальцы. – Он… Макаров… Он – страшный человек!

Келюс не стал спорить. Красный шпион тоже воевал, как умел.

– Когда я приехала в Харьков, меня хотели арестовать. Кто-то донес, что я помогала большевикам. Я им не помогала, Николай! Однажды выступила в Кронштадте перед матросами… Макаров меня спас, но потом велел познакомиться с Михаилом. Сказал, что работает на контрразведку…

Все стало ясно, но Келюс внезапно понял, что если его замысел удастся, Стася сразу же станет опасной свидетельницей. Если девушку не пристрелит Макаров, то от контрразведки ей точно не уйти. Значит он, Лунин, готов пожертвовать и Стасей?

– Вы знаете генерала Тургула?

– Антона Васильевича? – Чарова всхлипнула. – Михаил нас знакомил. Сегодня он сказал, что господин Тургул должен на днях приехать в Харьков. Там что-то случилось на фронте… Ой, я, наверно, не должна была этого говорить, да?

Николай облегченно вздохнул. Приезд командующего Ударной группой облегчал дело.

– Вам будет опасно здесь оставаться. Найдите Тургула, Стася, и попросите его помочь вам уехать. Скажите, что я его очень прошу. А если он вдруг откажется, передайте, что я прошу об этом в память о Михаиле Корфе. Запомнили?

Чарова молча кивнула.

– Ну, Стася! – подбодрил ее Лунин. – Вы же романтик, бином! Как это будет по-вашему? Тайные силы Добра находят брешь в бастионе Сил Вечной Злобы. Таинственный Принц из страны Грааля…

– Какой вы все-таки злой, господин Лунин! – поэтесса невольно улыбнулась. – Спасибо вам, Николай. Храни вас Господь!

Николай подождал, пока она исчезнет в наступающих сумерках, а затем, еще раз заглянув в саквояж, щелкнул замком.

Неожиданно для себя в эту последнюю ночь Лунин заснул сразу и спал крепко, без сновидений. Проснулся он, когда солнечные лучи уже добрались сквозь немытые стекла до самых дальних уголков комнаты. Мик должен был подъехать с минуты на минуту. Рюкзак был собран еще вечером, оставалось одеться. Келюс натянул свои старые джинсы и штормовку. Костюм, подаренный Макаровым, аккуратно повесил в платяной шкаф. Маскарад кончился…

За забором прогудел клаксон автомобиля, и на крыльце появился Мик. Вместо мундира с золотыми погонами на Генеральном Инспекторе была модная куртка с тремя полосами на рукавах и почему-то свитер.

– Надевайте, Николай, – Плотников извлек из сумки другой свитер и кинул Келюсу. – Там ведь уже ноябрь. Забыли?

Лунин действительно забыл. Он натянул свитер, осторожно взял рюкзак и оглянулся. На миг стало жаль покидать свое спокойное убежище, куда ему уже никогда не вернуться…

Лунин спрятал ключ под половичок, подмигнул Рябку, с любопытством выглядывавшему из-за угла и, не оглядываясь, пошел к калитке.

В машине, кроме молчаливого шофера, был лишь Ухтомский, который казался совершенно спокойным и даже слегка улыбался. Мик поторопил водителя и через минуту автомобиль сворачивал на Епархиальную, откуда уже рукой подать до чугунной ограды Технологического.

Николай сидел молча, чуть прикрыв глаза, стараясь ни о чем не думать. Все и так ясно. Три поста, первый – у самых ворот…

У ворот стоял усиленный караул – поручик и четверо солдат. Впрочем, доставать документы не пришлось, откуда-то появился Колтышев и, поздоровавшись, махнул рукой поручику, а затем пожелал всем счастливого пути и откланялся. Келюс облегченно вздохнул: первый пост позади. У двери в кирпичный корпус Николай вспомнил скучающего офицера Костю, мысленно загадав, чтобы этот симпатичный парень оказался на месте. Мик первым перешагнул через порог, Келюс вошел вслед за ним и тут же увидел Костю. Но не одного – рядом стояли трое солдат вместе с мордатым унтером.

– Бумаги, господа!

Костя старался говорить как можно более сурово, но получалось у него не очень удачно. Мик сунул ему какой-то документ, офицер вздохнул и достал записную книжку в черной обложке.

– Все правильно. Полковник Плотников, штабс-капитан Ухтомский и господин Лунин. 3-го сентября, в особую лабораторию… Оружие имеется?

Келюс понял, что здешние порядки и в самом деле ужесточились. Впрочем, Мик тут же вмешался, ткнув пальцем в документ.

– Мы спешим, Костя. Там же все написано!

– Да-да, как это я не заметил? Тэк-с… У вас, господин полковник, револьвер и нож, у господина штабс-капитана револьвер, а у вас, господин Лунин…

– Ядерный фугас, – вырвалось у Келюса. Он чувствовал, что процедура проверки уже успела безмерно утомить Костю.

– Какой? Ядерный? – зевнул тот. – Видно, забыли вписать… Господин полковник, вы не говорили обо мне?

– Говорил, – кивнул Плотников, – но ведь вам нельзя на фронт, вас же комиссовали!

– Я же не в санаторий прошусь! – офицер нервно взмахнул рукой, и Николай заметил, что на правой ладони у Кости не хватает трех пальцев.

– Извините, господа! Тошно здесь… Я ведь боевой офицер, а меня превратили в тыловую крысу. Нет, хуже! В цепного пса, в барбоса! В бобика!.. Да чего уж там… Привет праправнукам!

Костя обреченно покачал головой и вновь махнул искалеченной кистью. Лунин поспешил перешагнуть порог. И на этот раз обошлось… Он глубоко вздохнул и чуть заметно напряг кисти рук. Толчки крови усилились, в ушах привычно зазвенело, знак на груди потяжелел, налился теплом…

– Документы, господа!

Третий пост возник неожиданно. Там, где прежде стоял часовой, их встречали два офицеров и шестеро солдат.

– Что случилось? – шедший впереди Плотников явно удивился.

– Извините, господин полковник. Приказ! – начальник патруля, пожилой подполковник, приложил руку к фуражке. – В связи с последними событиями.

Мик нетерпеливо протянул документ. Тот долго изучал его, сверял с какими-то списками, затем, к удивлению Келюса, извлек из нагрудного кармана несколько фотографий, став сличать их с оригиналами.

– Все в порядке, – наконец заявил он. – Прошу ваши вещи…

– Кретинизм, – буркнул Мик, но спорить не стал и первым раскрыл свою сумку. Ухтомский обернулся к Келюсу, но тот лишь улыбнулся.

Чемоданчик Виктора был осмотрен быстро. Офицер вопросительно взглянул на Лунина. Тот уже успел развязать тесемки рюкзака и теперь спокойно пододвинул его к проверяющему. Подполковник наклонился, взялся за лежавшую сверху книгу. Николай незаметно дотронулся до Бегущего Солнца.

– Там только книги… Только книги…

– Только книги… книги…

Офицер застыл, недвижно уставившись на рюкзак. Келюс вздохнул.

– Мне надо идти.

Он старался говорить спокойно, самым естественным тоном, только немного медленнее, чем обычно. Никто не обратил внимания, лишь Ухтомский чуть прищурился, и по его тонким губам тенью мелькнула улыбка.

– Вам надо идти, – чуть подумав, согласился офицер. – Идите…

Лунин поднял рюкзак, шагнул в коридор и только тут вспомнил, кого сам себе напоминает. Любимая сказка детства – отважные рыцари джедай, Оби Ван Кенноби с лазерным мечом. Но в кино убивали понарошку, и в конце концов Добро с фатальной неизбежностью побеждало Зло. Впрочем, и в реальной жизни Вольфанг Мессинг проделал нечто подобное, когда вышел из резиденции Вождя Всех Народов без пропуска… Николай помотал головой. О джедаях – потом. Лаборатория!

Мик, шедший первым, постучал. За дверью что-то грюкнуло, заскрипело, и в проем просунулась растерянная физиономия в очках.

– Открывайте!

– Да-да…

Дверь отворилась, и Келюс вновь оказался в знакомой комнате. Здесь ничего не изменилось, только вместо чернявого коротышки Тернема их встречал высокий рыжий парень в нелепо сидящей солдатской форме.

– Все готово, господа, – сообщил он, – прошу!..

…Пульт сверкал огнями, дверь в окованную светлым металлом комнату была уже открыта. Мик нетерпеливо взглянул на часы, парень заторопился, щелкнул каким-то переключателем и, пробормотав «Сию минуту!», стал нажимать одну за другой разноцветные кнопки.

«Сейчас, – подумал Келюс, – еще секунда…»

Место для адской машины он уже присмотрел – небольшой зазор между громоздким кубом скантра и стеной. Лунин развязал тесемки рюкзака и принялся насвистывать…

…Ухтомский хлопнул себя ладонью по лбу и принялся рыться сначала в карманах, а затем в чемоданчике.

– Что случилось? – удивился Мик. Князь, не ответив, начал внимательно осматривать пол.

– Магнитная карточка, – наконец произнес он, – ключ к второй линии Канала…

– Виктор! Не шутите, она же была у вас в кармане!

Плотников не на шутку встревожился, а Лунин подумал, что из князя мог бы получиться неплохой актер. Теперь на пол глядели все трое. Николай понял, что можно действовать. Черная коробка лежала сразу под книгой…

Рукоятка проворачивалась туго, Келюс нажал посильнее и услышал еле заметное тиканье.

– Вот она, слава Богу! – Ухтомский торжественно поднял с пола небольшой пластмассовый четырехугольник. – Извините, господин полковник. Нервы…

В ту же секунду Келюс аккуратно поставил адскую машину в промежуток между стеной и скантром.

– У меня тоже нервы, – Мик облегченно вздохнул. – Главное, что нашлась. Возьмите…

Плотников передал Ухтомскому тяжелый черный кружок. Тот рассеянно кивнул, искоса взглянул на Келюса и сунул скантр в карман рубашки.

– Вы что, новенький? – поинтересовался между тем Лунин, подойдя к рыжему.

– Да-да, – закивал тот, – я тут совсем недавно. Честно говоря, еще не освоился, очень волнуюсь…

– Все будет в порядке, – медленно проговорил Келюс, глядя парню в глаза. – Отправите нас, немедленно заприте лабораторию и доложите господину Колтышеву. И передайте ему привет от Лунина…

– Правильно, не забудьте доложить, – отозвался Мик. – Все, пошли!..

…Из пятнадцати минут прошло не больше трех, значит в любом случае рыжий успеет закрыть лабораторию и выбраться на улицу. А если механизм сработает, возвращаться ему не придется…

Мик, Ухтомский и Келюс зашли в комнатку, стены которой сверкали полированным металлом. Плотников взялся за рукоятку двери, но штабс-капитан внезапно поднял руку.

– Погодите!

– Что с вами, Виктор? – удивился Мик.

– Ничего… Закрывайте, Михаил. Vale!

Только когда вспыхнул невыносимой яркости свет, Келюс вспомнил, что «vale» по латыни означает «прощай»…