«Однажды вечером или, пожалуй, уже ночью, – рассказывал император Павел I, – я в сопровождении князя Куракина и двух слуг шел по петербургским улицам. Мы провели вечер во дворце и решили прогуляться инкогнито ночью при луне.
Куракин шутил, лунный свет был так ярок, что при нем можно было бы читать письмо, и, следовательно, тени были очень густы.
При повороте на одну из улиц я вдруг увидел в глубине подъезда высокую худую фигуру, закутанную в плащ, вроде испанского, и в военной, надвинутой на глаза шляпе. Он будто ждал кого-то.
Как только я миновал его, он пошел около меня с левой стороны, не говоря ни слова. Я не мог разглядеть ни одной черты его лица. Мне казалось, что его ноги, ступая на плиты тротуара, производят громкий шум, как будто камень ударялся о камень. Я был изумлен, и охватившее меня чувство стало еще сильнее, когда я почувствовал ледяной холод в моем левом боку, со стороны незнакомца.
Обратившись к Куракину, я сказал:
– Судьба нам послала странного спутника.
– Какого спутника? – спросил он.
– Господина, идущего слева от меня, которого, кажется, можно заметить по шуму, который он производит!
Куракин изумился и сказал, что около меня никого нет.
– Как? Ты не видишь человека, идущего между мной и стеной дома?
– Ваше высочество, вы идете очень близко от стены, и физически невозможно, чтобы кто-нибудь был между вами и стеной!
Я протянул руку и нащупал камень. Но все-таки незнакомец был тут, он шел рядом, и звуки его шагов, как удары молота, раздавались по тротуару. Я внимательно посмотрел на него. Под шляпой сверкнули блестящие глаза.
– Ах, – сказал я Куракину, – я не могу тебе передать, что чувствую, но только со мной происходит что-то особенное!
Я дрожал не от страха, а от холода. Мне казалось, что кровь стынет в моих жилах. Вдруг раздался глухой и грустный голос:
– Павел!
Я был во власти какой-то неведомой силы и машинально ответил:
– Что вам нужно?
– Павел! – повторил он с еще большим оттенком грусти.
Я не мог сказать ни слова.
Вдруг незнакомец остановился:
– Павел! Бедный князь!
Я обратился к Куракину, который также остановился.
– Слышишь? – спросил я его.
– Ничего не слышу, – ответил тот, – решительно ничего.
А я до сих пор помню этот голос! Я сделал отчаянное усилие над собой и спросил незнакомца, кто он и что ему нужно.
– Кто я? Бедный Павел! Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе, кто хочет, чтобы ты не особенно привязывался к этому миру, потому что тебе недолго оставаться в нем. Живи по законам справедливости, и твоя кончина будет спокойной. Бойся укоров совести – для благородной души нет более чувствительного наказания.
Он опять пошел вперед, я – тоже. Призрак молчал. Это продолжалось около часа. Где мы шли, я не знаю. Наконец мы оказались на большой площади между мостом через Неву и зданием Сената. Он пошел прямо к одному, как бы заранее отмеченному месту площади, где в то время воздвигался монумент Петру Великому. Я, конечно, следовал за ним. Вдруг он остановился.
– Прощай, Павел! – сказал он. – Ты еще увидишь меня!
При этом его шляпа поднялась как бы сама собой, и я увидел орлиный взор, смуглый лоб и строгую улыбку моего прадеда Петра Великого. Когда я пришел в себя от страха, его уже не было предо мной».
Митрополит Платон рассказал следующий случай из своей жизни:
«Когда я служил на Дону, мне явился император Николай Павлович, это было в конце сорокоуста по скончавшемуся государю. Я сидел у себя дома и читал проповедь одного священника. Время приближалось к полуночи. Справа от моего стола была дверь в приемную, и она была, как всегда, открыта настежь. Вдруг я почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Я поднял глаза. В дверях во всем своем царском величии стоял государь Николай Павлович, устремив на меня свой орлиный взор. И это не было какое-нибудь туманное, призрачное явление, нет! Я увидел незабвенного государя как живого и затрепетал.
Император проницательно, величественно и вместе с тем добродушно смотрел на меня. Невольно у меня возник вопрос: надо ли мне встать и поклониться? Но как кланяться привидению? А с другой стороны, как не поклониться царю? Я встал, и в этот момент ясный, дивный образ великого царя стал исчезать. До сих пор я не могу вспоминать об этом без слез».
Это рассказ наместника Троице-Сергиевой лавры архимандрита Антония:
«17 сентября я пришел с докладом к митрополиту Филарету. После этого владыка сказал мне:
– Я сегодня видел сон, мне было сказано: „Берегись девятнадцатого числа“.
На это я ему сказал:
– Владыко, разве можно верить сновидениям? К тому же как можно обращать внимание на такое неопределенное указание? Девятнадцатых чисел в году бывает двенадцать!
Выслушав это, он произнес:
– Это был не простой сон! Мне явился мой отец и сказал эти слова. Я думаю с этого времени каждое девятнадцатое число причащаться Святых Христовых Тайн.
Через два дня после этого, 19 сентября, на литургии в домовой церкви он причастился Святых Тайн. В октябре он был в Москве и девятнадцатого числа, в четверг, причастился в своей домовой церкви. Вскоре наступил ноябрь, в котором роковое девятнадцатое число приходилось на воскресенье.
Владыка чувствовал себя хорошо, принимал посетителей, занимался делами, иногда выезжал из дому. На неделе перед девятнадцатым числом он принимал одного из своих почитателей, который, прощаясь, передал ему просьбу одной почтенной дамы взять у него благословение.
Владыка сказал:
– Пусть приедет, только до девятнадцатого числа!
Так глубоко засела в нем мысль об этом числе. И вот 18 ноября, в субботу, владыка сказал своему келейнику, что завтра он будет служить литургию в своей домовой церкви, чтобы все было приготовлено к служению. Старик-келейник заметил старцу-митрополиту, что тот утомится от службы и поэтому, скорее всего, не сможет служить в день праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы.
Владыка ответил ему:
– Это не твое дело, скажи, что я завтра служу!
Он отслужил литургию и в тот же день, девятнадцатого числа, скончался».