Светлая кончина

Священники при напутствии в загробную жизнь бывают иногда свидетелями чудесных явлений.

В «Руководстве для сельских пастырей» отец Аркадий пишет о таком случае со слов своего отца диакона.

Жена этого диакона была добрая, простая, чрезвычайно трудолюбивая. Бывало, прихожанин ли какой зайдет к отцу диакону – диаконица непременно чем-нибудь да попотчует его: стыдно, говорит, отпустить доброго человека из пустой избы. Нищий ли стукнется к отцу диакону – диаконица с радостью первая спешит на голос бедного, щедро наделяет его и не отпускает без слова сочувствия чужому горю. Но, вызывая простотой своей и добротой любовь и почтение у одних, в то же время этой простотой и добротой она наживала себе врагов: у скаредных, злых и завистливых людей она была, как говорят, «на смеху», в поношении… И вообще, говорят, она много-много потерпела на своем веку: доля ее была очень и очень незавидна…

Но последний час ее жизни раскрыл очи слепых.

Дьяконица вообще не отличалась хорошим здоровьем и вот совсем слегла и была напутствована Святыми Тайнами. Спустя несколько дней после этого напутствия она крайне изнемогла и сказала мужу, что жизнь ее угасает. Отец диакон идет к священнику и просит его прочитать умирающей отходную. Священник пришел, но в больной почти незаметно признаков жизни: она лежала неподвижно, с поднятыми вверх, изумленными, как бы смотрящими на что-то глазами, дыхание ее замерло, и только едва приметное дыхание давало знать, что жизнь в ней еще не совсем угасла. Священник прочитал отходную и остался в доме диакона ожидать, вместе с другими, ее кончины. Ожидание продолжалось часа полтора.

– Ах, как я хорошо спала! – заговорила наконец жена диакона. – Я слышала все, что вы говорили и что читали отходную…

– Что же с тобой было? – спросил священник. – Мы думали, ты умерла.

– Нет, за мной приходили две сестры, взяли меня одна под руку, другая под другую и повели из дома в монастырь – на кладбище. Подвели к яме, затем вниз по лестнице, потом шли узким коридором в темноте и увидели свет. Здесь стояла как бы церковь с запертыми дверями, около дверей был диакон в белых ризах, с ключами в руках. «Пропусти нас», – сказали сестры. Диакон отпер двери, отворил их и пропустил нас. Мы вошли в церковь, хорошо в ней! В церкви мы нашли еще двух сестер, они сидели около стола, потом встали и сказали нам: «Пойдемте с нами!» Мы вслед за ними вышли из церкви уже в другие двери, прямо в сад, в котором так светло, такие красивые деревья и цветы, так хорошо поют птички, такой запах, что не уходила бы!

«Что, сестра, хорошо ли здесь?» – спросили меня сестры.

«Очень хорошо!» – говорю.

«Вот это тебе!» – сказали другие две сестры, которых мы нашли в церкви, и дали мне по цветку, таких я сроду не видывала.

«Нет, – отвечаю, – надо мной смеяться станут…»

«Когда опять придешь к нам, так мы тебе их отдадим, а теперь прости».

Они остались, в саду, а прежние две сестры повели меня обратно в церковь. Мы подошли опять к тем же дверям, тот же диакон выпустил нас, и дальше прежним темным, узким коридором из той же могилы опять вышли на кладбище. Сестры проводили меня до дома и в сенях простились со мной: «Прости, сестра, – сказали, – через три дня мы опять придем за тобой… все рассказывай, а трех слов… не сказывай». Поцеловали они меня: одна в голову, а другая в плечо, и пропали… Как пропали, так я и пробудилась…

Священник и все бывшие рядом старались узнать у нее, какие именно три слова ей не велено было сказывать.

– Нет, батюшка, не скажу; если скажу, то меня на здешнем свете съедят черви.

Так и не сказала. А через три дня она скончалась, тихонько, без всяких видимых страданий.

Замечательны были последние часы ее жизни: она, как передавал мне отец диакон, безграмотная, говорила как ученая; целые ночи шептала молитвы, целый час перед смертью проговорила с мужем и семьей – учила их, как жить, чтобы спастись: «Не забывайте Бога, нищих не оставляйте, живите со всеми мирно, тяжек конец грешников!» Это были ее последние предсмертные слова. В последнее мгновение своей жизни она оградила себя крестным знамением, на лице ее было небесное спокойствие.

Животворящий Крест

(Рассказ приходского священника)

Летом к нам в село приехал молодой человек лет двадцати пяти и поселился в особняке у реки. Сначала он никуда не выходил, а недели через две я увидел его в церкви. Он стал часто посещать наш храм, и не только в праздники, но и в будни можно было видеть его молящимся где-нибудь в уголке, при слабом мерцании лампадки. Он всегда приходил рано, уходил позже всех и каждый раз с каким-то особенным благоговением целовал крест. Когда мы с ним познакомились, он рассказал мне историю своей жизни:

– Мой отец был помещиком в Ярославской губернии, мы жили в небольшой деревеньке. Тихо и плавно текла моя жизнь, я был примерным ребенком. Но когда мне исполнилось десять лет, я поступил в городскую гимназию. Тяжело мне было привыкать к новой жизни. Я больше не слышал теплых слов молитвы и духовных наставлений, которые мне давали дома. Сначала я часто, подолгу молился, но язвительные насмешки товарищей, их издевательства постепенно охладили мою веру. Гимназисты были распущенны, дерзили старшим, многие курили. Я незаметно стал во всем подражать им. Часто мы смеялись над Священным Писанием, богослужением, над священниками. И все же совесть не совсем умерла в моей душе, я еще сознавал, что грешу перед Богом.

Когда я перешел в последний класс, то стал полным безбожником. Разговоры о бессмертии души, будущей загробной жизни выводили меня из себя, я злобно высмеивал тех, кто верил в Бога. Крест, орудие нашего спасения, я с ненавистью сорвал с себя и с презрением выбросил… Когда нас водили в храм, я смеялся над Божественной службой; когда наступал пост, я специально ел скоромное, чтобы показать свое презрение к уставам Церкви. Перед причащением я специально старался хоть что-нибудь съесть. Одним словом, тогда я был каким-то извергом, а не человекам.

Но вот моя учеба подошла к концу, и я окончательно окунулся в пучину погибели. Многих я совратил с истинного пути и увлек за собой…

Скоро от холеры умерли мои добрые родители, и их теплая молитва перед Престолом Всевышнего, должно быть, привела к исправлению их заблудшего сына. После получения известия об их смерти я отправился в село на их могилу. Странно: несмотря на мое безбожие и цинизм, привязанность к родителям все же у меня осталась, и холодный, развратный ум уступил голосу сердца – желанию побывать на их могиле. Это я приписываю особенному действию Промысла Божия, потому что эта поездка на родину была началом моего исправления. Приехав в родное село, я спросил церковного сторожа, где они похоронены, и отправился туда…

Когда я подошел к их могиле, мне неожиданно стало плохо, голова закружилась, и я упал без памяти на землю. Не знаю, что со мной было потом, только я очнулся уже в своем доме. Слуги были уверены, что у меня был апоплексический удар. Однако на следующий день я встал совершенно здоровый и, сколько ни думал о вчерашнем случае, не мог найти ему объяснения. Потом я опять отправился на могилу родителей. Но каково же было мое удивление, когда и в этот раз со мной случилось то же самое! Думая, что меня постигла падучая болезнь, повторяющаяся в определенные часы дня, я на третий день остался дома, и припадка не было. Но когда я пошел на кладбище опять и стал приближаться к могиле, припадок снова повторился.

Я заметил, что слуга стал смотреть на меня с опаской. Он решил, что я, наверное, очень грешен, если Господь не допускает меня к могиле родителей. Я же тогда ничего не понял, потому что не хотел признавать в этом перста Божия. Впрочем, меня удивили эти странные припадки, и я послал за доктором, он обещал приехать на следующий день.

Утром, проснувшись, я не мог пошевелиться, язык меня не слушался, тело горело как в огне, губы пересохли, я окончательно упал духом. Доктор, осмотрев меня, прописал много лекарств, но они мне не помогли. Через два месяца безуспешного лечения он мне сказал, что не знает, чем мне помочь.

Как же я испугался, когда понял, что меня оставили один на один с моим недугом! Мне не приходило в голову, что надо искать помощи у Бога, Которого я столько лет отвергал! А болезнь моя с каждым днем усиливалась и осложнялась: на теле появились гнойные раны, я очень страдал, не спал ночами.

И вот однажды вечером, когда я стал засыпать, вдруг почувствовал чье-то прикосновение, кто-то коснулся моей руки. Я вздрогнул, открыл глаза и… увидел мою мать! «Да ведь она умерла!» – подумал я.

Мама была в белых одеждах, только в одном месте чернело пятно. Ее лицо было строгим, она стояла в каком-то полумраке. «Послушай меня! – сказала она. – Твои беззакония и распутная жизнь, полная неверия и безбожия, дошли до Господа, и Он хотел истребить тебя, стереть с лица земли. Ты не только погубил себя, но и запятнал нас, и это черное пятно на моей душе – твои тяжкие грехи. Господь хотел поразить тебя, но мы с отцом молились перед Престолом Всевышнего о тебе. Он захотел обратить тебя к Себе не милостью, потому что ты этого не смог бы понять, а строгостью. Он знал, что только наша могила дорога тебе здесь, поэтому не допустил тебя к ней, поразив сверхъестественной болезнью, чтобы ты признал над собой высшую силу, тобой отвергнутую, но ты не обратился. Потом Господь послал меня к тебе. Ты не признавал Бога, будущей жизни, бессмертия души! Вот же тебе доказательство загробной жизни: я умерла, но явилась и говорю с тобой! Уверуй же в отрицаемого тобой Бога, вспомни твою мать, которая, не жалея жизни, старалась сделать из тебя истинного христианина!»

В этот момент ее лицо стало еще более грустным, она разрыдалась. Это потрясло меня, перевернуло всю душу… «Еще раз заклинаю тебя, – продолжала мать, – обратись к Богу. Ты не веришь и, может быть, думаешь объяснить мое явление расстройством твоего воображения, но знай, что твои объяснения ложны и я своим духовным существом сейчас предстою пред тобой! А в доказательство этого возьми крест, который ты сорвал с себя, прими его, иначе погибнешь! Покайся, и твоя болезнь пройдет. Тебя ждет погибель и вечный ад, если ты не послушаешь меня!» Так сказала моя мать и исчезла. Когда я опомнился, то увидел в своей руке маленький крестик.

Все это до глубины потрясло мою душу, совесть проснулась во мне, и я переродился в одно мгновение! У меня появилось чувство легкости и освобождения. В эту минуту вошел мой слуга, держа в руках икону с изображением Животворящего Креста. Не могу без волнения вспоминать эту минуту! Я тут же почувствовал, что исцелился, встал и упал на колени перед образом, который принес слуга. После этого я пошел в церковь и благодарил Бога за все. А затем я отправился на дорогую могилу. Я целовал ее и плакал, и эти горячие слезы омывали мою прежнюю жизнь и были раскаянием блудного сына.