Глава 13
Крайнев опасался быть разоблаченным немцами, но разоблачила его Соня. Из-за беспечности. Сбегая к себе от удушливой Сониной любви, Крайнев жил в Москве днями, а однажды так увлекся, что задержался на неделю. В Москве было хорошо: заканчивался август, было тепло, после холодного ноября сорок первого Крайнев оттаивал душой и телом. В банке жизнь текла спокойно и размеренно, даже Маша перестала раздражать нарядами — одевалась строго и просто. Однажды она заглянула к нему и сообщила: Крайнева хочет видеть член правления Дюжий.
Вызов был странным. Надевая пиджак, Крайнев открыл страничку интранета и пробежал глазами скупые строчки официальной биографии. Дюжего звали Степаном Савельевичем, лет ему было под семьдесят, в банке он числился членом правления с решающим голосом, но без определенных обязанностей. Такие должности именовались «золотыми парашютами» и давались отставным чиновникам, оказавшим некогда большую услугу хозяевам дела и чьи связи в высоких инстанциях оставались полезными. Банк при этом избавлялся от ненужных хлопот с властями, «парашютист» в благодарность получал приличную зарплату. Информация о чиновничьем прошлом Дюжего отсутствовала (что, впрочем, ни о чем не говорило), с фотографии в интранете смотрел седой человек с умным, волевым лицом. Крайнев вспомнил: именно Дюжий горячо жал ему руку при вручении бонуса на корпоративе.
Крайнев поднялся на вип-этаж, охранник без звука пропустил его (по всему было видно, предупредили), Крайнев прошел по широкой ковровой дорожке до нужного кабинета. Дверь оказалась обычной, не двухстворчатой, и кабинет оказался ей под стать — небольшой, аскетично обставленный. «Все-таки парашют!» — решил Крайнев, оценив. Дюжий поздоровался с ним за руку и указал на стул. Крайнев сел. Дюжий не спешил с началом разговора, с любопытством разглядывая гостя.
— Мне сказали, Виктор Иванович, — наконец сказал он, — что вы по памяти цитируете документы. — Голос у хозяина кабинета был звучный, не по возрасту сильный. — Это так?
Крайнев пожал плечами: его вызвали только за этим? Он не артист разговорного жанра!
— Пожалуйста, вспомните пункт шесть-семь устава банка! — как ни в чем не бывало продолжил Дюжий.
— Акционер имеет право произвести отчуждение своего пакета акций только в пользу другого акционера, — спокойно зачитал Крайнев. — Продажа, дарение, уступка или иное действие с акциями не в пользу акционера разрешается только с одобрения общего собрания.
— Правильно! — подтвердил Дюжий.
«Боже! — вдруг сообразил Крайнев. — Чтоб подарить мне акции, созывали собрание?»
— Решение инициировано мной, — отвечая на его немой вопрос, сообщил Дюжий. — И принято мной. Это нетрудно — контрольный пакет акционерного общества принадлежит мне. В документах указана фирма, но она моя.
Лицо Крайнева помимо воли изобразило изумление, Дюжий улыбнулся:
— Не верите?
Крайнев выразительно обвел глазами кабинет.
— Скромность украшает человека, — сказал Дюжий. — В отдельных случаях спасает жизнь. Банк создавался в девяностые, в ту пору репутация владельца имела запах горячего свинца. Времена другие, но я не стал менять. Привык. Не сомневайтесь, Виктор Иванович, это мой банк. Десять лет назад немцы побоялись больших капиталовложений — рискованно. Я к тому времени имел в Германии бизнес, весьма успешный, и располагал средствами. Немецкий банк дал имя, я — деньги. Теперь они хотят контрольный пакет. Только я не продаю… Пожалуйста, вспомните, пункт шесть-восемь устава!
— Акционер имеет право передать свой пакет акций в доверительное управление только другому акционеру.
— Хороший пункт, — довольно сказал Дюжий, — сам писал. Никакой рейдер не подступится. Немцы недоумевали — у них нет захвата предприятий.
«Сильно захотят — захватят!» — подумал Крайнев, но благоразумно промолчал.
— Догадались, почему стали акционером?
Крайнев потрясенно кивнул.
— Удивлены?
— Неожиданно! — признался Крайнев.
— Это приятная неожиданность, — улыбнулся Дюжий. — Освоитесь. Мне пора на покой, поэтому понадобился человек для управления банком. Тем не менее я вас не тороплю, можете подумать…
Крайнев вежливо поблагодарил и хотел откланяться, как дверь в кабинет распахнулась. На пороге появилась молодая женщина. По тому, как она ворвалась, не постучав, Крайнев понял: с Дюжим ее связывают не служебные отношения.
Дюжий заулыбался и встал. Гостья подлетела к нему и чмокнула в щеку.
— Привет, папа!
— Здравствуй, милая! — проворковал Дюжий, возвращая поцелуй. — Опаздываешь!
— Пробки! — пожала плечами гостья. — К тому же спешить некуда — картины не убегут. — Она только сейчас заметила, что в кабинете есть еще кто-то, и с любопытством уставилась на Крайнева.
— Знакомься, Оленька! — поспешил разрядить неловкость Дюжий. — Виктор Иванович Крайнев, начальник внутреннего аудита. Это моя дочка. Наследница и продолжательница дела.
— Не буду я его продолжать! — капризно сморщила носик гостья.
— Оленька — художница! — снисходительно пояснил Дюжий. — Между прочим, известная. Ольга Казакова, слышали?
Крайнев машинально покачал головой, тут же поймав себя на мысли, что Ольга, наверное, обидится. Но она рассмеялась, продолжая пристально рассматривать Крайнева. Затем, шагнув ближе, взяла его за подбородок и повернула к свету.
— Оленька! — сокрушенно воскликнул Дюжий, но дочка не обратила внимания.
— У вас интересное лицо, — сказала она. — Вы совершенно не похожи на банкира. Скорее на воина.
— Оленька! — вновь раздалось от стола.
— Что я такого сказала! — обиделась Ольга. — У человека интересное лицо, ему приятно слышать. Ведь так? — она заговорщицки подмигнула Крайневу.
— Так! — подтвердил он, не в силах сдержать улыбку.
— Видишь! — сказала Ольга отцу.
Тот только руками развел. Ольга помахала ему ручкой и побежала к дверям.
— Позвони охране! — выпалила на пороге. — Чтоб выпустили…
— Через неделю выставка, — пояснил Дюжий, — картины забирает. Висят в холле, видели? Не сердитесь, Виктор Иванович, Ольга — девочка хорошая.
Крайнев заверил, что нисколько не рассердился, и откланялся. Но отправился он не к себе, а спустился в холл. Двое рабочих бережно снимали со стен картины. Возле них суетилась Ольга. Крайнев медленно двинулся вдоль стены, разглядывая остававшиеся полотна. Раньше он не обращал на них внимания: есть какие-то цветовые пятна на стене — и ладно! Теперь было интересно. Все картины оказались городскими пейзажами. Крайнев узнавал знакомые улочки Москвы, но это был другой, неизвестный ему город. Сверкающий огнями, но холодный. Расчерченный светом автомобильных фар, но с пустыми тротуарами. Залитый дождем и засыпанный снегом. Человеку в таком городе одиноко и неуютно. Картины излучали пронзительную горечь, чистую, как воздух зимним утром…
— Нравится? — раздалось за спиной. Крайнев узнал голос Ольги.
— Вам было тяжело? — спросил Крайнев, оборачиваясь. — Черная полоса? — Внезапно он понял, что проявил бестактность, и смешался: — Извините.
— Не за что, — спокойно ответила Ольга. — Все правильно. С вами случалось?
— Да.
— Теряли близкого человека?
— Бабушку.
— А я — мать. Год как в тумане. Чтоб не сойти с ума, писала каждый день…
Они помолчали. Неожиданная откровенность разом сблизила их, и каждый боялся неосторожным словом разорвать эту ниточку. Первым решился Крайнев.
— Продаете картины?
— Продала. После выставки заберут.
— Жаль…
— Осталась последняя, — Ольга подвела его к маленькому полотну, где был изображен заснеженный московский дворик. — Самая первая в серии. Вид из окна.
— Сколько стоит?
— Не продается. Могу подарить.
— Я не заслужил.
— Поработайте у меня натурщиком!
— Я?
— У вас интересное лицо.
— Не знаю… — смутился Крайнев.
— Это не больно! — успокоила Ольга.
Крайнев засмеялся.
— У вас есть визитка?
Крайнев достал из нагрудного кармана белый прямоугольник.
— С мобильным! — удовлетворенно кивнула Ольга. — Позвоню на днях, ждите!
Крайнев не успел ответить. Ольга повернулась и побежала к рабочим. Крайнев растерянно смотрел ей вслед. Ольга была одета в обтягивающие брючки и джемпер. Они ненавязчиво обрисовывали формы стройного тела. «Хорошо выглядит, — вдруг подумал Крайнев. — Сколько ей? Двадцать пять? Наверное, больше — Дюжему под семьдесят. Поздний ребенок… Любимая, балованная доченька, которой все позволено. Неудивительно, что она врывается в кабинет. Если твердо решила не продолжать дело и писать свои картины, Дюжему нужен управляющий. С ним-то я сработаюсь, а вот с ней? Интересно, она в самом деле хочет меня писать или шутила? Женщины, их разве поймешь?..»
Крайнев вернулся к себе задумчивым. День этот преподнес еще сюрприз. Часы на столе Крайнева показывали конец рабочего дня, когда дверь в кабинет широко распахнулась. Вошел Пищалов. Следом Маша несла хрустальный поднос. На подносе, как с изумлением увидел Крайнев, стояла бутылка «Хенесси», бокалы и блюдечко с мелко нарезанным лимоном. Пищалов по-хозяйски указал Маше, куда ставить поднос, и небрежным движением отослал обратно.
— Распитие спиртных напитков на рабочем месте запрещено, — процитировал Крайнев пункт правил внутреннего распорядка.
— Нам можно! — отмахнулся друг.
— Почему?
— Ты будущий член правления, а я в банке больше не работаю. Заявление принес. Завизируешь?
Лицо Крайнева выразило изумление.
— Секрет Полишинеля! — хмыкнул Пищалов, разливая коньяк. — Маша сообщила: босса вызывал Дюжий. Я пробил по базе: это он подарил пакет акций. С какой радости, спрашивается? У закрытого акционерного общества было семь акционеров, одним стало больше. Маша говорит: начальник вернулся задумчивый. Понятное дело… В члены правления?
— Нет.
— А что? — удивился Пищалов.
— Доверительное управление контрольным пакетом.
— Твою мать! — всплеснул руками Пищалов. — Витя! Я знал, что ты гений, но настолько… Дай поцелую!
Как ни отбивался Крайнев, но друг все же облобызал его, обдав коньячным ароматом — событие Пищалов начал отмечать раньше.
— Выпьем, Витя! Душа горит!
— Я за рулем!
— Отвезут! Я распорядился…
Они чокнулись, выпили и зажевали лимоном.
— Помнишь, я ночевал у тебя после корпоратива? — начал Пищалов, откидываясь на спинку стула. — Наутро ты укатил к своей докторше, а я стою и не знаю, куда податься. Домой? Там Инка… К родителям? Начнутся слезы: семью потерял, бедная внучечка… Топчусь как последний бомж, и тут мелькнуло: позвоню Маше! Обругает, бог с ним! Но хоть с кем-то поговорить! Набираю: «Как дела?» — «Какие дела? — отвечает. — Вы меня бросили, как последнюю б…, на такси домой ехала, а водила черный попался, приставать начал — еле отбилась! Сижу одна, родители на даче, от тоски вою». Я ей: «Готов загладить вину!» Она мне: «Заглаживай!» Ну что? Забежал в магазин, шампанское, конфеты — стандартный фраерский набор, и к ней. Встречает. Рубашечка светится насквозь, а под ней ничего, кроме трусиков. Да и те символические. А меня Инка три месяца на голодном пайке… — Пищалов наполнил бокалы и поднял свой, любуясь цветом напитка. — Короче, выпили шампусик, она еще конфетку не доела, как я ее сгреб… Думал, врежет, а она: «Ну наконец-то!» Знаешь, почему она здесь попой вертела, сиси свои показывала? Девке двадцать три года, а она никогда и ни с кем…
— Гименопластика… — сощурился Крайнев.
— Я вас умоляю! — замахал Пищалов. — Для кого? Кто я и кто она? Ты бы видел! Элитный высотный дом, столичный новострой, консьержка в подъезде, квартира в пол-этажа… Я в таких-то и не бывал. Кто таков Пищалов? Занюханный аудитор? Гименопластику ему? А ху-хо не хо-хо? Комплекс, Витя, у девки. Подруги трахаются давно и со вкусом, у некоторых уже дети, а ее папаша в ежовых рукавицах держит — шаг вправо, шаг влево… Девка воет, а он: только после свадьбы!
— Что ж папа дома оставил?
— К экзаменам готовиться. На экономический. Одного высшего дочке мало. На даче не подготовишься: гости, пьянки…
— Ты, значит, стал репетитором?
— Ага! — Пищалов засмеялся. — Только не думай, я не сволочь. Как услыхал, что у нее все впервые, решил: сделаю как надо! Красиво. Чтоб девочке всю жизнь помнилось. Слова сказал…
— Какие?
— А то не знаешь! — отмахнулся Пищалов.
— Не знаю.
— Ну… Красота неописуемая… Как вижу, сердце в груди замирает… О такой девушке мечтал всю жизнь…
— Нехорошо обманывать! — голосом Сони произнес Крайнев.
— Почему обманывать? — удивился друг. — Разве недостойна?
— Кто-то убеждал меня в обратном!
— Трепло ходячее! — беззлобно согласился Пищалов. — Гнал на девочку! Нет чтоб в душу заглянуть. В каждой Инку видел. Ладно, Витя… Словом, показал ей все, что умею. Инка заставила выучить, простой секс ее не устраивал. Старался от души — самому хотелось. Не предполагал, что Маша такая горячая! Кричала — на улице было слышно. Блин! А потом: «Еще!» — Пищалов допил коньяк и плеснул себе снова. — С тех пор и пошло. Родители — на дачу, я — к ней! Стоны, вздохи, крики страсти… Докричались! Стукнул кто-то. Лежим как-то, довольные, вдруг открывается дверь и входит ее папаша…
— С ружьем?
— Без. Ему и не надо. Ты б видел! Маршал Жуков в Берлинской битве… Маша заледенела. Папаша глянул, все понял и тычет в меня пальцем: «Молодой человек, за мной!»
Крайнев захохотал.
— Тебе смех, а я струхнул! — обиделся Пищалов. — Оделся наспех, приходим в гостиную, он садится, я стою. Спрашивает: «Кто таков?» Докладываю: «Старший лейтенант запаса Алексей Пищалов, ныне аудитор банка». Смотрю — потеплел слегка и уже на «вы»: «Что у вас с моей дочерью?» — «Любовь!» — отвечаю. Он: «Если любишь, женись!» Я ему: «Со всей душой, только жених из меня незавидный». Он: «Это мне решать…» Достает из бара бутылку «Хенесси», лимончик, бокалы… Сели. Я ему как на духу… Чего, думаю, таить? Про Инку, дочку, семью свою разваленную. Он слушает и подливает. Приговорили бутылку, вторую начали. Маша в дверь осторожно заглядывает, он ее пальчиком подманил: «Любишь его?» Кивает в ответ. «Замуж пойдешь?» Она мне на шею. Тут меня на слезу пробило. Не ожидал от нее. Ну и коньяк в организме плавает…
Крайнев изумленно покачал головой.
— Это еще не все! — успокоил Пищалов. — Папаша, его, кстати, Иван Семенычем зовут, сразу за дело. Назавтра пришел адвокат, через неделю я свободен. Без адвоката развод долго бы тянулся. Инке адвокат — договор: квартира переходит к ней, взамен она отказывается от алиментов, но я обязуюсь ежемесячно дочке не менее трех прожиточных минимумов… Если будет препятствовать с дочкой встречаться, договор денонсируется. Инка, как про квартиру прочла, сразу подмахнула. Ладно… Иван Семенович назначает помолвку. На даче. Это только называется «дача», на самом деле особняк громадный, лужайка, бассейн, фонтан… Родителей моих привезли, а мне Семенович велел дочку доставить, Полинку. Знакомиться — так со всеми! Дает лимузин с шофером. Инка увидела, зафыркала: бывший муженек пыль в глаза трусит… Ладно. Привез я Полинку, дорогой думаю: буду держать возле себя. Чужая кровь. Ошибся… Ты Полинку знаешь: Мальвина из сказки. Волосы золотистые, вьются, глазищи голубые… Куколка! Семеныч с женой как увидали, так и прикипели. Два дня с рук не спускали! Наняли клоуна развлекать, привели пони, вечером фейерверк… Фотограф бегает, снимки на память. Перед отъездом каждому по альбому, в том числе и дочке. Семеныч мне говорит: «Думал, пусть Маша учится, но теперь все! Будет рожать! Мне пятьдесят пять, хочу внуков! Если такую куколку мне соорудишь, считай должником…» Оказалось, у него бизнес, да еще какой! С какой радости он в чиновники поперся, не знаю, но догадаться несложно. Чиновнику бизнесом руководить нельзя, в его ведомстве с этим строго, отдал в управление. Как у нас управляют, знаешь. Ворье! Одних выгнал, затем других… Хотел дочку на контроль поставить, для того ее к нам в аудит устроил, пихал в экономический. «Теперь, — говорит, — контролером будешь ты! Бросай свой банк, зарплату нищенскую! Есть дела поважнее. Замом генерального определю, будешь присматривать за управленцами, а там, может, и сам возглавишь…»
Крайнев засмеялся. Пищалов глянул обиженно, но потом не выдержал и поддержал.
— Это не все! — сказал он, отсмеявшись. — Дай закончу. Привез я Полинку домой, она, конечно же, похвасталась, альбомчик маме показала. Звонит мне Инка, и голос у нее… Как понесла! Оказывается, я давно все задумал, нашел невесту богатую, вынудил супругу законную на развод подать, обобрал ее при дележе имущества… Короче, сволочь законченная! Ох, Витя! — Пищалов перекрестился. — Пусть меня бог простит, но я ей все сказал! Про провинциалок хитрожопых, гименопластику подлую… Ты знаешь, я человек не злой, но душу отвел. Об одном жалею: лица ее в тот миг не видел! Никогда не думал, что месть сладка. Слышу: плачет, и слезы эти ядовитые от ненависти. Изменить-то ничего нельзя. Решение суда вступило в законную силу, отказаться от договора — потерять квартиру. Перехитрила сама себя…
— Не страшно? — спросил Крайнев. — Не успел снять один хомут, как новый на шею?!
Пищалов покачал головой.
— Ты ведь не любишь Машу?
— Полюблю! Главное, как она ко мне… Это не Инка. Знаю, что скажешь! Бессовестно охмурил девушку, к богатству прилип. Правда! Охмурил, прилип. Но я, когда в постель ее тащил, о богатстве не думал. Есть таковое — что ж… Мне нравится. Ты даже не представляешь, как счастлив! Месяц назад вешаться хотел, а сегодня любим, уважаем и весь в шоколаде. В кои-то веки вижу: мне рады! Маша светится, а тесть… Вот! — Пищалов указал на бутылку. — Из его запасов. Сам дал. Говорит: «Пойдешь к начальнику заявление подписывать, угости! На свадьбу зови…» Он к тебе полон респекта.
Крайнев изумленно поднял брови.
— Точно! Маша уши прожужжала, нравился ты ей. Семеныч, как я понял, справки наводил. Думаю, хотел видеть тебя зятем. Поздно! — засмеялся Пищалов. — Место занято! Но запомни: я тебе должен по гроб! Помнишь утренний разговор после корпоратива? На постой к тебе проситься хотел, жить с Инной сил не было. Вдруг слышу: женщина у Вити. «Все, — думаю, — не сегодня-завтра привезет, что мне под ногами болтаться?» Если б не это, век Маше не позвонил бы! Витя!..
Они обнялись, душевно. В кабинет заглянула Маша и, оценив ситуацию, по-родственному подставила Крайневу свою щечку. Он приложился.
— Видишь, какую упустил! — прокомментировал Пищалов. — Где глаза-то были?
— Век себе не прощу! — поддержал Крайнев.
Маша довольно засмеялась.
— На свадьбу обязательно приходите! — велела строго. — С девушкой! Посмотрим… — она не закончила, но Крайнев понял, на кого хочет посмотреть Маша. Подумал: «С девушкой будут проблемы…»
* * *
Они случились в тот же вечер.
— Где ты был? — спросила Соня.
— Здесь! — соврал Крайнев.
— Стоит ноябрь, пасмурно, — сердито сказала Соня. — Лица у всех белые. У тебя — загар.
— Это летний! — попытался отшутиться Крайнев.
— Летний давно сошел, — безжалостно продолжила Соня. — В том числе у тебя. Теперь вдруг появился. Откуда?
Крайнев молчал, не зная, как ответить.
— Давно замечала: вроде никуда не уходил, а отсутствовал. Долго.
— Так не бывает.
— Бывает. Я чувствую!
— Чувства не доказательства.
— Хочешь доказательств? — Соня уперла руки в бока. — Пожалуйста! Во-первых, загар.
— Подумаешь!.. У печки сидел!
— Наука это отрицает. Ладно, пусть по-твоему. Где ты взял подарки?
— Купил.
— Ты не выходил в тот день за двор, специально в окно наблюдала. Пришел ты сюда без мешка.
— Принесли.
— Саломатин? Сомневаюсь!.. Больше никто не заходил. Если все ж проглядела и подарки передали, как быть с зеркалом? Оно большое, заметное, просто так не притащишь.
— Привезли и спрятали заранее.
— Не выкручивайся! — сердито сказала Соня. — До твоего прихода зеркала не было. Где его прятать?
— В сердце!
Он попытался ее обнять. Соня уперлась руками ему в грудь.
— Это не все! Ты привозишь лекарства. Я врач, но таких не знаю. У человека крупозное воспаление легких, я даю ему три таблетки, и через неделю он на ногах. У Саломатина в лагере начался сепсис, два укола — и заражения крови как не бывало.
— Разве плохо?
— Хорошо! Но я хочу знать, где ты их берешь?
— У немцев.
— На ампулах русские названия…
— Что ты хочешь? — сердито спросил Крайнев.
— Правду!
— Не имею права ее открыть.
— Я должна знать!
— Почему?
— Я тебя люблю.
— Это не причина.
— Есть другая… — Соня вдруг всхлипнула. — Я каждый день трясусь: приду, а его нет! Исчез! Ничего не сказав, ничего не объяснив…
— Ты обижаешь меня!
— Как поверю, если ты постоянно лжешь?
— Хорошо, — устало сказал Крайнев. — Я действительно исчезаю. Здесь проходит миг, а там — дни! Иногда недели… Там сейчас лето, тепло. Отсюда загар. Там нет войны и есть лекарства, которых здесь еще не придумали.
Сонины глаза были по блюдцу.
— Это правда? — прошептала она.
— Самая настоящая!
— Тебя послали сюда с заданием?
— Нет.
— Значит, сам?
— Да.
— Разве такое возможно?
— Как видишь.
— Не верю! — Соня сжала виски ладонями. — Такое невозможно!
— Сто лет назад никто не верил, что человек может летать в небе, плавать под водой и перемещаться по земле быстрее птицы. Сегодня этим никого не удивишь.
— Прошло сто лет?
— Меньше.
— Значит, я старше тебя?
— Лет на пятьдесят.
— Боже! — Соня разрыдалась.
— Что ты, глупенькая! — Крайнев гладил ее по спине. — Это только на бумаге. Биологически я старше, сама видишь.
Однако Соня расстроилась так, что он едва успокоил.
— Зачем ты пришел к нам? — спросила Соня, когда рыдания стихли. — Для забавы?
— Получилось случайно. Потом понял, что могу помочь. Как обычный человек.
— Ты не обычный! — возразила Соня и стала разбирать постель. Они молча улеглись, но Соня не прижалась к нему, как обычно. Лежала рядом, время от времени тихонько вздыхая.
— Ты возвращаешься к себе только за лекарствами? — вдруг спросила Соня.
— Нет. Там у меня работа, друзья…
— Жена, девушка?
— Никого.
— Не обманываешь?
— Спроси себя!
Она насупилась и некоторое время молчала, покусывая губки. Затем приникла к нему.
— Возьми меня туда!
— Не получится.
— Почему?
— Небольшой груз проходит, но большой уже нет.
— Попробуй!
— Хорошо!
Крайнев крепко обнял ее и закрыл глаза. Ноздри его затрепетали, уловив запах прели, тело стало легким, невесомым, он ощутил привычное чувство полета. В глаза ударил свет, и откуда-то издалека донесся женский визг. Крайнев был у себя в квартире, один. Он торопливо вдохнул-выдохнул — и вот уже сидел на койке рядом с Соней. Глаза у нее были безумные.
— Ты словно растворился! — испуганно сказала она. — Я так испугалась…
Крайнев развел руками.
— Не уходи от меня больше! — попросила она. — Не то у меня сердце остановится!..
Крайнев пообещал, сознавая, что обещания не сдержит. Соня это поняла.
— Вы живете богато? — спросила она чуть погодя.
— По-разному.
— Но ты не бедный?
— У меня хорошая зарплата.
— Ты в самом деле мог купить десять пар ботинок?
— Хоть двадцать!
— Богатый… Мне первые туфли купили в семнадцать, на выпускной вечер. До этого ходила в чужих обносках. Родители — учителя, в семье четверо детей… Я получала стипендию в институте, но вечерами работала санитаркой, чтоб не голодать. Здесь нищета, война, смерть, а ты зачем-то оставляешь свой благополучный мир…
— В нем нет тебя!
— Нельзя жить на два дома, — сказала Соня горько. — Пусть сейчас у тебя никого нет, но придет время — появится. Ты решишь, что с ней интереснее, и больше не вернешься. Я останусь одна…
— Прежде выдам тебя замуж! — неуклюже пошутил Крайнев.
— Вот! — всхлипнула Соня. — Уже думаешь…
Кляня себя за глупый язык, Крайнев долго утешал ее, целуя глаза, губы, шею… Внезапно она обняла его так сильно, что Крайнев едва не вскрикнул от боли. Через мгновение они стали одним телом, и в этот раз ее страсть плеснула через край. Она кусала и щипала его, царапала спину и угомонилась, только совсем обессилев…
