Конец – это только начало?

Андалузия, или Андалусия, которую владевшие ею когда-то вандалы называли Вандалузией, была переименована маврами в Аль Андалус. Православных епископов Леандра, Исидора и Юлиана, способствовавших, в своем качестве последних писателей Античности, неожиданному расцвету духовной жизни в вестготской державе, сменили «агарянские» поэты. Неустанно сочинявшие победные песни, сладкозвучные касыды и газели, оглашавшие древние города Гранаду, Кордубу, Виллу Гайену (возникшую на месте бывшего поместья римского императора Гая Калигулы) и др. восторженными восхвалениями новой веры, новой страны, новой жизни магометан на древней римской и готской земле Иберийского полуострова.

Расцвет мавританской культуры в Испании оставил свои зримые следы, известные доныне нам и всему миру. Роскошные бани, Львиный дворик в гранадской Альгамбре, дворцы, патио, уникальное переплетение различных, но так гармонично слитых воедино элементов иберийско-арабской жизни. Именно благодаря всему этому нам так трудно оплакивать падение вестготского царства в Испании. Которое, согласно многим историкам, погибло под бременем своих собственных противоречий и даже успело (к примеру, по мнению Дитриха Клауде) отказаться от вестготского языка (чему, конечно же, способствовало обращение готов при Реккареде в кафолическую веру и их отказ от арианской библии Вульфилы, написанной на готском языке), к моменту, когда арабы нанесли ему последний, смертельный удар, лишь прервавший давно начавшуюся агонию. Лишь поставивший кровавую точку под давно уже внутренне исчерпавшим себя владычеством вестготов. Но Испания отличается от других стран Европы. Она – страна романсов и сказаний. «Прославляя свои воинские подвиги, испанцы делали это в христианском духе; но форму этих славословий они заимствовали у мавров. Поскольку истина познавалась явно не посредством пера и чернил, но посредством оружия и кровопролития, она увековечивалась не в томах библиотек, а в воинственной народной поэзии. Наши романсы – сумма нашего богословия и нашей философии», утверждал испанский писатель и дипломат Анхель Ганивет и Гарсия (покончивший с собой в 1898 г. в Риге, на территории Российской империи).

«Песнь о моем Сиде» – древнейший испанский героический эпос, уходящий своими корнями в эпоху последних вестготов – содержит больше арабских, чем германских, элементов. Хотя к моменту его создания готские героические песни далеко еще не отзвучали. А прозаические пересказы исторических средневековых романсеро Хинесом Пересом де Ита – одним из основоположников жанра исторического романа в Европе – и «Рукопись, найденная в Сарагоссе» графа Яна Потоцкого кажутся нам, людям XXI г., гораздо ближе, чем глубокомысленные полемические произведения Исидора Севильского со всеми их тонкостями и ухищрениями. И все таки было бы несправедливо и неверно напрочь забывать вестготскую Испанию, рассматривать вестготов лишь как преходящий, эфемерный эпизод в долгой истории Испании. И делать вид, будто вестготы – лишь одна из многочисленных приправ к и без того уже излишне пряной и острой «олье подриде» Иберийского полуострова. Ну, разве что чуть-чуть тяжеловеснее цыган; чуть-чуть грубее иудеев; чуть-чуть попроще мусульманских авторов любовно-поэтических шедевров Абу Мухаммада Али ибн Ахмада аль-Андалуси, или, сокращенно, ибн Хазма – творца «Ожерелья голубки» ; чуть менее душеполезнее премудростей рабби Моше бен Маймона из Кордовы, Рамбама, «орла синагоги», известного в Европе как Маймонид. Хотя, вследствие латинского языка и христианского содержания испанской литературы вестготского периода в ней крайне сложно выделить собственно вестготский субстрат, в ней чувствуется одно. Неустанное стремление к самоутверждению, характерное для времени и для субъектов Великого переселения народов, все-таки еще не умерло. И не погибло вместе с царем Родерихом и его дружинниками на поле сражения при Гвадалете.

Битва завершилась для вестготов полной катастрофой. Вне зависимости от того, где именно она произошла. На Гвадалете, к югу от Аркоса, на Гвадарранке близ Геракловых столпов, или в устье реки Саладо близ Хереса де ла Фронтера. Длилась ли она восемь, семь, пять дней или всего лишь день. Как бы то ни было, она стала не только поражением, но и последним, в высшей степени впечатляющим, внушительным самоутверждением и – в то же время – зримым проявлением готской сущности, которой даже победоносные арабы сочли необходимым засвидетельствовать свое искреннее уважение. Сыновья Родериха получили от новых мусульманских хозяев Испании богатые земельные пожалования. И возможность беспрепятственно жить – пусть не по-царски, но вполне по-княжески. В отличие от православных «ромеев» августа Юстиниана I в Италии, мавры-мусульмане не вели в Испании против готов войну на уничтожение. Христианские жители городов, покоренных маврами, не были обращены в рабов. Страна не была разграблена подчистую. И даже, вроде бы, не подверглась большей эксплуатации, чем при вестготах. И, хотя граница расширившегося Халифата с сохранившимися на севере Испании христианскими государствами (на последних клочках вестготской земли еще какое-то время и кое-как держались объявившие себя царями Агила II и Ардо – последний, по мнению Дитриха Клауде, правил в Септимании, за Пиренеями) оставалась чем-то вроде военного кордона, союзы между ними на протяжении последующих столетий нередко заключались вне зависимости от религиозной принадлежности высоких договаривающихся сторон.

Но самое главное заключалось в другом. Часть Пиренейского полуострова так и не покорилась его новым хозяевам. Переселившиеся туда готы, принятые остатками свевов (живших там издавна и не добитых вестготами) в союзе с автохтонным кельтиберским населением, сплотились в новую общность, исполненную веры в царей своих мелких государственных образований и в выполнимость возложенной на них самим Провидением высокой миссии освободить когданибудь Испанию от мавров.

В то время как арабы и берберы преодолевали Пиренеи, завоевывали остатки готских владений в Септимании, совершали все более глубокие и опустошительные рейды в земли франков, пока не были разбиты франкским майордомом Карлом Мартеллом под Трикассием (сегодняшним Труа) и Пиктавией (современным Пуатье), христиане северной и северо-западной Испании упорно отстаивали – как бы в тени упомянутых выше масштабных военных событий – свои крохотные владения. Их сердцем была Галисия, древняя Галиция – страна паломников со всей Европы, стремящихся сотворить достойный плод покаяния за совершенные грехи там, где упокоены мощи святого апостола Иакова, ставшего небесным заступников Испании – в Сантьяго де Компостела.

Но для того, чтобы паломники могли идти на поклонение ко гробу святого апостола Божьего, в ставшую уже на три четверти мавританской Испании, готам было необходимо во что бы то ни стало удержать в своих руках узкую полоску земли на севере страны. Сражаться за Испанию так, как они сражались за Италию у подножия Везувия при Тейе. И точно так же, как никто не знал, откуда, из какого ниоткуда, взялся Тейя, теперь никто не знал, откуда, из какого ниоткуда, взялся воитель Пелагий. Возглавивший последних вестготов, как Тейя, когда-то – последних остготов.

Традиционно принято считать, что Пелагий (или, по-испански – Пелайо) был одним из уцелевших в битве при Гвадалете знатных готских воинов (по некоторым сведениям – «князем»). Он ухитрился провести остатки своей доблестной дружины через всю Испанию в ее северную оконечность и основать там независимое графство (комитат). Не ранее 721, но и не позднее 725 г. т.е. лет через двенадцать после поражения и гибели вестготского царя Родриго-Родериха, «старец» (если верить роману Мигеля Сервантеса де Сааведра «Дон Кихот») Пелагий дал арабам бой, расцениваемый испанцами как начало их семисотлетней Реконкисты. Первый бой новой эпохи, новой эры. В которую арабы вынуждены были перейти от наступления к обороне. А христианская Испания принялась шаг за шагом отвоевывать захваченный у нее маврами полуостров.

Место этого боя хорошо известно. Он произошел к востоку от Овьедо, в долине реки Рио Селья, близ пещерного монастыря Ковадонга. Испанский автор Эмилиано де ла Уэрга, большой знаток истории этой священной для испанских христиан долины и побед, одержанных Пелагием над сарацинами (другое название арабов-мусульман), писал о первой победе Пелайо при Ковадонге (или, по-астурийски, Куадонге):

«Когда всякое сопротивление маврам на равнинах Кастилии утратило смысл, князю Пелайо пришли на ум горы и скальные стены Астурии, оказавшиеся неприступными даже для римлян. С остатками войска, разбитого при Гвадалете, он обратил свои стопы на север и начал набирать себе дружину среди мужей Астурии. К нему присоединилось немало туземцев. Это были храбрые воины, хорошо знавшие свою область непроходимых лесов и труднопреодолимых гор < … > Но и во всем остальном Пелайо проявил большую осмотрительность; он даже поддерживал определенные отношения с губернатором победоносных арабов в Хихоне, и с Кордовой, где, говорят, провел некоторое время в заключении как заложник. Невзирая на то, что его тщательно охраняли, ему удалось бежать и добраться до гор Астурии, где его уже ожидали верные соратники; теперь ему было необходимо ударить на врага, поскольку арабы, после бегства пленника, уже не сомневались в его намерениях. Он повелел трубить в военную трубу и укреплять лагерь. Оружие, изготовленное по его приказу, состояло из луков со стрелами, кинжалов и небольших копий, служивших туземцам для защиты от хищных зверей (возможно, охотничьих рогатин? – В.А.), пращей и камней. Нетрудно разгадать план, которому он следовал. Иберы на протяжении двух столетий сопротивлялись громадному военному превосходству римлян, применяя против них тот способ ведения войны, который мы сегодня называем герильей (малой, или партизанской войной – В,А.). На стороне христиан были горы, в которых можно было укрываться, как в естественных укреплениях, созданных самой природой; непроходимые леса, в которых превосходно ориентировались туземцы; а также небесное могущество Святой Девы, Вирхен де ла Куэва («Пещерной Девы»). Арабы, для которых было крайне важно уничтожить этот очаг сопротивления, пытались добиться победы в полевом сражении. Однако выбор поля битвы оставался за христианами. Последние выжидали в засаде, но, когда выдавался благоприятный случай, вступали в бой, хотя враги значительно превосходили их вооружением и численностью. На руку христианам играла внезапность совершаемых ими из засады нападений. Постепенно мощь и численность войск мусульман ослабевала. Находившийся в своей ставке, расположенной в Санта Куэва («Священной Пещере»), предводитель христиан дон (от лат. «доминус», т.е. «господин» – В.А.) Пелайо разрабатывал стратегию, отдавал распоряжения об устройстве засад, постоянно менял места расположения своих войск и распределял провиант, нередко состоявший лишь из меда диких пчел и из дичи, водившейся в лесах. Христиане удерживали горные высоты, обрушиваясь с них на мелкие вражеские отряды, уничтожая их и срывая таким образом все планы мусульман. При таком способе ведения войны сарацинское войско день ото дня несло все большие потери. Год от года (с 718 по 722 г.) падала его численность, мораль и боевой дух. Христиане же, напротив, с каждой одержанной, пусть даже незначительной, победой, становились немного сильнее; а по мере возрастания их оптимизма, возрастало и число воинов, шедших в бой с врагом под знаменем Креста».

Весьма интересным представляется и сообщение о Пелагии, содержащееся в «Хронике короля Альфонса III» :

«Пелайо со своими людьми пребывал в недрах горы Аусева, когда появилось войско (мавров – В.А.), разбившее свои бесчисленные шатры перед входом в пещеру. Епископ (!) Оппа (или Оппас – В.А.) взошел на возвышенность напротив Святой Пещеры и вопросил: «Пелайо, где ты?» Тот отвечал ему из трещины в скале: «Я здесь». Епископ продолжал: «Думаю, от тебя не укрылось, что все войско готов не смогло устоять перед сарацинами. Как же ты думаешь оказать им сопротивление, сидя в этой горе? Внемли моему совету и покорись; перейдя на сторону мавров, ты получишь много всякого добра». Пелайо возразил: «Разве ты не читал в Священном Писании, что Церковь Господа подобна горчичному зерну, из коего, как оно ни мало, по милости Божией произрастает нечто большее, чем из всех остальных семян?» Епископ отвечал: «Воистину, так сказано в Писании». Пелайо же ему: «Наше упование – Христос; из этой малой горы придет спасение для Испании и для готского народа. Милость Христова освободит нас от этих неверных, которые я презираю». Тогда епископ обратился к войску мавров со словами: «Готовьтесь к бою, вы ведь слышали, что он мне ответил»».

Военачальник мавров Алькаман подал знак начать сражение. Неверные пустили в ход пращи и катапульты. Сверкнули обнаженные мечи, запели стрелы, засвистели дротики. Однако по милости Божией, камни из пращей и катапульт, залетавшие внутрь пещеры и долетавшие до скрытого в ней алтаря Пречистой Девы, отлетали обратно, поражая насмерть выпустивших эти камни сарацин. Готы сделали вылазку из «Священной Пещеры» и обратили мавров в бегство. Епископ Оппа был взят ими в плен, Алькаман убит, а с ним – сто пятьдесят тысяч (!) мусульманских воинов. Уцелевшие же шестьдесят три тысячи (!) мавров, бежавшие в поисках спасения в селение Амосу, были погребены под гигантским оползнем, обрушившись вместе с массой земли и камней в реку Дева. По сей день река, выходящая из берегов при паводке, выносит на поверхность человеческие кости и оружие. Мунуза (еще один арабский предводитель – В.А.) бежал из Хихона, но был настигнут в Вилья де Олальес и убит собственными дружинниками».

Надо думать, что мавританские камни и дротики, пущенные снизу вверх и падавшие на пол пещеры, не причиняя вреда укрывавшимся в ней христианам, летели обратно вниз, убивая мавров, только под пером хронистов. Что указанная ими численность арабских воинов была сильно преувеличена. И что на пытавшихся спастись бегством арабов обрушился не оползень, а отряд преследовавших отступающих неверных разъяренных готов, свевов и кантабров. Многочисленные фантастические подробности и преувеличения, которыми пестрят христианские хроники, объясняются упоением первой победы после стольких унизительных, позорных поражений. В арабской же хронике Наф аль тиб де аль-Маккари, цитируемой испанским автором Клаудио Санчесом Альборносом в его труде «Мусульманская Испания», об этой битве сказано следующее:

«Как сообщают некоторые историки, первым объединил христиан, бежавших в Галисию, после арабского завоевания Испании, некий неверный по имени Пелайо, родом из Астурии, взятый арабами в заложники , чтобы защититься от населения этой страны. Он бежал из Кордовы во времена Аль-Хурр бен Абд аль-Рахмана а-Закафи, второго арабского эмира Испании, на шестой год после завоевания, происшедшего в 98 году Хиджры (716–717). Он сеял смуту среди христиан, пока они не прогнали наместника аль-Хурра и не стали хозяевами страны (Астурии – В.А.), каковыми они и остались. Число их царей до смерти Абд аль-Рахмана III составило двадцать два.

Иса бен Ахман аль-Рази говорил, что во времена Анхазы бен Сухама аль-Квальби в стране Галисия восстал некий дикий упрямец по имени Пелайо. С тех пор христиане в Аль Андалусе начали защищать те области, которыми они еще владели, хотя и не надеялись больше на то, что им это удастся. Мусульмане воевали с многобожниками (каковыми магометане считали христиан, верящих в Триипостасного Бога – В.А.), прогнали их и завладели их страной вплоть до Ариулы в земле франков, захватили Памплону в Галисии, и на долю царя по имени Пелайо не осталось ничего кроме гор, куда он убежал с тремя сотнями человек. Непрестанно подвергающиеся нападениям, его воины умирали от голода, и у него осталось не более тридцати мужчин и десяти женщин. И им было нечего есть, кроме меда, который они отбирали у пчел, гнездившихся в расселинах скал. Это надоело мусульманам, и они, наконец, с презрением сказали: Тридцать диких ослов – что за вред они могут нам причинить? В 133 году (Хиджры – В.А.) Пелайо умер, и царем стал его сын Фафила. Правление Пелайо длилось девятнадцать лет, правление же его сына – два года. После этих двоих правил Альфонсо, сын Педро и дед Бени Альфонсо, которым удалось сохранить свою власть по сей день и отвоевать то, что было отнято у них мусульманами».

Христианские и арабские хроники настолько противоречат друг другу, что именно из факта их противоречивости можно сделать следующий важный вывод. Вне всякого сомнения, пара сотен лишенных всякой реальной силы и надежды на успех, упорно сопротивлявшихся в очевидно безвыходной ситуации, туземцев во главе с «безбашенным» вестготом, действительно могли казаться маврам дикими, упрямыми ослами. Тем более что во всей покоренной мусульманами Испании коренных жителей никто – пока! – особенно не притеснял. О чем свидетельствует хотя бы факт присутствия в арабском войске христианского епископа, выступающего в качестве парламентера и пытающегося убедить дона Пелайо в бессмысленности дальнейшего сопротивления – мол, плетью обуха не перешибешь… И даже призывающего мусульман готовиться к бою со своими единоверцами – готовыми победить или умереть за Пресвятую Богородицу – Вирхен де ла Куэва – православными христианами, не желающими покориться, «преклонить колена пред Ваалом» ! С другой стороны, совершенно очевидно и нечто другое. Даже обладающее подавляемым численным превосходством, возглавляемое опытными военачальниками, хорошо вооруженное (вплоть до метательных машин) арабское войско оказалось бессильным и неспособным одолеть небольшой отряд испанских «герильясов», искусно использующих особенности труднодоступной и труднопроходимой горной местности. Возможно, дона Пелайо вдохновлял пример из прошлого – стойкое сопротивление кельтиберов римлянам, о котором он мог знать из сказаний и книг (если, конечно, был обучен грамоте). Подобно тому, как мы знаем из книг о том, как о горные теснины Испании, обороняемые ее несгибаемыми в своем мужестве сынами (да и дочерьми), сломала себе зубы мнившая себя непобедимой армия императора французов (а фактически – императора Запада) Наполеона I. Да и франкскому паладину «римского» императора Запада Карла Великого – графу Роланду – с его верным другом Оливьером и воинственным архиепископом Турпином довольно солоно пришлось в Испании – не зря с тех пор и по сей день

 

Плачут сладкозвучные виолы,

Вспоминая сечу под Ронсевалем…

 

(«Песнь о Роланде»).

Таким образом, Ковадонга, Священная Пещера, наряду с доблестной Нуманцией и Ронсевальским ущельем, принадлежит к числу мест кровавых уроков, данных этой удивительной в своей своеобычности Испанией т.н. великим державам. И не важно, кто давал им этот кровавый урок – доримское население Иберии, баски-васконы или крепчайший этнический сплав, образовавшийся в горах Астурии из кельтов, свевов, готов с баскскими «вкраплениями» …

Конечно, в той тесной и узкой долине никак не могли уместиться двести тысяч арабов с обозом, стрелометами и камнеметами. Они бы просто задохнулись в тесноте и давке и оставили отважных воинов дона Пелайо без работы. Однако значение той или иной битвы зависит не от числа участников. А от ее характера и последствий. С учетом же данного обстоятельства следует заметить, что горы, взирающие вниз на Ковадонгу, видно, не случайно носят имя Пикос де Эвропа, «Европейских пиков». Ибо именно в их сени дикий упрямец дон Пелайо выиграл одну из судьбоносных для Европы битв – не в одинединственный день победы при Ковадонге, но в течение последующих лет своего ожесточенного сопротивления арабам. Своих неустанных боев за северный краешек потерянного, казалось бы, субконтинента. Пикос де Европа предстают перед нами высочайшими башнями неприступной крепости. Ибо «в Ковадонге, на одном из подступов к крепости, Пелайо в 722 г. устоял перед мусульманами, распространившими свое господство на весь мир от Индии и до Атлантики. Именно там и родилась Испания» (Клаудио Санчес Альборнос).

Хотя точная дата победы Пелагия над сарацинами при Ковадонге все еще не установлена, поскольку наметившийся в ходе борьбы перелом наступил не только в день той ставшей знаменитой, но отдельно взятой, битвы, но и в ходе целой серии отличавшихся большей или меньшей ожесточенностью боев испанских «герильясов» с маврами в 718–722 гг., ясно одно. Эти «схватки христианского Давида с мусульманским Голиафом» имели государствообразующее значение. Подобно тому, как французская королевская династия Капетингов была основана малоизвестным графом Одо(ном), или Эдом, отличившимся героической обороной города Парижа от норманнских викингов, так и победы при Ковадонге оказалось достаточно для того, чтобы малоизвестный дотоле Пелагий-Пелайо стал царем не подчинившихся маврам вестготов «со товарищи».

В данной связи важно обратить внимание на сообщения арабской хроники о годах, проведенных Пелагием в заложниках у мавров. Ибо в заложники арабы (да и не только они) обычно предпочитали брать не абы кого, но отпрысков самых знатных семейств покоряемых ими земель и народов. Астурийским краеведам удалось установить, что Пелагий-Пелайо был родственником царя вестготов Хиндасвинда (Хиндесвинда). И что вестготский царь Витица (смещенный впоследствии злополучным Родерихом) приказал, по внутриполитическим соображениям, убить отца Пелагия – Фавилу. Коль скоро это так, то доказательства прямого преемства новой, основанной Пелагием, династии с доарабскими царскими родами вестготов – налицо.

Пелайо одержал победу, но большой славы и могущества он все же не достиг. Его столицей стал живописный городок Кангас де Онис, расположенный в шестнадцати милях от Ковадонги. Пелагию, умершему в 731 г., наследовал его упомянутый выше сын Фавила (правивший до 739 г.), Фавиле же – князь из другой ветви царского рода вестготов, Аль(де)фонс(о) I, фигурирующий в исторических сочинениях, в т.ч. и на русском языке, как Католический (хотя правильнее было бы назвать его Кафолическим, т.е. Православным – ведь раскол единой апостольской церкви произошел лишь в 1054 г., о чем полезно лишний раз напомнить). Аль(де)фонс I был потомком несчастного царевича Герменгильда-Ерменигельда. Как писал в своей латинской Истории испанский хронист Лука, епископ Туйский, голосом всего народа готов был избран (царем – В.А.) дон Альдефонс Кафолик (лат. : Aldefonsus Catholicus ab unverso populo Gothorum eligitur). Лишь Аль(де)фонсу, зятю царя Фавилы, женатому на царской дочери Эрменсинде, или Герменсинде (его предпочли малолетним царским сыновьям, не способным править), и прозванному за свою воинскую доблесть Великим, удалось несколько расширить христианскую зону влияния. Причем не только силой оружия. Но и – прежде всего – путем использования кровавой смуты, разгоревшейся в мавританском лагере. После быстрого мусульманского завоевания Иберийского полуострова в 711–718 гг. он был превращен магометанами в провинцию Арабского халифата, которым правила из Дамаска (Сирия) династия Омейядов (Умайядов). Резиденцией арабских наместников в Испании, носивших титул «вали» или «эмир», стала Кордова, прежняя Кордуба.

Первоначально испанский эмир назначался африканским наместником «общеарабского» халифа, а тот, в свою очередь, подчинялся непосредственно халифу. В этническом отношении мусульмане Иберии подразделялись на арабов, живших в городах, берберов, живших в сельской местности, и сирийцев, преобладавших в войсках (размещенных в казармах). Эти мусульманские народы боролись между собой за власть над страною Аль Андалус. В 750 г. правившая Арабским халифатом династия Омейядов-Умайядов была свергнута и почти полностью истреблена новой династией – Аббасидами (перенесшими столицу халифата из сирийского Дамаска в месопотамский Багдад). Абд ар-Рахман, один из уцелевших Омейядов, совершил побег в Египет, а затем – в Магриб (Северную Африку). Но его попытки закрепиться на египетских и африканских землях оказались безуспешными. В конце 755 г. Абд ар-Рахман высадился в Испании, захватил Кордову и провозгласил себя эмиром. Некоторое время он формально признавал власть Аббасидов над Испанией, в качестве их наместника. Но после обострившегося конфликта с ними в 785 г. упоминание Аббасидов в пятничных проповедях в мечетях было запрещено по всей умайядской Испании. Большую часть своего правления Абд ар-Рахман I провел в борьбе с испанскими христианами. Однако подлинным создателем независимого Кордовского эмирата стал его преемник Абд ар-Рахман II, начавший ускоренную исламизацию населения Пиренейского полуострова, значительно уменьшив число христиан на мусульманских землях. Между тем, борьба за власть над Испанией между арабами и берберами не прекратились и после создания независимого Кордовского эмирата. Что давало дополнительные шансы иберийским христианам.

Сын Альфонса I – Фруэла I Жестокий (годы правления: 757–768), вследствие межмусульманских распрей, смог, наконец, спуститься с гор и основать город Овьедо, ставший истинным средоточием новой испанской державы на готской основе.

В первые десять лет своего правления он одержал много побед над маврами и был милостив и великодушен, но затем, склонившись к тирании, стал ненавистен своим подданным, и за то, что незаконно лишил жизни своего брата Вимерана, любимого народом, был свергнут и убит в 768 г.

В Овьедо (в местном произношении: Овьеддо), давно забывшем, кажется, о жестокости своего вестготского основателя, сохранились архитектурные памятники той поры, прежде всего – церкви Сан Хулиан до лос Прадос (или, в местном произношении – «Сантульяно»), Сан Мигель де Лильо (по нашему, храм святого Михаила Архангела – бывшая часовня царского дворца) и Санта Мария де Наранко (перестроенный царский дворец, о чем свидетельствуют лестницы и внутреннее помещение, похожее скорее на палаты древнего германского царя, чем на неф христианского святилища). Наглядно свидетельствующие о свершившемся, наконец, слиянии властного германского мышления с великой христианской идеей Реконкисты, о готском прошлом испанского народа. Альфонс I, вне всякого сомнения, ощущал себя всецело готом и постоянно это подчеркивал.

Но и в округе – в долинах, тянущихся к Пикос де Эуропа, да и ниже, у моря, сохранилась россыпь церковок, арочек, крипточек, часовенок – зримые свидетельства начавшегося великого движения. Поначалу это было лишь самоутверждение, непрерывные попытки вырваться из арабских тисков, затем – изумленное, постепенное пробуждение от тяжелого сна, от ночного кошмара. Восстания, начавшие вспыхивать на юге против власти могущественных завоевателей, перешедших от прежней политики религиозной терпимости к насильственной исламизации своих христианских подданных, позволили северянам продвинуться до реки Дуэро. Постепенная утрата арабами бдительности, самовлюбленность изнежившихся мавров, их утонченное искусство и сладкая жизнь позволили суровым христианским воинам Астурии и Леона все чаще переходить от обороны к наступлению.

С вполне понятным нетерпением испанские историки ищут в этих темных столетиях – VIII, IX и X – истоки не только свойств испанского национального характера, которым Испания была обязана своим величием, но и характерных черт христианских испанских государей эпохи Реконкисты. При этом они – за небольшим исключением – не желают ничего слышать о, вне всякого сомнения, лежащих в их основе вестготских истоках и традициях. Как, впрочем, и об удивительной стойкости и способности к сопротивлению баскского племени. Породившего Наварру и «гуманиста с мечом в руке» – Генриха IV, Великого Беарнца, основателя династии Бурбонов – одной из знаменитейших в Европе Средневековья и Нового Времени. Тем не менее, именно, здесь, на Севере, на орошаемом дождями кантабрском побережье, с его промышленными городами и шахтами, можно, при желании, убедиться в том, что мощь свевско-готско-баскского наследия не была исчерпана в ходе Реконкисты (в отличие от мощи наследия кастильского). Его непокорные, своенравные потомки – Каталония, Астурия, Леон и Страна басков (Эускади) – всем новомодным «автономистским» поползновениям вопреки – залог будущего Испании, вечно прекрасной и единой в своем многообразии.