Отравленная жвачка: опасный дар иностранцев
Отравленная конфета, взрывающаяся игрушка: первое появление коварного дара
И снова нам придется вернуться во времена Первой мировой войны. Война велась не только в окопах, но и на страницах газет, а рассказы о военных преступлениях противника ужасали не меньше, чем сводки с фронта. Один такой рассказ, обошедший все газеты, повествовал о чудовищных зверствах немцев в бельгийском госпитале: захватив госпиталь, немцы якобы обезглавили всех раненых, а шотландской медсестре Грейс Хьюм отрезали обе груди и оставили ее умирать от потери крови. Этот рассказ, записанный от умирающей Грейс ее младшей сестрой, шокировал британскую публику. Но она была шокирована еще сильнее, когда выяснилось, что Грейс Хьюм жива и здорова и вообще никуда не выезжала из Шотландии, а поддельное письмо было сфабриковано ее младшей 17-летней сестрой Кейт. Ее судили и приговорили к нескольким месяцам тюрьмы. Примечательные слова сказал ее врач, пытаясь смягчить приговор:
Она [Кейт Хьюм] прочитала так много историй о германских зверствах, что она на самом деле поверила в то, что ее сестра была убита.
Именно так фольклорный текст и начинает влиять на реальность.
Другой жуткой историей, вызвавшей полное доверие публики, стала история о немцах, которые будто бы разбрасывают по деревням взрывающиеся игрушки и отравленные конфеты. Многочисленные публикации с бельгийского фронта утверждали, будто бы немцы таким образом мстят бельгийским партизанам, точнее их детям. Так же считали на румынском фронте: «германские летчики бросали в Бухаресте отравленные конфекты». Естественно, что самих взрывающихся игрушек никто не видел.
Такие слухи включают несколько месседжей: война ведется не с армией, а с гражданским населением; враг проявляет исключительную жестокость, причем по отношению к самым беззащитным (к раненым, женщинам и детям); кроме того, враг действует с изощренным коварством, предлагая то, что трудно достать во время войны, — игрушку, конфету, шоколад. Каждый из этих месседжей отражал или мог отражать настоящие военные реалии (вспомним, что Кейт Хьюм придумала свою историю про отрезанные груди под впечатлением от реальных военных преступлений). Соединенные вместе, они убеждали слушателя (или читателя) в нечеловеческой жестокости и подлости врага. Такие слухи возникают каждый раз, когда появляется психологическая потребность в дегуманизации военного противника. Во время Второй мировой войны советские граждане слышали, что немцы разбрасывают шоколад с опасными бациллами или ядом: «говорят, что немцы начали бактериологическую войну. Сбрасывают яркие коробочки, раскрыв которую, человек сразу же умирает от какого-то яда». Эти истории продолжали распространяться во время войны в Афганистане, в которой СССР участвовал на протяжении почти десяти лет, начиная с 1979 года. Там воюющие стороны взаимно обвиняли друг друга в коварных диверсиях. Советская сторона утверждала, что американцы разбрасывают на дорогах мины в виде игрушек, чтобы уничтожать советских солдат и местных детей. Наш собеседник, служивший в советской армии в начале 1980‐х годов в Афганистане, вспоминает, что советским солдатам категорически запрещалось поднимать с земли любые предметы (считалось, что любой такой предмет мог оказаться миной-ловушкой) и брать у местных жителей еду. Сам он, впрочем, никогда с минами-ловушками не сталкивался и очевидцев таких военных преступлений не встречал. А в оппозиционном самиздатском журнале, который издавали в те годы диссиденты, те же самые обвинения были направлены против советских военных:
Многочисленные комиссии установили, что СССР нарушает в Афганистане законы войны: применяет напалм, газы, мины, предназначенные для мирного населения (в виде игрушек и т. д.).
Обвинение в использовании взрывающихся игрушек было частью антиамериканской пропаганды на социалистической Кубе. Наш информант вспоминает, что в пропагандистских брошюрах, которые кубинцы в 1985 году привезли на фестиваль молодежи и студентов в Москве, рассказывалось среди прочего о том, как «империалисты-убийцы суют гранаты в куклы, с рисунками».
Коварный дар в мирное время
Истории об опасных иностранных дарах не исчезли и в послевоенное время. Они обосновались в художественной литературе, преимущественно — в детских книжках о «шпионах». В повести Алексея Попкова «Тайна голубого стакана» (1955) методом «опасного дара» действует шпионка — красивая и ярко одетая женщина, предлагающая пионеру отравленную конфету в яркой обертке:
Вижу, стоит на крыльце женщина молодая, красивая. Кофточка на ней шелковая, зеленая-зеленая, а в руках желтая сумочка. Стоит и все оглядывается по сторонам, как будто дожидает кого или кого-то слушает… Попросила она воды, зашла в дом и так внимательно оглядела кухню и комнату. Потом спросила, не заезжал ли сегодня к нам кто-нибудь с рудника? Я сказал, что у нас давно никого не было, а дедушка ушел в тайгу. Тогда она достала из сумочки две конфетки в цветных бумажках и дала мне. «Это, — говорит, — вечером, как дед вернется, чай пить будете, одну сам съешь, а вторую дедушке дай, пусть и он попробует!» Улыбнулась и ушла, а мне что-то так страшно стало…
Но также подобные истории продолжали существовать в виде слухов и городских легенд, по крайней мере они возникали время от времени в таких посещаемых иностранными туристами городах, как Москва и Ленинград. Но периодами особой актуальности таких историй становятся Всемирный фестиваль молодежи и студентов 1957 года и Олимпиада-80.
Как мы уже говорили (с. 339), наплыв иностранных гостей в 1957 году вызвал тревогу как у советского руководства, так и у рядовых советских граждан. Эта тревога нередко находила выражение в историях, в которых иностранец стремится навредить советскому гражданину, предлагая ему в подарок привлекательную вещь. При этом в «фестивальных» рассказах, в отличие от слухов военного периода, иностранец не устраивает массовых заражений, он действует на индивидуальном уровне и стремится навредить конкретному человеку. А такие истории, в свою очередь, вызывали повышенную бдительность при контактах с иностранцами. Об одном таком случае мы узнаем из милицейской сводки по поводу посещения шведской делегацией колхоза «Коллективный труд» в Ухтомском районе в 1957 году:
…один из делегатов дал двум русским мальчикам конфеты. Один из них взял конфету в рот и тут же выплюнул, так как она оказалась горькой. Присутствовавший при этом инспектор 3-го отделения милиции Р. незаметно отобрал у второго мальчика конфету и позже передал ее работнику КГБ.
Из текста донесения ясно, что милиционер искренне забеспокоился, не отравлена ли конфета. На самом же деле гости, скорее всего, предложили детям популярное шведское лакомство — лакричные конфеты, которые действительно имеют очень специфический вкус (что и объясняет реакцию мальчика).
Перед Олимпиадой-80 в Москве и нескольких других крупных городах начинают активно ходить истории о взрывающихся ручках и игрушках, которые иностранцы якобы дарят советским детям. И опять эти истории имеют сильный остенсивный заряд, то есть влияют на поведение людей. Один наш собеседник вспоминает, как его мама испугалась, увидев подаренный сыну иностранный фонарик, — она искренне считала, что он может взорваться:
На площади нас поприветствовал какой-то дядька-иностранец. ‹…› Он оказался врачом, приехавшим на какую-то конференцию, и подарил нам ворох жвачек, биковских ручек [ручки известной французской фирмы BIC] и даже пару каких-то сувенирных медицинских фонариков — уж не знаю, может, он был и не врач, а торговый представитель. Дома я с восторгом рассказал о встрече, достаю фонарик, хочу показать, как он работает, а мама отшатывается: «Не надо, вдруг там бомба!»
Хотя жертвами опасного дара в таких рассказах обычно выступают дети, иногда бывают исключения, и увечье от взорвавшегося в руках импортного предмета получает взрослый: «Один иностранец подарил таксисту авторучку. Через некоторое время таксист достал ее из кармана, чтобы рассмотреть, а она взорвалась у него в руке. Остался без рук».
По своему происхождению такие истории относятся к уже известным нам агитлегендам (об этом мы подробно рассказывали в главе 3). Задача этих агитлегенд в канун Олимпиады очевидна — предотвратить контакты советских людей с иностранцами. Но почему иностранец в этих легендах вредил именно так — предлагая соблазнительный дар?
Иностранный дар: коварная иллюзия
В начале главы мы говорили, что в слухах и городских легендах иностранцы из развивающихся стран чаще всего представляли инфекционную опасность: предполагалось, что их тело несет в себе экзотические и опасные болезни. Однако особый статус западной вещи (с. 297) существенно повлиял на тот тип опасности, которую фольклор приписывал другим иностранцам — из западных стран. Опасность, исходящая от «западных» иностранцев, — совершенно другого типа. Если «негр» в большинстве сюжетов опасен сам по себе (опасность исходит от его тела), то человек из «мира капитала» вредит доверчивым советским людям, предлагая им в дар желанные западные вещи.
Как мы подробно рассказывали в главе 4, советские люди стремились обладать западными вещами, потому что они были во многом не просто вещами, а знаками принадлежности к западному, не-советскому миру (с. 297). Одним из таких «объектов желания» для детей и подростков была иностранная жевательная резинка — частый элемент детской товарно-обменной сети. Иностранная жвачка была вещью настолько редкой и вожделенной, что иногда жевалась по очереди компанией друзей или даже всем классом (практика, которая сегодня кажется непонятной и довольно отталкивающей).
Поэтому неудивительно, что среди опасных даров, которыми искушали иностранцы, на первом месте по упоминанию находится отравленная жвачка: «Ребята во дворе говорили, что нельзя брать жвачку у иностранцев, потому что внутри там лезвие бритвы или она отравленная». Следом идут импортные джинсы и косметика, в которых могут оказаться «микроиголка с ядом» или паразиты: «Люди находили вшей или еще что-то в этом роде в швах импортных джинсов, купленных с рук у иностранцев».
Иностранный дар: жест превосходства
Почему же дары чужака, приехавшего из западной страны, желанны, но так опасны?
Как мы знаем из классических работ по теории дара, очень разные человеческие культуры выработали практически универсальное представление о дарообмене. За даром, как показал французский социолог Марсель Мосс, всегда должен следовать отдарок. В простом обществе, где нет судов и полиции, социальные и властные отношения между людьми основываются на сложной системе дарообмена. Принятие подарка буквально вынуждает человека к ответному дару. Если ответный дар не производится, то в современном мире человек (как минимум) испытывает дискомфорт, а в обществе более архаическом его социальный статус понижается. Дело в том, что подарок, который не «отдаривается» эквивалентной по своей символической или экономической стоимости вещью, ставит получателя в подчиненное положение по отношению к дарителю. Поэтому истории об отравленных дарах часто возникают в колониальной и постколониальной ситуации. Колонизатор дарит колонизируемым предмет, который те не могут «отдарить» в силу своей бедности и неразвитости. В легендах этот предмет, на первый взгляд, является благодеянием, но на самом деле несет смертельную опасность. Именно по такой схеме строится знаменитая история об «оспенных одеялах», утверждающая, что в середине XVIII века генерал Джеффри Амхерст, командующий британскими войсками в Северной Америке, якобы раздавал индейцам одеяла, зараженные оспой. Эта легенда, не имеющая никаких документальных подтверждений, попала в американские учебники истории и сейчас популярна как среди коренных жителей Америки, так и среди потомков колонизаторов. Этот пример — не единственный случай, когда легенды об отравленных дарах в колониальной или постколониальной ситуации становятся символическим изображением отношений господства и подчинения. Дисбаланс власти — даже если он не связан с колониальными отношениями — нередко вызывает к жизни теории о «заговоре элит»: последние обвиняются в том, что они травят и убивают простых людей ради увеличения собственного благосостояния.
В советском случае иностранные подарки вызывают беспокойство, потому что роль подателя даров обеспечивается принадлежностью чужака к более развитому обществу, и это неравенство статусов тем более очевидно, что получатель не может сделать ответный дар. Конечно, формально иностранцы получали ответные дары, особенно если взаимодействие носило организованный характер и проходило в форме приема иностранной делегации в школе или во Дворце пионеров. Более того, организаторы таких встреч настаивали на необходимости делать ответные дары. Но ценность иностранных вещей была такова, что найти эквивалентный им предмет для «отдаривания» было невозможно. И уж точно им не являлся какой-нибудь значок с изображением Ленина или палехская шкатулка. Именно поэтому иностранный дар многими воспринимался как унизительный и категорически осуждался в рамках так называемого «идеологического воспитания» (подробнее об этом см. в главе 3, с. 190–207).
Так фольклор о злодеяниях иностранцев говорил не столько о традиционных ксенофобских стереотипах, сколько о статусах и о власти. Легенды 1970–1980‐х годов одновременно демонстрировали советское превосходство над одними иностранцами (вспомним истории о диких и заразных африканцах, с. 318) и подтверждали подчиненное положение по отношению к другим через истории об отравленных дарах.
