29

Она неслась по лестницам как сумасшедшая, чуть не оступилась на лестничной площадке, но ухватилась за перила и влетела в коридор, где находилась комната Моны. Дважды постучала в дверь, сильно и нетерпеливо, и, когда никто не ответил, распахнула ее.

В комнате висела Мона.

Ее ноги по-прежнему касались стула; казалось, будто кончики пальцев приклеены к сиденью, а тело свесилось вперед в петле. Голова повернута к двери, глаза распахнуты и торчат из глазниц. Язык протиснут между губами, и из уголка рта свисает нечто липкое и вязкое. Но она шевелилась. Одна нога слегка дергалась, словно пытаясь оторваться от стула.

Крик был таким громким, что у Софии заложило уши. Потом она сообразила, что это ее собственный крик. Шагнула было к стулу, но ее оттолкнули сильные руки, и она упала на колени.

– Не смей трогать стул!

София узнала сердитый голос Беньямина. Внезапно он оказался на стуле и вынул голову Моны из петли. Поймал женщину на руки и, немного побалансировав, слез на пол. У Софии с бешеной скоростью завертелись мысли, причем совершенно нелогичные: петля больше похожа на какой-то шнур; как странно, что Беньямин спасает Мону во второй раз; она где-то читала, что повешение на короткой веревке занимает больше времени, чем на длинной…

Мона обессиленно лежала на полу, а Беньямин дул ей в рот. София села и взяла ее за руку, не зная, что еще она может сделать. Посмотрела на бледное лицо и испытала облегчение, увидев, что там теплится жизнь. Слабый румянец на щеках. На лбу выступили капельки пота. Глаза, похоже, опустились обратно в глазницы. Беньямин пыхтел и дул бесчисленное количество раз, и Мона начала кашлять и хрипеть. Повернула голову в сторону, и ее вырвало. На полу образовалась лужица из тушеных бобов с ужина. София подумала, что впервые рада виду рвоты.

Любопытные сотрудники толпились в дверях, не решаясь войти.

– Убраться! Всем убраться отсюда! Немедленно! – закричал появившийся Освальд.

Остальные бросились врассыпную, как застигнутые в темном укрытии тараканы. Освальд вошел в комнату, встал позади них и посмотрел на Мону. Поднимать на него взгляд Софии не хотелось. Она судорожно сжимала руку Моны, пристально всматриваясь в ее блуждающие глаза.

– Нам нужно вызвать «Скорую помощь», – сказал Беньямин Освальду. – Ей необходимо лечение.

Тот сел на корточки рядом с ними.

– Дай-ка я посмотрю на нее…

София нехотя выпустила руку Моны и отошла в сторону.

От взгляда Освальда Мона отпрянула, но он взял ее за запястье, пощупал пульс, приподнял веки и посмотрел на белки глаз. Потом взял ее руками за горло, и она застонала.

– Больно?

– Немножко. – Первые слова. Значит, она может говорить.

– Никакой «Скорой помощи» не надо, она оправится, – решительно заявил Освальд.

– Но она пыталась покончить с собой. Разве о таком не требуется заявлять? И потом, ей ведь нужен врач. – Беньямин был заметно рассержен.

– Ты забыл, что я изучал медицину? Я говорю, что с ней все будет хорошо.

Беньямин сглотнул и пробормотал что-то неразборчивое.

– Петля легла на шею чуть наискосок, – произнес он немного погодя.

– Да, поэтому она осталась жива, – сказал Освальд. – Даже этого не смогла сделать правильно…

– Никакого врача, – прошептала с пола Мона. – Не надо.

– Слышишь, что она говорит? Кто у нас занимается больными?

– Элин. Она личный куратор, но отвечает и за это тоже.

– У нее есть какое-нибудь медицинское образование?

– Ну, она санитарка.

– Тогда пусть круглосуточно ухаживает за Моной, пока той не станет лучше. Вы же понимаете, что мы не можем тащить сюда полицию и врачей… Видно, что ей уже лучше.

Мона попыталась сесть, но снова опустилась на пол. Выглядела она ужасно. Лицо в поту, волосы висят клочьями, у кожи бледно-зеленый оттенок. На шее, там, где врезалась петля, виднелись ярко-красные пятна. Мона повесилась на куске удлинителя. Она плохо прикрутила узел к крюку от лампы и, кроме того, криво расположила петлю вокруг шеи, делая все в большой спешке. Поэтому ее вечная неловкость спасла ей жизнь.

– Послушай меня, – сказал Освальд Моне. – Не пытайся пока вставать. Мы с Беньямином отнесем тебя в постель. София, проследи за тем, чтобы здесь кто-нибудь прибрал. – Он с отвращением посмотрел на рвоту на полу. – Беньямин, я хочу, чтобы ты поговорил с мужем Моны… как там его зовут?

– Андерс.

– Да, с Андерсом. Объясни ему, что произошло. Ему придется переехать в палату, чтобы Элин могла некоторое время пожить с Моной.

Он говорил поверх головы Моны, будто ее здесь не было. Затем устремил на нее пристальный взгляд.

– Ты совсем рехнулась? Ты ведь не пытаешься доказать, что я неправ, когда разбираюсь со всеми вашими злоключениями?

– Вовсе нет… сэр, – прошептала Мона.

Освальд посмотрел на потолок, где на крюке по-прежнему болталась петля.

– Сними это, Беньямин, и оставайся здесь, пока София не приведет Элин.

Когда София спускалась по лестнице, у нее начали трястись руки, и, как она ни пыталась, успокоить их не получалось. Потом почувствовала, что ноги тоже дрожат, поэтому присела на лестнице, пытаясь собраться.

Казалось, раскачивалась вся лестница, и Софии стало настолько плохо, что пришлось закрыть глаза. Но ее качало даже в темноте, при опущенных веках. Когда она вновь открыла глаза, у нее возникло ощущение, будто лестница перед ней стерлась. Она подумала, что лучше пойти, чтобы ее вырвало. Заставила себя встать и нетвердыми шагами побрела вниз.

Во дворе ее обдало свежим, холодным воздухом. Было темно – забыли включить освещение. Она немного постояла, не шевелясь. Медленно вдыхала носом и выдыхала через рот, чувствуя, как холод окутывает ее дрожащее тело словно промороженным одеялом. Вскоре дрожь утихла. София подумала, не позвонить ли, наперекор Освальду, в службу «Скорой помощи» или в полицию, но это казалось бессмысленным. Мона же сказала, что не хочет.

Элин прибиралась в домиках. По выражению ее лица София поняла, что слух о Моне уже распространился, как пожар.

– Гостей у нас все равно нет, – проговорила Элин. – Я пойду прямо сейчас.

– Прихвати из своей комнаты ночную рубашку, зубную щетку и все такое, поскольку тебе предстоит спать у нее, – сказала София. – Увидимся наверху.

Она поборола порыв рассказать Элин все. Выплеснуть из себя, как жутко это было. На обратном пути взяла в чулане ведро и швабру. По крайней мере, рвотой она собиралась заняться сама. Поднимаясь по лестнице, снова ощутила головокружение, и ступеньки опять начали раскачиваться. Стало трудно дышать и заныло в груди. Как раз когда София решила сесть и перевести дух, она увидела направлявшегося вниз Освальда.

– Ну вот, – сказал он. – Теперь я должен рассказать все персоналу… Почему самые веселые задания здесь всегда достаются мне?

Тут он заметил ее состояние.

– В чем дело? У тебя совершенно сломленный вид.

София пробормотала, что немного странно себя чувствует.

– Ты испытала шок, – заключил Освальд и посмотрел на ведро со шваброй. – Иди, убери, а потом предоставь все Элин и приходи в офис. Я тебе помогу. Поняла?

Кивнув, она подождала, пока он прошел мимо нее, и с трудом преодолела последние ступеньки до комнаты Моны. Беньямин был еще там. Они обменялись многозначительными взглядами.

– Поговорим об этом позже, – сказал он.

Мона лежала в постели и выглядела жалкой и бледной; ее спутанные волосы разметались по подушке. София сначала вытерла пол, а затем села на край кровати и взяла ее за руку.

– Не говори ничего, если не хочешь. Тебе лучше дать горлу отдохнуть. Скоро придет Элин и позаботится о тебе. Поспи немного.

Мона с хрипом закашлялась.

– Андерс и Эльвира?..

– Когда ты слегка отдохнешь, они придут тебя навестить.

– Что я наделала? Все было так черно… Простите.

– Не надо ничего говорить.

– Это в основном ради Эльвиры. Я подумала, что, если исчезну, Андерсу наверное, позволят увезти ее на материк. Для нее плохо быть здесь.

– Почему?

– Я просто знаю, – сказала Мона и поджала губы. – Чувствую.

«Она что-то знает, но не говорит, – подумала София. – Что-то во всем этом не так».

– Но разве вы не можете покинуть остров, когда истечет срок ваших контрактов?

– Ты же сама знаешь. Контракты являются символическими. Просто покинуть «Виа Терра» нельзя. Это дело жизни. Призвание.

Тут в дверь вошла Элин с раскрасневшимися от энтузиазма щеками.

– Теперь я все беру на себя, – решительно заявила она. Когда из комнаты исчез Беньямин, никто не заметил. София немного поговорила с Элин и пообещала зайти попозже.

Выйдя за дверь, она вспомнила слова Освальда на лестнице о том, что он ей поможет. Она надеялась, что он не станет ее отчитывать, потому что у нее совсем не было сил. Тело не слушалось и еле шевелилось, и мозг, похоже, ему вторил.

– Садись, София, – сказал Освальд, когда она вошла в офис, и поставил ее стул перед своим письменным столом. – Это просто для того, чтобы ты не уснула в кресле.

Значит, он ее ждал.

Сидеть перед ним, словно посетителю, казалось странным.

– С Моной всё в порядке?

– Да, Элин уже там.

– Ты испытала шок. Это вполне естественно, но я тебе помогу.

София кивнула. Что же он собирается делать?

– Ты помнишь тезис номер два, где речь идет о бесконечной силе? Когда человек вызывает в памяти моменты, в которые он проявлял себя сильным, и черпает из них энергию?

– Да, конечно. Второй и четвертый тезисы понравились мне больше всего.

– Хорошо. Но сейчас мы его перевернем. Вместо того чтобы черпать энергию из событий, ты должна освободить энергию. Отделаться от негативной энергии. Понимаешь?

– Да, но разве так можно? Менять тезисы?

– А ты как думаешь? – возмутился Освальд. – Кто, по-твоему, их писал?

– О'кей. Понимаю.

– Хорошо. Закрой глаза. Сделай глубокий вдох и выпусти воздух через рот. Расслабься. Пока мы будем этим заниматься, ты должна держать глаза закрытыми.

София уставилась в темноту под веками. Заметила, что раскачивание почти прекратилось, но ощутила удивительную слабость.

– Вызови в памяти событие, когда ты чувствовала себя беспомощной.

– Сейчас?

– Разумеется, из прошлого. Расскажи о первом воспоминании, которое всплывет.

Его голос стал глубоким, почти гипнотическим; он вовлек ее в неразбериху из мелькающих картин. Мозг слегка оцепенел, тело казалось тяжелым.

Она стала рассказывать ему обо всем, что всплывало в памяти. Пересказывать воспоминания о тех моментах, когда чувствовала себя слабой и беспомощной. Как ни странно, они были аккуратно распределены в хронологическом порядке; оставалось только извлекать их. Каждый раз, когда возникало очередное событие, Освальд велел ей разбираться в нем и высвобождать негативную энергию.

– Высвобождай энергию! – командовал он. – Направляй ее к потолку. К небу.

Его голос стал неотчетливым и тонким, но тем не менее он достигал самой глубины ее души.

И вот возникло нужное событие. Возможно, самое первое. Ей было пять или шесть лет. Была зима, шел снег, маленькие красивые снежинки кружились на ветру. Она добежала до шоссе, хотя ей не разрешалось. На обочине лежала собачка. Она лежала на боку, явно сбитая машиной, поскольку совершенно обмякла и не шевелилась. Дуновением ветра с дороги принесло немного снега, который тонким слоем накрыл собачку и ее. Она могла точно воскресить в памяти, как собачка смотрела на нее печальными черными глазами. Каким мокрым и холодным оказался нос собачки, когда она к нему прикоснулась. И как она почему-то знала, просто знала, что собачка умрет.

Воспоминание причинило боль. В груди заныло, в горле образовался толстый комок, и София не могла произнести ни слова, не хотела рассказывать дальше.

– Разбери событие снова, – велел Освальд. – Освободи всю вредоносную энергию. София, ты справишься!

Она заплакала.

Освальд заставил ее рассказывать об этом событии несколько раз, пока слезы не прекратились и она не почувствовала себя совершенно обессиленной.

– Теперь можешь открыть глаза, – сказал он.

Первым, что увидела София, была его рука, лежащая на ручке и блокноте. Освальд записывал все, что она говорила. Встретившись с ним взглядом, поняла, что он доволен.

– Вот и ответ, София! Вот почему ты иногда бываешь такой чувствительной. Понимаешь, ты все перепутала. Мона – не щенок. Она – взрослый человек, который несет ответственность за свои поступки. Ты чувствуешь себя лучше?

– Да, – солгала София, поскольку ей ни за что не хотелось, чтобы он продолжил копаться в ее памяти.

– Понимаешь, Мона все это инсценировала, – продолжил Освальд. – Чтобы вызвать сочувствие и избежать тяжелой работы. Она слабая и безвольная, и ей здесь не место. Мы отправим ее на материк. Разумеется, после того, как она подпишет каждую чертову бумагу о неразглашении профессиональной тайны.

– А Эльвиру? – не удержавшись, спросила она.

– Эльвира сможет сама решить, где ей хочется находиться. Она не ребенок. И, если тебя интересует мое мнение, слеплена из гораздо лучшего теста, чем Мона. – Он поспешно встал. – Знаешь, сегодня вечером я собираюсь удалиться пораньше. Ты можешь прибрать здесь и, когда закончишь, идти спать.

Он обошел вокруг стола и встал у нее за спиной. Взял ее за волосы и оттянул голову назад так, чтобы она смотрела на него. Потом высвободил одну руку и обхватил ее за подбородок. Еще больше заломил голову назад – так, что у нее заболели жевательные мышцы.

– Тебе надо научиться расслабляться. Не принимать все так чертовски серьезно.

К ее спине прижалось что-то твердое.

Освальд отпустил ее подбородок и переместил руку на грудь. Рука была расслабленной, но вдруг он начал растирать ладонью в том месте, где у нее располагался сосок, одновременно прижимая это твердое ей между лопаток.

– Ты страшно напряжена. Расслабься, черт возьми!

Его руки опять ослабли и исчезли с ее тела.

София сидела спиной к двери и не могла видеть его, когда он выходил; лишь услышала шаги и хлопок закрывшейся двери.

Ее снова затрясло. Она немного посидела на стуле в том же положении, в каком он ее оставил. Заметила, что ничего не чувствует: ни возбуждения, ни напряжения. Подумала, что такое с ней впервые.

Задумалась над тем, чего он от нее хочет. Что произойдет, если она ему откажет. Что произойдет, если она не откажет. Попыталась сообразить, с кем она могла бы поговорить. Мысль пойти и рассказать обо всем Буссе показалась настолько абсурдной, что София засмеялась. От мысли поговорить с Беньямином ей стало дурно. Она точно знала, что он скажет. Что она это просто вообразила, поскольку перенервничала после случившегося с Моной. Она прямо слышала его голос: «Откуда ты это знаешь? Ты видела эрекцию? Может, у него просто лежало в кармане что-то твердое».

Поговорить с кем-нибудь из девушек – немыслимо. Они только начнут ревновать и возненавидят ее еще больше. Освальд всегда лапал ее наедине. Получится ее слово против его слова. Значит, выхода нет.

«Пусть продолжает, – думала София. – Если он действительно набросится на меня, я всегда смогу врезать ему коленом, и к кому тогда он пойдет?»

Она попыталась отделаться от мысли о нем, но в комнате было слишком тихо. София по-прежнему могла чувствовать его за спиной. Грудь, к которой он прикасался, была горячей. Воздух в офисе казался тяжелым и удушающим.

Она подошла к окну и распахнула его. В роще возле гостевых домиков что-то вспыхивало. Присмотревшись, София увидела, что там втихаря курит Андерс, вероятно, разволновавшийся из-за Моны. Она оставила окно открытым. Немного побродила по офису. Заснуть сейчас она не сможет, и если пойдет к себе, то превратит Беньямину вечер в маленький ад.

София села и стала потихоньку просматривать экраны камер наблюдения – ей было любопытно, как персонал отреагировал на случившееся с Моной. Большинство по-прежнему не спали. Многие сидели на кроватях и разговаривали с потрясенным видом.

«Значит, забеспокоились», – подумала она.

Дойдя до седьмого номера – кнопки, показывающей ее прежнюю палату, – она обнаружила, что рядом с седьмой есть еще одна кнопка, без номера.

София заметила ее впервые. Для начала она нажала на седьмую, дававшую широкоугольную картину ее старой палаты. На экране появились сидящая на кровати Мадлен и лежащая под одеялом Анна. Последняя переехала туда, когда выехала София, поэтому в седьмом номере теперь жили Анна, Мадлен и Эльвира.

Мадлен говорила громко и оживленно. Усилить звук София не решилась, но смогла различить фразы типа: «Черт, что на нее нашло?» и «Когда закончится весь этот кошмар?».

Потом она нажала на пустую кнопку.

Появилась новая картинка, еще не набравшая резкость. В старой палате явно имелась дополнительная камера.

На экране была стоящая под душем Эльвира.