Границы знания

В книге Tertium Organum и в очерке “Эзотеризм и современная мысль”, написанным в период между 1911 и 1916 годами, Успенский размышлял над проблемой границ познания и возможности расширения этих границ. Он отмечал, что в то время как люди так часто и громко кричат о неограниченных возможностях познания и об “огромных горизонтах, раскрывающихся перед наукой, в действительности наше знание ограничено пятью органами чувств плюс способность умозаключения и сравнения, далее которых человек может никогда и не пойти”.

Успенский утверждал, что существует три типа знания: “обычное знание”, “возможное знание” и “скрытое знание”. Проводя различие между видимым миром, или миром явлений, доступных органам чувств, и между невидимым миром, или же “миром скрытого”, Успенский полагал, что “позитивистская теория допускает возможность объяснения высшего через посредство низшего, объяснение невидимого через посредство видимого”, ставя под сомнение тот незыблемый принцип параллелизма между фактами физического и психического мира, бытия и мышления, на котором строил свою познавательную модель поздний позитивизм.

Успенский ссылался на то, что он называет “огромной силой внушения ходячих мыслей”, объясняя, почему мы видим только физические явления, убеждая самих себя, что это единственная реальность. Это объясняет также, почему для искреннего позитивиста любое метафизическое доказательство иллюзорности материи кажется софистикой. “Обычное знание”, по Успенскому, основывается на этой “огромной силе внушения ходячих мыслей”. Но как скоро этот “искренний позитивист” начинает осознавать, что “видимое производится невидимым… его позитивизм начинает разрушаться… стены, которые он сам построил кругом себя, начинают распадаться одна за другой”, и он приходит к возможному знанию.

Этот вид знания основан на осознании, что видимые физические проявления могут часто скрываться, подобно ручью, который уходит под землю, но продолжает существовать в невидимой форме и, в конечном счете, может выйти из скрытого состояния и вновь появиться. Эти цепи явлений, то скрытые от наших глаз, то видимые, переплетаются и входят одна в другую. Так, согласно Успенскому, возможное знание – это знание скрытой активности явлений, так же как и их видимой активности. Возможное знание “рассматривает видимый феноменальный мир как часть какого-то иного, бесконечно более сложного мира”. Он цитирует Гегеля: “Каждая идея, распространенная в бесконечность, перерастает в свою противоположность”. Успенский утверждал, что “все имеет бесконечное разнообразие значений, и знать их все невозможно” и что “конечное определение возможно только для конечного ряда явлений”.

Понятие возможного знания, включающего феномены “скрытой активности явлений”, предлагало более емкую концепцию знания, нежели эмпирическое опытное знание позитивистской науки.

И, наконец, понятие “скрытого знания, превосходящего все обычные виды человеческого знания, (которое) пронизывает всю историю человеческой мысли с самых отдаленных эпох”, стало фундаментальным понятием всех работ Успенского. Он находит эту идею как в древних, так и в современных духовных источниках, и особенно – в работах теософов, которое поместили ее в центр своего учения. Скрытое знание альтернативно “обычным видам человеческого знания”. Последние основываются на “пяти органах чувств” и на “нашей способности к умозаключению и сравнению”. Первое же основано на “чувствах, превосходящих наши пять чувств, и на способности мышления, превышающей наше обычное мышление”.

Обычное, или общепринятое, знание – это знание, которое, расширяясь, все же остается в той же плоскости. Скрытое знание – это “чудесное” знание, или магия. Первое основано на “обычном состоянии сознания”, а второе – на “необычных, редких и исключительных состояниях человека”, о которых он пишет, что они “редки и очень мало изучены” и которые он называет “мистическими состояниями сознания”, определяя мистику как форму проникновения в наше сознание форм скрытого знания. Успенский называет обычное состояние сознания только “частным случаем миропонимания”. Вопрос о нераскрытых возможностях человека и о подлинной человеческой эволюции, ведущих его к скрытому знанию, является ключевым в концепции Успенского.

Эволюция

Прекрасно осознавая центральное положение понятия эволюции в западной мысли и его роль в развитии так называемой прогрессивной мысли второй половины XIX столетия, Успенский писал в своей книге “Новая модель вселенной”: “Эволюция превратилась в универсальный ключ, отпирающий все двери”.

Концепция этой “очень гипотетической идеи… независимого и механического процесса” развития стала мишенью его острой критики. Он подверг критическому рассмотрению это понятие как в свете современного ему научного знания, так и с точки зрения концепции скрытого знания. Различая области приложения этой идеи, он видит ее частичную пригодность для теории “естественного отбора” у Чарльза Дарвина. Успенский был хорошо знаком и с тем, что писал Герберт Спенсер о других – космических, психологических, нравственных и социальных – аспектах этого общего принципа. Но употребление понятия “эволюция” в позитивистской науке Успенский считал неаккуратным, покрывающим самые разнонаправленные процессы. Этот термин, писал он иронически, “применяется теперь буквально ко всему на свете, начиная с общественных форм и кончая знаками препинания”.

Успенский считал, что понятие механической, или автоматической, эволюции исключает идею интеллигибельного “плана” развития. Оно исключает также фактор случайности, объясняя последний как “введение в механические процессы новых фактов, изменяющих их направление”. И третья его претензия к этому понятию заключалась в том, что слово “эволюция” в научном контексте “не имело антитезиса”. Успенский приходит к выводу, что “не существует более искусственной и нелепой идеи, чем идея всеобщей эволюции, эволюции всего существующего”. С помощью идеи механического развития, утверждает Успенский, нельзя объяснить возникновение новых видов жизни, а также переход от низших форм к высшим, поэтому позитивистская концепция эволюции может считаться “только гипотезой”, построенной на подогнанных фактах. Успенский отмечает значительную разницу между популярным значением слова «эволюция» и “его строго философским пониманием”. Он пишет о необходимости найти другое слово вместо слова “эволюция”, более адекватно характеризующее процесс развития, которое фиксировало бы также и ситуацию “распада”, которая сопровождает или на каких-то этапах вообще заменяет процесс развития.

Термин «эволюция», согласно Успенскому, должен строится не на однолинейном представлении о жизни, а на включении множества разных факторов и процессов, “перемежающихся, внедряющихся и привносящих друг в друга новые факты”. Успенский различает процессы творческие и разрушительные. Разрушительные, деструктивные процессы начинаются при ослаблении процессов созидательных, творческих. При неразличении разнонаправленности процессов, происходящих в жизни: с одной стороны, созидательных, с другой, разрушительных – за эволюцию принимают “результаты дегенерации или разложения”, – пишет Успенский, имея, в частности, в виду спектр общественно-политических идей прогрессистской модели его времени. И далее он продолжает: “Не существует такой эволюции, которая возникает случайно и продолжается механически. Механически могут протекать только вырождение и распад”.

Успенский отмечал, что западная мысль, создавая рационалистическую теорию эволюции, каким-то образом упустила деструктивные процессы, происходящие в жизни и обществе, и объяснял этот факт “искусственным сужением поля зрения, характерным для последних столетий европейской культуры”. В результате “люди нашего времени не могут постичь противоположный процесс на большой шкале”, а деструктивные процессы современный человек представляет также в виде прогресса и эволюции. Фиксируя внимание на разрушительных факторах в процессе развития, Успенский тем самым акцентировал вопрос о необходимости сознательного противостояния им и преодоления их в целях подлинной эволюции, для обозначения которой он употребляет веское и духовно насыщенное слово “трансформация”.

Заключая свое критическое рассмотрение понятия эволюции, Успенский проводит различие между ее пониманием на уровне обыденного мышления, которое включает как популярную, так и научную интерпретацию, и “эзотерического мышления”, основанного на понятии “скрытого знания”. Механическому фатализму позитивистской модели он противопоставляет глубину метафизического ви`дения. Эзотерическая мысль, пишет он, “признает возможность трансформации, или эволюции, там, где научная мысль такой возможности не видит или не признает”. Образом такой подлинной эволюции, или трансформации, для Успенского является возможность перехода от человека к сверхчеловеку, что для него “является высшим значением слова “эволюция”.

В дальнейшем идея сверхчеловека станет для Успенского существенной задачей как в его теоретических разработках, так и в его практической работе.