Дворник Вадим Яблукайте

Вадим Яблукайте попал в трудное положение посреди радости. С одной стороны – он недавно откинулся, с другой – его никуда не брали на работу. Вадим отсидел за убийство, которое произошло так: бар, драка, двойка в «бороду», висок, барная стойка. Парню было девятнадцать. Дальше – по накатанной. Паршивый адвокат, арапистый прокурор. Как итог: восемь лет строгого режима в Чусовской колонии. В зоне Вадим жил авторитетным мужиком и думал освободиться по УДО. На четвертом году в зону заехал вор в законе. Раскачал бунт. Про УДО пришлось забыть. Отбыв от звонка до звонка, Вадим получил «волчий» билет и вернулся в Пермь. Родители к тому времени развелись. Мать вышла замуж и уехала в Питер. Отец пил. Вадима встретил кент по учаге, которого так и звали – Кент.

Жить с отцом Вадим не смог. Снял за четыре тысячи комнатку в общаге (Кент ему червонец подогнал на освобождение). Пошел наниматься на завод. Трудовой нет, опыта нет, «волчий» билет. Не взяли. Потом было много разных попыток – продавец-консультант, экспедитор, грузчик в «Бау-мол». Всё – «в молоко». Наконец Вадим устроился дворником в автомобильный салон «Сузуки». Его туда запросто взяли, едва глянув на непьющее лицо. Салон находился тут же, на Пролетарке, неподалеку от автобусной остановки. Напротив салона, через дорогу, стоял коттеджный поселок. Поселок граничил с президентской дачей, куда однажды приехал Борис Ельцин. Вадим наблюдал кортеж с киоска. Ему было девять лет. Тогда вообще вся Пролетарка вдоль дороги собралась. Все ждали, что Борис Ельцин выйдет из машины или хотя бы опустит стекло. Но он просто проехал мимо и скрылся в лесу. Вдоль дороги Пролетарка два раза собиралась. Второй раз – когда хоронили шансонье Сергея Наговицына.

Рабочий день Вадима начинался в шесть утра. Он приходил в салон и первым делом выбрасывал пакеты с мусором. Потом шел выскребать урны. Урн было три, и каждую полагалось вычистить. Когда-то они наклонялись, но теперь заржавели, и Вадиму приходилось вставать на колени и выскребать мусор руками. Он устроился дворником в декабре, когда вокруг набирала ход предновогодняя суета. Очистив урны, Вадим брал лопату, лом и скребок. Вначале он долбил тротуар. Это была самая тяжелая часть работы. Тротуар растянулся вдоль салона метров на двадцать и очень охотно леденел. Закончив с тротуаром, Вадим шел грести снег – прямоугольник тридцать на двадцать метров и парковку с другой стороны салона. В снегопад Вадим выбивался из сил и мог проработать часов до трех. Когда погода была хорошая, он уходил домой в девять. Платили Вадиму десять тысяч рублей в месяц. Конечно, он искал вторую работу, но пока не нашел.

В конце декабря Вадим стоял на коленях и выскребал урну. Мимо прошла Таня. Она мазнула взглядом сгорбленную фигуру, прошла вперед, остановилась и вернулась назад. Таня училась с Вадимом в одном классе, была первой красавицей и даже встречалась с ним недолгое время. Парень часто вспоминал девушку в Чусовской колонии. Ощутив, что на него смотрят, дворник выпрямился и бросил взгляд. В Таниных глазах плескались удивление и брезгливость. Дворник снова склонился к урне. Таня немного постояла и ушла к «Ауди», припаркованной неподалеку. Следующим утром сцена повторилась. Таня опять замерла возле Вадима. Вадим опять посмотрел в упор. На этот раз в глазах девушки царила жалость. Вадим разозлился и стал выгребать мусор с остервенением. Таня постояла и ушла. Ей казалось, что она подглядела постыдное, и поэтому не решалась заговорить. То есть у нее не поворачивался язык, а почему он не поворачивался, она и сама не знала. Вадим молчал по схожим соображениям. То есть зачем с ней разговаривать? Далыпе-то что? Парень жил настолько бедно, что не ел мяса. Растягивал пачку сигарет на неделю. Из развлечений он мог позволить себе только библиотечные книги. А тут Таня в норковой шубе и на иномарке. Румяная от мороза. С блестящими глазами. И тонкий запах духов вползает в ноздри, диссонируя с ароматом обоссанной урны. Когда Таня пришла и на третий день, Вадим молча встал и ушел в салон. В салоне у него была подсобка с креслом. Вадим сел в кресло и прокусил губу. Из губы потекла тонкая струйка. Он почти смирился с работой дворника, почти забыл свою власть в страшной Чусовской колонии, почти отошел от образа лихого каэмэса по боксу. У Вадима был план – устроиться на вторую работу и пойти учиться на электрика. Теперь этот план трещал по швам. Если он завтра снова выйдет на работу, а возле него опять остановится Таня, то он просто закричит. Не на нее, а в пустоту, как бы отапливая своей яростью холодный декабрьский воздух.

Вытащив из кармана покоцанную «Нокию», Вадим переставил симку и позвонил Кенту. Его обычно чистая речь, отмытая Шукшиным, разительно изменилась.

– Кентуха-братуха, как сам?

– Нормалёк. Излагай, братан. Я тут занят слегка.

– Лавэ хочу. Много лавэ.

– А поебаться не завернуть?

– Заверни. Я кроме той проститутки, которую ты мне подогнал, и не мял никого.

– Дрочишь, что ли?

– Не. Сублимирую.

– Чё?

– Не бери в голову. Будет тема – звони. Я в деле.

– Есть тема. Вечером подъеду. Перетрем.

В тот же день Вадим уволился. Кент приехал в семь вечера. С папочкой и пакетом продуктов. В папочке лежал чертеж. Подельники склонились над столом. Кент тыкал пальцем и пояснял.

– Это коттеджный поселок. Тут, на окраине, наш коттедж. Его недавно построили и не успели везде поставить стеклопакеты. Даже гаража и парковки нет. Цокольные окна деревянные. Стеклорезом их подрежем и проникнем внутрь.

– А дальше?

– Дальше идем на третий этаж. Там сейф. В сейфе десять лямов. Если промедлим – коммерс выведет их в офшор. Ну, или воткнет стеклопакет.

– А сейф-то мы как вскроем?

– Никак. В коттедже будет сын коммерса Ярослав. Он знает комбинацию. Пацану двенадцать лет. От первого брака. Щас коммерс с какой-то молодой тёлкой живет.

– Откуда инфа?

– У Ярослава есть друг Вася. Этот Вася видел, как приятель открыл сейф и спиздил оттуда пять тысяч. Типа – там десять миллионов, папа не заметит. Естественно, Вася разболтал об этом всей улице. А у меня ушки на макушке, сам знаешь.

– Знаю. Если пацан откажется говорить комбинацию, что тогда?

– Ну, закошмарим малость. Мы в масках войдем, со стволами. Вряд ли он будет артачиться.

– Вряд ли, да… Ты понимаешь, что это 162-я?

– Понимаю. А ты понимаешь, что это десять лямов?

– Понимаю. Когда?

– Завтра в девять утра. Твоя доля – три ляма. Зайдем со стороны леса. Стволы и маски у меня есть. Заеду за тобой полдевятого. Лады?

– Лады.

После отъезда Кента Вадим не находил себе места. Он не боялся и не волновался, а просто не был уверен, что идет правильным путем. Решив, что он идет куда идется, парень успокоился и вышел на прогулку. Он специально надел лучшие вещи (дубленку, джемпер с горлом, ботинки на высокой шнуровке), потому что надеялся встретить Таню. Ему почему-то было очень важно, чтобы она увидела его вот таким, а не на коленях возле урны. Пять кругов описал Вадим по Пролетарке, но так ее и не встретил. Дома он выпил крепкого чаю из железной кружки, выкурил сигарету до фильтра и лег спать. Сон не шел. Вспоминалась не зона, вспоминалась юность. Иногда Вадим думал, что никакой зоны не было, что он тупо спал восемь лет, а теперь проснулся, и ему снова девятнадцать. Зона не учит, зона консервирует, а как из этой консервной банки вырваться – никто не знает. Не знал этого и Вадим.

Утром к общаге подрулила неприметная «десятка». Погода стояла морозная и ясная. Был вторник. Окна напротив перемигивались гирляндами. Вадим вышел на крыльцо и быстро сел на переднее сиденье.

– Всё пучком?

– Пучком, Кент.

Кент крутанул колесико магнитолы. Запел Наговицын. Машина выехала с Пролетарки и свернула на Красноборскую, потом на Якутскую, а с Якутской повернула на обкомовскую дорогу. Проехав обкомку чуть ли не до конца, Кент направил машину в лес и заглушил двигатель. По лесу подельники шли молча. У бетонного забора они надели маски. Перчатки с самого начала были на них. Кент вытащил ПМ и протянул его Вадиму. Вадим убрал пистолет в карман. На делюгу он надел старое серое пальто с глубокими карманами. Кент подпрыгнул, подтянулся и исчез на той стороне забора. Вадим последовал за ним. Пробежав по рыхлому снегу, подельники замерли возле цокольного окна. Кент вытащил стеклорез, вырезал дырку и открыл створку. В подвале находилось что-то вроде прачечной и спортзала. У стены стояла стиральная машинка и гладильная доска. По центру – кеттлеровский стол для пинг-понга. Кент ткнул пальцем в потолок и достал пистолет. Грабители пошли наверх. Первый этаж – чисто. Второй этаж – чисто.

На третьем этаже они нашли Ярослава. Мальчик спал в своей кровати. Кент решил сломать его сразу, пользуясь растерянностью внезапно разбуженного человека. Подлетев к мальчишке, Кент дал ему пощечину, схватил за горло, встряхнул и приставил дуло ко лбу.

– Комбинацию от сейфа! Быстро! А то завалю нахуй!

Эффект оказался противоположным. Вместо того чтобы назвать комбинацию, Ярослав заикал и ударился в слезы. Он явно переживал шок. Тогда Кент выволок его из кровати и притащил к сейфу. Сейф находился в кабинете коммерса. Стены кабинета были завешены семейными фотографиями. Бросив мальчишку в кресло, Кент достал скотч и велел напарнику привязать «выблядка». Вадим привязал. Кент достал нож и подошел к мальчишке.

– Комбинацию, пацан. Или я ухо тебе отрежу и съесть заставлю.

Ярослава трясло, как в лихорадке. Он сидел зажмурившись. Мальчишка был явно не в себе. Вадим тронул Кента за плечо.

– Надо уходить. Ребенок невменяемый. Он нам ничего не скажет.

– Скажет. Щас ухо отрежу, и сразу скажет. Не ссы, братуха.

Братуха не ссал. Братуха сделал два шага вбок и выстрелил Кенту в висок. Вложил свой пистолет ему в руку, а его пистолет убрал в карман. Потом подошел к стене, взял одну фотографию, засунул ее за пазуху и быстрым шагом покинул коттедж. По дороге домой он избавился от маски и пистолета – маску зарыл в снег, а пистолет зашвырнул в лес.

Через два дня Вадим вернулся к работе дворника. Назад его приняли с радостью и без лишних вопросов. О делюге знали только он и Кент. На телефон Кенту он звонил с незарегистрированной симки. Ментов опасаться стоило, но вряд ли они будут усердствовать из-за гибели такого человека. Еще и на самоубийство могут списать. Главное, бубнить свое: сидел дома, знать ничего не знаю, работаю дворником. Менты к нему так и не пришли. Зато когда он убирал урны, к нему подошла Таня. Она хотела что-то сказать, но опять промолчала. А Вадим посмотрел на нее и улыбнулся. Он хотел сказать: «Не благодари и прости, что фотографию уволок, ты на ней отлично получилась». Но, конечно, тоже ничего не сказал. Так они и разошлись – он ушел снег чистить, потому что намело белым-бело, а она уехала в город на своей «Ауди».