Закодированные послания

11 «А» хлопот доставлял меньше остальных. Хоть и оценки у них выставлялись по полугодиям, а не по четвертям, одиннадцатиклассники себе расслабляться не позволяли. Возникали подозрения, что причина не в любви к литературе, а в аттестате. Лишнюю тройку никто не хотел. В отличие от восьмых классов, где расцветали лень и стихийное непокорство, в 11 «А» перевешивала рассудительность. Здесь Роман не кричал и не прибегал к ухищрениям, дабы подопечные выучили урок.

Серебряный век юные прагматики переваривали с трудом, как блюдо экзотическое, более загадочное, нежели съедобное.

– Роман Павлович, стихи у нас еще долго будут?

– Почему Блок такой мрачный?

– Почему нам надо изучать старших символистов? У них тексты непонятные, потому что они писали для узкого круга, вы сами говорили. Мы же не узкий круг.

Вопросы заставляли поломать голову. Роман, как Соломон, стремился и разрешать недоумение учеников, и удовлетворять требования образовательного стандарта, примиряя личный интерес и необходимость.

– Если откровенно, Гафарова, то изучать старших символистов, равно как и младших, надо ради оценок. Наверное, вы догадываетесь, что чтением стихов вы не заработаете. Да и на собеседовании начальник не станет прикапываться, где умер Бальмонт и как называется третий сборник Брюсова. Так?

– Так, – согласились в классе.

Судя по обращенным к учителю взглядам, школьники ждали продолжения речи.

– Тогда назревает другой вопрос, – сказал Роман. – Почему непонятных символистов включили в школьную программу? Разве не легче вместо них прочесть дополнительно несколько рассказов Горького и Куприна? Тоже классики, только более доступные и ясные.

– Точно, – сказал Митрохин. – Я в библиотечной книжке восемь рассказов Куприна прочел, которые мы не проходили. Про цирк, про море. Лучше бы их разобрали.

– Против такой позиции у меня есть возражение, – сказал Роман. – Заменить одного хорошего автора другим нельзя. Литература, будь она русской, английской, персидской, хоть какой – литература не существует как набор текстов. Предположим, выкинули мы Пушкина, Лермонтова. Тургенева бы пристрелили, а Достоевского повесили. У нас все равно осталось бы по меньшей мере три десятка величайших и совершенных произведений. Однако это заблуждение, поскольку без «Капитанской дочки» не появилась бы «Война и мир», а без Золотого века не наступил бы Серебряный. Поэты и писатели влияют друг на друга. Литература – как древний семейный род.

– Это как?

– Представьте, что живет в Вологде древний семейный род Барцалаповых. Барцалаповы известны солдатами и купцами. Один дед Кузьма выбивается из ряда. Он не солдат и не купец, он вырезает фигурки из дерева и мастерит лебедей из автомобильных покрышек. Странный старик, себе на уме. И тем не менее его фигурки и лебеди славные, красивые. Что теперь? Убрать фото деда Кузьмы из семейного альбома?

– То есть мы должны изучать старших символистов, чтобы лучше знать русскую литературу? – уточнила Гафарова.

– А русскую литературу знать, чтобы иметь по ней высокий балл в аттестате? – добавил Митрохин.

– Получается так. Впрочем, есть и приятный бонус. Чтение стихов, в особенности лирики Серебряного века, способствует тому, что человек приобретает другой угол зрения на мир, видит его через метафоры. Любитель стихов острее ощущает реальность. Для него жизнь не бывает скучной. Она бывает радостной, надрывной, страшной, безобразной, тоскливой, как зеленое болото, но не скучной.

Роман почувствовал, что объяснение туманное. Вероятно, растолковать прелесть стихов можно лишь тем, кто их уже полюбил. А полюбившие в растолковании не нуждаются.

– Разве рассказы и романы не делают жизнь ярче? – спросил Аюпов. – По-моему, наоборот, «Остров сокровищ» в разы мощнее Брюсова.

– Стихи и проза – два разных вида искусства, – сказал Роман.

– Лирика и эпос – два рода литературы, – услужливо подсказала с первой парты Кимранова.

– Спасибо, Аида, абсолютно верно, – поблагодарил Роман. – Вы все можете освежить свои теоретические познания, обратившись к литературоведческому словарю в конце учебника.

Зашуршали листы. По рядам покатился шепот. Наиболее расторопные ученики сообщали товарищам номера страниц с терминами.

– Будет здорово, если дома вы перепишете определения в тетрадь. Пока же поделюсь собственным соображением. Проза доставляет удовольствие и при поверхностном чтении – закрученным сюжетом, привлекательными персонажами. А стихами нужно пропитаться, то есть проникнуться переживаниями автора и примерить его чувства на себя. Искусный поэт говорит намеками и недосказанностью. Поэтому информация в стихах словно бы закодирована. Только при медленном и чутком прочтении вы найдете пропущенные звенья и расшифруете лирическое послание.

Слова опять не совпадали с тем, что в них вкладывалось. Роман готов был оспорить почти любое свое утверждение. И лирического героя с автором спутал, и прозу со стихами резко развел по сторонам, и школьников в тупик поставил рассуждениями о кодировке. Еще бы чакры приплел.

– Короче, – подытожил Роман, – при определенных усилиях вы прикоснетесь к тому эмоциональному состоянию, в каком творил поэт, будь то Пушкин или Брюсов. Именно такое прикосновение и откроет вам иной угол воззрения на мир, о чем я говорил вначале. Дабы это осуществилось, важны два условия: любить стихи и уметь их читать. На первом не настаиваю, со вторым попробую помочь.

– Бывает так, что человек глубоко разбирается в стихах, хоть их и не любит? – спросил Митрохин.

– Предположу, что не бывает, – сказал Роман. – Не разбирается, но любит – вот такой случай вероятен.

По мнению молодого специалиста, люди делились на два типа. Первые считали приемлемым рифмовать «поздравляем» и «желаем», вторые – нет. В 11 «А» Роман от шутки воздержался, ибо она рисковала остаться непонятой.

По дороге домой Роман видел щенка. Худой, с короткими лапами, он ковылял за прохожими, намечая себе кого-нибудь из толпы в качестве маяка. Маяк плотнее кутался в куртку или пальто и ускорялся. Песик менял ориентир. Утомленный безуспешным противостоянием со всеми, четвероногий простуженно лаял на ядовито-оранжевую листовку на асфальте. Кто-то взял ее у промоутера и выбросил через десять шагов. Щенок рисковал быть забитым, отравленным, замерзшим. Если это справедливо, думал Роман, покупая в закусочной беляш для собаки, тогда вся литература, наука и философия не стоят ровным счетом ничего.

Как-нибудь ранним утром Роман обмотает вокруг шеи провод от ноутбука и повесится на карнизе. Или отрежет себе голову и упакует в прозрачный пакет. А пока лихорадочные пробуждения, счет на копейки, пять видов односоставных предложений и подготовка к урокам, на которых не донести до учеников и десяти процентов того, что планировалось.

Его звали ноябрь, Роман его никогда не любил.

Нахальный ветер погонял мусором и заставлял прохожих опускать глаза. В такую погоду Романа занимал вопрос: почему ветер всегда дует ему в лицо, а не в спину?