Глава 3

В тот вечер – второй подряд – Джек выпил больше, чем следовало бы. Началось с упаковки пива, а закончилось бутылкой бурбона у парапета ограждения на крыше здания. Он злился на себя и не мог отделаться от страха, снова и снова глядя на север, где над далеким болотом собирались темные тучи. Даже здесь Джек ощущал влажность тяжелого, насыщенного электричеством воздуха. На город надвигалась гроза, и он думал, что встретит ее на крыше – и пусть она подхватит его или расплющит о крышу.

Мысль была нелогичная, но Джек уже начал сомневаться в реальности – и, как следствие, в себе самом. Вырваться из тюрьмы детских страхов ему помогали осознанное восприятие действительности и сосредоточенность. Если он начнет сомневаться в себе, что останется?

– Черт бы тебя побрал, Джонни.

Джек поднял бутылку и отхлебнул бурбона, который тут же проложил огненный путь внутри. Не надо бы так. Он теперь адвокат, взрослый мужчина…

Джек еще раз приложился к горлышку, закашлялся. Внизу сияли городские огни, оттуда доносились звуки субботнего вечера. Было уже поздно, и ему следовало бы лечь спать. Именно это и требовалось от новичков: спать, работать и питать машину. После смерти Алиссы ничего другого, кроме нормальности и определенности, он и не хотел. В этом состояла суть права, и к этому ему надлежало склонять людей. В ушах звучали голоса профессоров:

Джек рассмеялся, и звук напугал его самого, потому что в нем не было той самой рациональности. Смех получился ломаным, отрывистым, захлебывающимся; так же закончилось и детство Джека – не в покое и тиши, а в круговороте раскрытых тайн, смерти и суеверного ужаса. В его понимании это и был прецедент. Он мог бы поделиться своей мыслью с Джонни, и тот согласился бы с ним и кивнул, потому что ту дорогу они прошли вместе: исчезновение Алиссы, долгие поиски, ее тело в шахте и тела других. Джонни сказал бы: да, помню, и да, есть черта между добром и злом. Но другие люди могли пройти по той же дороге и увидеть иное. За годы после детства Джонни постепенно склонился к той прагматической точке зрения, что люди жестоки, эгоистичны и примитивны. Джек соглашался с ним – потому-то закон и важен, – но его потребность в порядке проходила глубже, чем понимал даже Джонни. На той самой дороге Джек узнал много разного, и не все было рационально и реально. Там, где Джонни видел причину и следствие, Джек угадывал руку Господа или самого дьявола. И это не была гипербола или ложная вера; он точно, как то, что на руке у него пять пальцев, знал, что в мире есть и тень, и глубина, что зло реально и у него есть лицо. Потому-то Джек и стремился к порядку, прочности и контролю.

Да только где они?

Если то, что случилось на болоте, реально, то о порядке, прочности и контроле не приходилось и говорить.

Страшная мысль осела в нем давящим грузом. Глупости, сказал Джек – и сам себе не поверил. Тогда правду говорил Джонни? Тоже нет. Что-то произошло на том треклятом болоте, и убежденность в этом крепла и не поддавалась алкоголю. Вот почему Джек оставался у парапета, подгоняя бурю, надеясь, что она сметет пыль, духоту и тревоги. Но гроза, не дойдя до города, повернула к востоку, помигала желтым, прыснула дождиком и удалилась, оставив его там, где он и был. Джек смотрел ей вслед, и к тому времени, когда небо очистилось и опустело, опустела и бутылка.

Проснулся он через несколько часов. В окне еще только серело. Привычка рано вставать и приниматься за работу выработалась в колледже и юридической школе. В жертву расточительности предлагались считаные часы, и Джек знал ценность согласованных усилий. Уэйк-Форестский университет он окончил первым в своем классе, школу права Дьюка – вторым. Он мог поехать в большой город, на большие деньги, но остался, потому что хотел доказать что-то городу, обгадившему все его детство.

К тому же здесь был Джонни.

Джек повернулся на кровати, поднял часы и, прищурив налитые кровью глаза, уставился на циферблат. Семнадцать минут седьмого. Проспал.

– Чудесно.

Воскресное утро? Неважно. Быть адвокатом хорошо, если ты партнер, а стать партнером нелегко и недешево. Обычно, как ему говорили, этот путь занимает девять лет. Джек планировал уложиться в пять, для чего заключил сам с собой сделку. Две субботы в месяц он проводит с Джонни. Все остальные дни – работает. И не как-то, а так, как работал в юридической школе. По пятнадцать часов в день. По шестнадцать, если перекусывать на рабочем месте.

К без десяти семь Джек принял душ и оделся. Дорога до офиса занимала восемь минут, и по пути он сделал остановку – купил кофе с рогаликом. В здании никого не было, но его это не смущало. Джеку нравились пустые коридоры и запах наведенной чистоты. Расположившись за столом с кофе, он задумался над выбором практики. Фирма не отличалась размером, но пользовалась заслуженным уважением. Рынок округа Рейвен был невелик, но она привлекала клиентов со всего Юга. Чтобы сохранить такое положение, требовались время, усилия и жесткие, умные, ловкие юристы. Даже сейчас ходили разговоры о расширении – открыть офис в Шарлотт и, может быть, в Роли. В конце концов, всякое может случиться. Вашингтон. Атланта.

Джек подвинулся к выходившему на восток окну. Тюрьма была отсюда не видна, но он представил ее там, и в ней – своего отца. Повлияло ли это обстоятельство на решение остаться в округе Рейвен? Тот же вопрос относился и к матери, которая была сейчас либо в церкви, либо дома, на коленях. Она жила теперь в старом трейлере под засохшим деревом и винила Джека за все, что пошло не так в ее жизни. Молитвы ее звенели злобой и недоброжелательством, и другие верующие видели это в ней. На нее пытались подействовать – не получилось, ее перепихивали из одной церкви в другую, и каждая последующая была беднее и безнадежнее предыдущей. В последний раз ее видели на службе под навесом у берега реки. Приехавший из Южной Алабамы проповедник обильно потел и срывался на визг. Ничего больше Джек о ней не знал, да и знать не хотел. И пусть этот проповедник возрожденец, заклинатель змей или шарлатан – Джеку было все равно. Он верил, что Бог, когда пожелает, обращается к человеку лично. Иногда его это устраивало. Иногда нет. Да так «нет», что хоть волком вой.

Поразмышляв еще минуту о грехе и прошлом, Джек взялся за работу. А работая, он входил в состояние полной концентрации. Звуки приглушались, окружающая обстановка туманилась. На один-единственный файл Джек потратил пять часов. Заполнение. Регистрация. Резюме. Материалы по делу. Голова болела с похмелья, но он пробивался через боль, потому что делал то, что умел, в чем был хорош. Детали. Стратегия. Мелочи. Он пропустил ланч, а к двум в здании появились другие. Джек услышал приглушенные разговоры, звонки лифта в коридоре. Один раз он встал, размял спину и понаблюдал за въезжающим на стоянку длинным серебристым автомобилем. Когда дверца открылась, из машины вышла женщина. Угол зрения внес забавные искажения, но Джек знал – она изящна, мила и опасно умна. Звали ее Лесли Грин, она была партнером, носила дорогую одежду, и таких, как у нее, пронзительных и красивых глаз, он еще не видел. Она вошла в здание, и Джек потерял ее из виду.

Он попытался продолжить работу, но, прочитав параграф шесть раз, не понял ни слова, а на седьмой попытке сдался. Все признаки были налицо. Мозг переключился на другую передачу, и виноват в этом был Джонни.

– Чтоб тебя.

Секунд десять Джек обдумывал варианты, потом вошел в кабину лифта и нажал кнопку третьего этажа.

На третьем этаже находился отдел апелляций.

И офис Лесли Грин.

Джек думал о ней, пока лифт шел вниз. Не то чтобы она ему не нравилась – возможно, она была прекрасным человеком, – но в трех случаях Лесли Грин загоняла его в угол и каждый раз хотела одного и того же: историю жизни Джонни.

Лесли хотела знать, правда ли все это.

В первый раз она пришла к Джеку в офис и изложила свою просьбу ясно и напрямик. В руке у нее была книга, на лице – улыбка. «Лесли Грин, – представилась она. – Партнер. Отдел апелляций. А ты тот самый Джек Кросс, о котором написано в книге?»

Она повернула книгу так, чтобы Джек увидел супер- обложку, и ее лицо отразило тот жадный интерес, который он видел много раз прежде. История Джонни, его детских приключений, история трагедии и насилия цепляла людское любопытство. Играли свою роль и фотографии. В тринадцать лет он производил сильное впечатление – скуластый, с черными как смоль волосами и диковатыми темными глазами. На самой знаменитой фотографии Джонни сидел в машине перед городской больницей – весь в кровавых царапинах, золе и липком ягодном соке. За рулем он выглядел совсем еще ребенком. Как и спасенная им, вцепившаяся ему в руку девочка. Порезов на нем было с дюжину, на груди глубокая рана, лицо в темных отметинах. На свисавших с шеи на грудь кожаных шнурках болтались перья, трещотка гремучей змеи и череп медноголовки. Газеты называли его Диким индейцем, Воином, Маленьким вождем. Некоторые говорили, что у него не всё в порядке с психикой, что он душевнобольной и представляет опасность для окружающих. Другие отзывались о нем как о самом храбром мальчике в истории округа Рейвен. После исчезновения сестры Джонни разыскивал ее целый год. Он выслеживал педофилов и убийц, бывал в местах таких опасных, что даже копы не решались заглядывать туда. Джонни нашел не только сестру, но и останки еще семи жертв, включая своего отца. Попутно он выявил кружок похитителей и убийц, сошелся с беглым заключенным и сделал то, что не смогла сделать полиция.

Эта история стала сенсацией, и социальные сети разнесли ее от побережья до побережья. Одно время поговаривали даже о фильме. Книга не могла не появиться. Вышла она в один из вторников и продержалась в списке бестселлеров около двух лет. Но и тогда всех деталей не знал никто – ни репортеры, ни полицейские, ни даже тот парень, который написал книгу. Прошло почти десять лет; Джонни, как и Джек, хранил свои секреты. Друзья не рассказывали о том, что с ними случилось и почему они выжили. Самые главные вопросы остались без ответа.

Так что, да, Джек привык к тому, что посторонние проявляют к нему интерес. И в колледже, и в юридической школе люди легко складывали два и два: фамилию Джека и его родной город, истории десятилетней давности и дефективную руку. И всё из-за книги. Читателям нравятся рассказы о реальных преступлениях, и книга о Джонни попадала во все списки по лучшим продажам. Благодаря этому история оставалась в центре внимания, и теперь, с приближением десятой годовщины событий, издатель готовил повторное издание и рассчитывал на большой спрос. К Джеку уже обращались с просьбой принять в этом участие, и он догадывался, что подходы ищут и к Джонни. Издателям нужен был тур, интервью, ток-шоу. Как и все прочие, они чувствовали, что за перьями, трещотками и черепами таится история намного бо́льшая, и им хотелось знать причины и подробности того, что случилось, когда Джонни и Джек ушли на болото и вышли с полуживым убийцей в кузове грузовика. К добру ли, к худу ли, эта история была частью его, Джека, жизни. Так что когда Лесли Грин появилась у двери, он откинулся на спинку стула, посмотрел в ее прелестные глаза и сказал то немногое, что мог себе позволить.

«Да. В книге написано обо мне».

Она села напротив него за стол, скрестила красивые ножки и одарила улыбкой, способной склонять волю мужчин. «Расскажи мне все», – сказала Лесли Грин, но Джек не поддался. Правда, которую она хотела получить, принадлежала Джонни и Джеку, и никому больше. Его ответ или способ, каким этот ответ был подан – бесстрастно и смело, – ей не понравился. Она ушла, рассерженная и недовольная, и в двух других похожих случаях загоняла его в угол теми же вопросами. За первую неделю пребывания Джека в офисе Лесли Грин предприняла три попытки. И трижды Джеку удавалось рассердить партнера.

Не самое хорошее начало.

А теперь и того хуже.

Свет на третьем этаже не горел, и все двери, кроме одной, были закрыты. Там, в самом конце коридора, в угловом офисе, сидела Лесли. Он постучал. Она подняла голову и на секунду нахмурилась, но потом уголки рта выгнулись в другую сторону.

– Есть минутка? – спросил Джек.

– Смотря для чего.

– Можно?

Она кивнула:

– Садись.

Джек сел, и Лесли прошлась взглядом по его лицу, костюму, маленьким пальцам, спрятавшимся в пустоте рукава. Она не торопилась, и Джек терпел. Назвать ее милой, симпатичной было бы преуменьшением, думал он. Лет, наверное, тридцать пять – тридцать шесть, кожа цвета слоновой кости, блондинистые волосы. На запястье татуировка, манеры дерзкие, вызывающие, партнером стала за семь лет. Умна, трудолюбива, холодна. Интересно, что она видит напротив себя. Уродливую руку, мешковатый костюм, постаревшего паренька из книги…

– Когда в фирме узнали, кто ты такой, это вызвало немалый ажиотаж. Комитет по найму не предупредил, что новый компаньон – знаменитость.

– Я не знаменитость.

– Твой друг – наверняка знаменитость.

Улыбка подтянула уголки рта еще на четверть дюйма, и Джек добавил еще одну черту к списку ее характеристик: непреклонная.

– Хочу, чтобы ты взяла одно дело, – сказал он. – Pro bono.

– Я сама выбираю себе дела.

– Понимаю.

– Так почему ты отнимаешь у меня время? Есть какая-то причина?

– Мне нужен адвокат по апелляционным делам. Хороший адвокат.

Она рассмеялась и подалась вперед.

– Господь с тобой, и убирайся отсюда ко всем чертям.

– Если выслушаешь…

– Пожалуйста, перестань. Я дала тебе три шанса стать моим другом.

– Лесли…

– Вообще-то, мисс Грин. А теперь иди. – Она указала на дверь. – Освободи мой стул. Убирайся.

Ни то ни другое Джек делать не стал. Скользнув взглядом по комнате, он нашел книгу на полке позади ее стола. Корешок потрескался, обложка затерлась. Джек знал, что у Джонни есть поклонницы. Многие из них были не вполне в себе – вроде тех, что когда-то писали восторженные письма Чарльзу Мэнсону, – но не все. Одних восхищало бесстрашие Джонни, других трогала трагедия его юности и любовь к сестре. Многие из тех, кто ходил в школу, когда все случилось, стали теперь взрослыми и живо интересовались диковатым мальчишкой, надолго привлекшим внимание и захватившим воображение всей страны. «Как он выглядит теперь, уже мужчиной? – спрашивали они. – Кем он стал?» Были и такие, кто понимал значение перьев. Они знакомились с индейской мудростью и обрядами поиска видений. Чувствуя свое бессилие в жизни, в тишине отчаяния спрашивали себя, не нашел ли юный Джонни Мерримон нечто вроде ключа. Иначе как он взял верх над такими опасными людьми? Как еще заслужить честь и славу?

– Ты передумаешь, если я скажу, что клиент – Джонни Мерримон? – спросил Джек.

– Шутишь.

– Тебе интересно?

– Это зависит…

– От чего?

– От двух вещей. О какого рода деле идет речь?

– Ты знаешь, что у него есть земля?

– Знаю, что ее у него много.

– В тысяча восемьсот пятидесятых годах его семья владела сорока тысячами акров на севере округа. Виноградники за городской чертой, все, что было построено в той части за последние двадцать лет. Его предки были одними из крупнейших землевладельцев в этом штате.

– Об этом сказано в книге. Я читала.

– Тогда ты знаешь и о Хаш Арбор.

– Я знаю, что рабы проводили там свои тайные богослужения и что некоторые из них поселились там после Гражданской войны.

– Вообще-то, еще до войны. Теперь эта земля принадлежит Джонни: шесть тысяч акров, половина которых – болото. Другая половина сухая, но каменистая и труднодоступная. В тысяча восемьсот пятидесятых предок Джонни освободил раба и отдал ему шесть тысяч акров. Айзек Фримантл. Первый освобожденный раб в округе Рейвен. Это тоже есть в книге.

– Я помню эту главу. Джон Пендлтон Мерримон остановил толпу линчевателей, держа в одной руке револьвер, а в другой – Библию. Вот только в книге ни слова не сказано о том, почему он взялся защищать рабов.

– Не уверен, что кто-то знает ответ на этот вопрос.

– А сам Джонни?

– Если и знает, со мной не поделился.

Не спуская с него взгляда, Лесли как будто обдумывала что-то, прикидывала.

– И как это связано с апелляцией?

– В документе по передаче Хаш Арбор Айзеку Фримантлу есть отдельный пункт, согласно которому земля возвращается Мерримонам после смерти последнего мужчины из семейства Фримантлов. Десять лет назад именно так и случилось, и земля перешла к Джонни. Это решение оспорила наследница Айзека, Луана Фримантл, которая вроде как его двоюродная внучка. Луана попыталась прибрать землю к рукам, но судебное разбирательство выиграл Джонни. Сейчас она собирается подавать апелляцию.

– На каком основании?

– Не знаю. Я не знакомился с документами.

– А почему не знакомился? Ты же его друг.

– Как раз потому, что я его друг…

– Ты не хочешь брать на себя ответственность за возможный проигрыш. Если намерен стать партнером в этой фирме, нужно быть жестче и тверже. Я видела твои академические справки. Парень ты умный. Возьмись за это дело сам.

– Не могу.

Ее губы дрогнули, и Джек понял, что она видит его насквозь и все понимает: и огромный риск, и то обязательство, отказаться от которого Джек не может, и ту кошмарную боязнь проиграть и подвести единственного в целом мире близкого человека.

– Так ты поможешь или нет?

Она сплела пальцы, явно наслаждаясь ситуацией, которая была полностью под ее контролем.

– Я говорила, что есть две вещи.

– Так.

– У меня есть знакомые, которые видели его в городе, твоего друга Джонни. Да, он – призрак, но они видели его и в скобяном, и в бакалейном, и на Мейн-стрит в конце дня. Видели на старом грузовичке. Когда он появляется, они связываются друг с другом, передают информацию. У них это называется визуальное наблюдение. Так вот, мистер Кросс, просветите меня. Этот молодой человек, о котором так много говорят мои знакомые, он действительно такой замечательный, такой особенный, каким они его считают?

– Извини?

– Симпатичный – да, но ведь далеко не законопослушный и на других не похожий. Если это все правда, тогда я возьмусь за дело.

– Почему это так важно?

– Я занимаюсь апелляциями и корпоративным правом. – Лесли Грин откинулась на спинку кресла – невозмутимая и собранная. – Как думаешь, сколько таких мужчин я вижу в течение дня?