Книга: Промежуток
Назад: 2. Полицейские разговоры
Дальше: 2. Дарт

3. Вороны

– Ты видела, как его повели? Нет, ты видела?



– Рано утром это было, ага. Поливальная машина еще не прошла.



– Ненавижу.



– Шофер всегда пьян, поливает лужи, оставляет дорожную пыль за собой. Как я тебя понимаю.



– Но как они его взяли? Неужели он не догадывался? И не мог куда-нибудь скрыться?



– Кара, кара. Она всегда неожиданна.

А он уже не подлёток, слишком медленно передвигается на своих двоих. И потом: куда он от своих книг? Ты заглядывала к нему в кабинет? Нагромождение это видела?



– Да видела. Пролетала мимо. На карнизе не засиживалась. Скользко, особенно зимой.



– Согласна. Не наше это дело – эквилибристика. Пусть синицы у людей еду выклянчивают, ну или эти олухи царя небесного – голуби. Один там у него все время ошивался – ну ты знаешь, больной, хромоногий.



– Он трехпалый. Впереди одного пальца нет.



– Точно. Но знаешь… и мне случалось бывать в гостях у того человека.



– Прямо в комнате? Да ты что!



– Когда к нему приезжали знакомые, и все выходили курить на балкон. Конечно, я была осторожна.



– Еще бы! Без приглашения!



– Мне даже удалось стащить бутерброд с колбасой…



– Ты в своем репертуаре.



– Не бог весть какой колбасой, но чтобы не утрачивались навыки.



– А пуговицу где нашла? Перламутровую?



– На столе у него, под лампой. Он на нее часто смотрел, будто бы разговаривал с ней. Или сам с собой.



– Знаю. У них это называется: реликвия. Важная для человека вещь, связанная с прошлым.



– Прошлое – вот я и взяла.



– Свистнула!



– Зачем ты так говоришь? Это для музея. Прошлое – к прошлому. Между прочим, вещица – настоящий винтаж. Сейчас здесь уже такое не делают.



– Никогда не делали. Это от платья. Что, думаешь, я не знаю, что его носила та девушка, которая к нему приезжала?



– Да, конечно. Не волнуйся. Уже не приедет. Да и его не выпустят, если уже не того. Не пустили в расход.



– Как ты можешь такое говорить!



– Ну, во всяком случае, она не приедет.

Я видела, он получил от нее письмо. Давно это было. Дымил всю ночь. Порвал его, а потом заклеивал такой липкой лентой… узкой.

А широкие липкости они развешивают, чтобы ловить мух.



– Зачем им мухи? Они же их не едят?



– Не знаю. Люди любят убивать.



– Да ладно, этот и мухи не обидит.



– Вот его и взяли.



– Но пуговицу ты стащила раньше.



– Я не жестокая. Конечно, потом. Не хотела, чтобы она ему напоминала все это.



– Платье продавалось в магазинчике через дорогу.



– У нас?!



– Они оттуда выходили как-то – и вечером она пошла с ним в кафе в этом платье.



– А ты тоже не промах!



– О чем ты?



– Ведешь расследования. Просто Шерлок Холмс!



– А кто это?



– Не важно, проехали.



– Пуговки блестели… Теперь там сделали склад оружия.



– Вот это знаю. Ничего интересного.



– Да, были времена… Красивое платье, человеческого цвета. У них тела такие. Тонкое платье. Голое. Шелк, да? Пуговки часточасто – и заканчиваются высоко. При ходьбе все ноги видно.



– Ты считаешь, она красивая?



– Худосочна, но может быть… а впрочем, человеческих мерок нам не понять.



– А мне она не нравилась. Мерзавка носила такие серьги… с перышками. Ради них замучили кого-то из наших.



– Может, просто кто-то подобрал потерянные – мы ведь тоже так делаем. Надеюсь, ни одна птица не пострадала.



– Не поручусь. Странная самка. Нечеткая какая-то.



– Да, что-то такое зыбкое в ней было. Правда, я и видела ее всего пару раз.



– Ясно. Уже не увидишь. Она его бросила.



– Может быть, но все-таки его жалко. А что случилось?



– А ты не видела? Они не пара.



– Да нет. Они хорошо смотрелись. Узкие, длинные.



– Ты не понимаешь. Молодая самка, ей были нужны птенцы. А чем они занимались? Какие-то бумаги перебирали все время. Его бумаги. Кричали, но явно не в любовном пылу. Ты хотя бы раз видела, как они спаривались?



– Что ты! Подглядывать бы, как некоторые, не стала. Что они, подопытные?



– Ты меня осуждаешь?



– Нет, но…



– И что-то я не верю, что эти люди вообще начинали вить гнездо.



– Ты знаешь, куда его увезли?



– Мое любопытство не простирается так далеко. Может, сразу на кладбище?



– Голуби знают точно.



– Ладно, потом их расспросим. А сейчас полетели к булочной.



– К «Братьям Караваевым»? Вчерашние пирожки?



– Ага.

Несовместимость

1. Инга

Дарт приехал поздно, в сумерки. Они были искусственными, как многое у нас (но чтобы сказать это с полной уверенностью, понадобилось бы отыскать за диваном учебник физики или, по крайней мере, вспомнить, что он давно выменян на детский крем, без которого руки так сохли, что у меня не получалось переворачивать страницы).



Стала в проеме входной двери.



– Что-то случилось?



– Проволочный человечек…



– Привет. Что случилось??



– Я сделал тебе овощное рагу.



– Отдай врагу, – и тут же устыдилась глупой шутки, и почувствовала, как загорелись скулы. Кончики ушей сразу захотелось потереть. У меня аллергия почти на все, даже на собственную грубость, и это смешно. – Не обращай внимания, я туплю.



Странно было смотреть, как растерянность переливается под кожей резкого лица – вместо желваков. Потом он зачастил, будто оправдываясь:



– Я перед выходом. Баклажаны, кабачки, помидоры, лук, чеснок. И болгарский перец. Чили я не клал. Я все помню. Тебе нельзя.



– Спас… – и осеклась. Растроганно, раздраженно – сразу. Все это уже вышло за рамки нашего дружеского договора.



– Знаю, что ты сейчас скажешь. – Голос его вибрировал – от сдерживаемой надежды, что ли.



– Хватит! – это получилось жестче, чем мне хотелось. Потому что тело перебросило вперед, и слово вышло на выдохе.



– Ты скажешь: так мы не договаривались.



– Уезжай.



– Впусти.



– Не заставляй меня делать тебе больно, Дарт.



– А я хочу. Мы давно не виделись.



– Нет.



– Почему?



– Ты знаешь.



Шипящие все смягчают, а русский перенасыщен ими, растворяя горечь в шорохах и шелестах.



– Хочу услышать это от тебя.



– Да что мне сделать, чтобы больше не оказываться в такой ситуации??? Я. Тебя. Не. Люблю.



Необратимо. Ослепительно-белый холод заполнил все. Светлые ресницы (мне не хотелось смотреть) все-таки дрогнули.



– И не рассчитывал.



– Прости меня, Дарт.



– Конечно.



– Но сил на беседы нет.



– Я покормлю. Все будет хорошо.



– Нет.



– У меня есть для тебя инфа.



– Ты от…



И ладонь, пахнущая дорогой, накрыла рот.



– Не здесь.



Оторвав от косяка, перебросил меня на плечо, как длинное полотенце, и шагнул в прихожую.



– Закрой балкон, – тихо и властно сказал.



Подчинилась.



– В ванную.



– Это уже насилие, не?



– Не. – Улыбнулся и стащил с себя горб рюкзака. – Так у тебя можно вымыть руки?

Назад: 2. Полицейские разговоры
Дальше: 2. Дарт