Легко. Слишком легко. Просто зайти в интернет, набрать продюсер Лавалье, Лос-Анджелес, и вот он – адрес Улисса.

Определяюсь по карте в мобильнике и нахожу его офис на длинном – 39 километров! – шоссе в Западном Голливуде, у перекрестка с улицей Синтия-стрит. Дорога на такси заняла почти два часа. «Лос-Анджелес – не мой город, – объясняет мне шофер-латиноамериканец, флегматичный, как англичанин. – Понатыкали тут, между морем, пустыней и холмами, небоскребы, один к одному, на какой-нибудь сотне свободных километров. Даже не удосужились проложить кольцевые бульвары, создать историческую зону, все-таки здесь как-никак центр мира!» Потом снова прибавляет звук в радиоприемнике и насвистывает Wasted Time – старозаветный шлягер «Иглз», который я не слышала тысячу лет. Проезд по пятикилометровому бульвару Сансет занимает у нас три четверти часа, так что можно вдоволь налюбоваться гигантскими рекламными плакатами. Что ж, логично! Стояние в уличных пробках – единственное время, когда американцы не сидят у телевизоров, перескакивая с канала на канал.

Офис @-TAC Prod расположен в небольшом жилом доме на склоне холма, откуда вид на Тихий океан и знаменитые местные закаты могли бы дарить зрителям незабываемые впечатления… если бы их не заслонял огромный плакат «Истории игрушек – 2». «К бесконечности – и еще дальше!» – призывает реклама.

Дом № 9100. Первым делом я замечаю фастфуд на колесах, протянувшийся вдоль бульвара Сансет; там продают гамбургеры редким клиентам, сидящим на пластиковых стульях за пластиковыми столиками, под прикрытием нескольких тентов Pepsi. Присмотревшись, обнаруживаю пыльную дорожку, которая вьется по импровизированной террасе, упираясь двадцатью метрами дальше в ветхое трехэтажное зданьице, – уж оно-то наверняка рухнет первым, как только разлом Сан-Андреас разойдется чуть пошире. Подхожу ближе.

По нагромождению почтовых ящиков с громкими названиями – Shrimp Music, New Vinyl Legend, Alligator Records, Deep South Sound – догадываюсь, что здесь обосновались несколько десятков мелких музыкальных агентств. Офис Улисса занимает крошечную комнатушку на первом этаже. Сразу за окном помойка и стоянка, так что стоит его открыть, как внутрь врывается оглушительный хор автомобильных гудков.

Вот и сам Улисс. Он приглашает меня войти и первым делом выключает вентилятор, который мало того что производит адский шум, так еще и взметает к потолку бумаги, раскиданные по всему столу.

– Это вы? – изумленно спрашивает он.

– Узнаёте меня?

– Ну а как же! «Метрополис», на прошлой неделе; вы еще посулили, что я буду крестным вашего первенца, как только выйдете замуж за моего юного гитариста. Помните? – И он вытирает взмокший лоб, словно температура в комнате резко подскочила. – Вы мне тогда много чего наговорили, милочка! А ведь были уже и замужней дамой, и матерью… Только не за вашим Клэптоном в кепке.

Не дожидаясь ответа, Улисс встает, открывает холодильник, приткнувшийся у окна, вынимает банку пива и предлагает мне; я отказываюсь, предпочитая воду. Он протягивает мне бутылку «Аквамантры», указывает на стул рядом со своим письменным столом, а сам садится напротив.

– Когда я подобрал вашего гитариста, у него был убитый вид. Совершенно убитый! И неудивительно – вы такая красотка, Натали… Вам сейчас сколько – лет тридцать? Тридцать пять? Что ж, для женщины возраст вполне достаточный, чтобы понимать, чего она хочет, и недостаточно солидный, чтобы отказать себе в этом. Ваш гитарист… вы на него смотрели такими жадными глазами, так цеплялись за его руку, словно боялись, что под вами вот-вот провалится пол, – close, so close to him. Верно я говорю, Натали? И кто бы мог подумать, что у вас уже была припасена веревка, да и гвоздик в придачу?!

Отвечаю мгновенно, без паузы:

– Я ничего от него не скрыла.

Улисс одним глотком выпивает полбанки пива и продолжает – так, словно и не слышал меня:

– И в тот момент, когда вам пора было на самолет, вы не придумали ничего лучше, как разыграть из себя Золушку. Якобы потеряв сумку со всеми документами, номером телефона и адресом. Щедрая потеря, побогаче хрустального башмачка, не правда ли? И вас теперь не мучает совесть, что вы так легко его загарпунили?

На сей раз я не отвечаю, потому что даже если поклянусь, что потеряла сумку не нарочно, он мне не поверит. И все же он заронил во мне какое-то сомнение. Что, если я и правда сделала это с умыслом? Что, если…

Улисс ставит пивную банку на стол с таким стуком, что прерывает мои размышления. Потом впивается в меня взглядом, пытаясь определить, насколько я искренна.

– Ты что, и в самом деле втюрилась в этого гитариста?

Его «тыканье» застает меня врасплох, как и сам вопрос. А он при виде моей озадаченной физиономии разражается хохотом. Таким буйным, что забрызгивает слюной ближайшие к нему папки. Чем дольше я смотрю на стол, тем меньше мне верится, что такой человек мог организовать концерт «Кью» в Монреале. Наверняка занимался какими-то второстепенными делами – обеспечивал вместе с другими мелкими агентствами снабжение, питание, логистику. Наконец он успокаивается, пристально смотрит мне в глаза, и я понимаю, что ему нравится ошарашивать людей вопросами. И задавая их, и отвечая. Давай-давай, Улисс, развлекайся, не лишай себя удовольствия!

А он упорно не отводит от меня взгляда узких смеющихся глаза тучного Будды, который старается уладить жизнь тех, кто в него верует. И продолжает обращаться ко мне на «ты»:

– Ну ясное дело! Это и слепому видно! Ты влюблена по уши! Но куда это годится, красавица моя: гоняться за ним по всему свету, когда твой супруг с малышом ждут тебя в Париже?

Надеюсь, он снова сам ответит на свой вопрос, но ему надоела эта игра, и Улисс умолкает. Оторвав от стула свою грузную тушу, растворяет окно и закуривает сигарету; ее дымок смешивается с пылью и газовыми выхлопами автомобилей, застрявших в пробке на бульваре Сансет.

– У Илиана был твой адрес, но он тебе не написал. Илиан тебя хотел, но даже не попытался поиметь. А я могу поклясться, что это настоящий подвиг – удержаться в такой ситуации, при твоих-то волшебных глазах, твоей волнистой пряди, твоих аппетитных округлостях в этом облегающем костюмчике мажоретки. Но Илиан все же почему-то устоял. Отнесся к тебе с таким уважением, на какое не способен ни один мужик. Так зачем ты вернулась – чтобы снова мучить его?

Улисс отворачивается и смотрит в окно, на бульвар, снисходительно наблюдая за сумасшедшей круговертью города.

И дает мне время проанализировать ситуацию.

«Илиан тебе не написал».

Ошибаешься, Улисс, написал!

Илиан не случайно назвал это одиссеей. Тем самым он дал понять, что еще не все кончено… Что он, Ил, надеется…

Я откашливаюсь, чтобы привлечь внимание Улисса.

– А мне, наоборот, кажется, что Илиану очень хотелось, чтобы я постаралась его разыскать. И вы это знаете, я уверена!

Улисс усмехается:

– Возможно, вполне возможно, маленькая провидица. Предположим, что это так. Вам обоим взбрело в голову поиграть в кошки-мышки. Но с какой стати Улисс Лавалье должен подавать реплики в вашей трагедии, красавица моя? У меня нет ни малейшего желания изображать брата Лоренцо.

– Брата Лоренцо?..

– Того самого монаха, который пытался помочь Ромео и Джульетте. Ты же знаешь, чем это кончилось?

Улисс швыряет окурок в окно, захлопывает его, вытирает взмокший лоб и садится. А я встаю. Разглядываю жалкое помещение офиса @-TAC Prod, полки, битком набитые бумагами, обшарпанный паркет, выцветшие литографии на стенах.

– Если поможете мне, обещаю, что это принесет вам счастье.

– О-ля-ля! Счастье… даже подумать страшно!

– Вы станете великим продюсером!

Улисс одним глотком опустошает банку.

– Смеешься надо мной? Пока мне едва хватает на аренду помещения! Нас, продюсеров, не меньше двадцати в этой трехэтажной развалюхе, а в самом Лос-Анджелесе несколько тысяч, и все мечтают создать новый Вудсток или подписать контракт с новым Куртом Кобейном, и все эти «акулы бизнеса» до смерти боятся, что их сожрет более крупная рыба. Успех концерта «Кью» – всего лишь случайность, а я там был десятой спицей в колеснице. Ну-с, и что ты хочешь мне предложить?

Я импровизирую. Медленно, очень медленно достаю из кармана инуитский камешек, подаренный мне продавщицей в Монреале. Улисс скептически разглядывает его.

– Это волшебный камень! Он позволяет провидеть будущее и исправлять прошлое. Или наоборот, как пожелаешь. Мне подарил его великий эскимосский шаман, летевший в нашем самолете… гм… по делам.

– Он что, явился в ваш «боинг» с санями и собачьей упряжкой?

– Да, он выкупил половину мест в бизнес-классе.

– Ну конечно, ведь вторая половина была забронирована Санта-Клаусом и его оленями!

Улисс закатывает глаза, раздумывает, потом вскидывает руки, как паяц, покорившийся судьбе:

– Господи, до чего ты мне надоела! Ладно, так и быть, дам я тебе адрес твоего красавца. Но предупреждаю: вы должны написать самую прекрасную любовную историю! Настоящую love story, а не какую-то слезливую мелодраму. – С этими словами он хватает клочок бумаги и что-то царапает на нем. – Илиан сейчас в Сан-Диего. В районе Олд-Таун. Я нашел для него контракт с группой музыкантишек, которые искали гитариста. Обыкновенные любители, так что не ожидай услышать там Сантану.

– Спасибо!

Я подхожу и целую его в обе щеки. А камешек времени бережно прячу в карман.

Едва удерживаюсь, чтобы не запрыгать от радости. Я получила адрес! И мне не терпится мчаться на поиски Илиана, но Улисс непременно желает меня накормить. Он заявляет, что фастфуд на колесах рядом с номером 9100 на бульваре Сансет торгует самыми лучшими гамбургерами на всем Западном побережье, и задерживает меня на целый час. Мы сидим под зонтиком Pepsi, где он жадно съедает три бургера «Калифорния», а я едва прикасаюсь к салату из латука, щедро приправленному гуакамоле. Пока Улисс развлекает меня байками о неизвестных канадских рок-группах Ванкувера, я мысленно переношусь на юг.

Почти на двести километров южнее Лос-Анджелеса, но это меньше двух часов пути! Как только мне удается вырваться из гостеприимных объятий Улисса, бегу заказывать такси. Я успею съездить туда и обратно – мой самолет вылетает из Лос-Анджелеса только завтра, после полудня.

Посасывая спрайт через соломинку, гляжу на вереницу машин, медленно ползущих к Тихому океану. И сияю, как маленькое, но яркое солнышко, над бульваром Сансет!