Часть I
Монреаль

– Ну, мне пора.

Оливье сидит за кухонным столом, обхватив ладонями чашку с кофе, и смотрит в окно, вдаль, туда, где за зеленью сада, за крышей его мастерской виднеются туманные берега Сены. Он спрашивает, не глядя на меня:

– Это действительно необходимо?

Я медлю с ответом. Потом встаю, одергиваю форменную юбку. Мне не хочется заводить долгий разговор. Только не теперь. Времени мало. Поэтому я ограничиваюсь улыбкой. Впрочем, и он тоже. Он всегда задает важные вопросы именно так.

– Мне нужно быть в Руасси, в терминале 2F, в девять утра. И хорошо бы проехать через Сержи.

Оливье молчит, скользит взглядом по изгибам реки, словно хочет оценить ее безупречную красоту, изучает неторопливо, с бесконечным терпением, как фигурную спинку кровати, вычурные линии комода, угол потолочных балок в мансарде под крышей. С тем же пристальным вниманием он всегда смотрит и на меня, когда я выхожу из ванной и укладываюсь в постель. Этот неотрывный взгляд вызывает во мне приятный трепет, позволяет чувствовать себя красивой даже в пятьдесят три года. В его глазах. Только ли в его?

– Это действительно необходимо?

Оливье открывает балконную дверь. Я знаю, что будет дальше. Он не торопясь выйдет из дома, чтобы угостить вчерашним хлебом Джеронимо – лебедя, который соорудил гнездо в конце нашей аллеи, на берегу Сены. Он почти ручной, но бдительно охраняет свою территорию, а заодно и нашу, куда надежнее ротвейлера. Кормежка Джеронимо – ежедневный ритуал Оливье. Мой муж любит ритуалы.

Я чувствую, что у него на языке вертится тот же вопрос – тот самый ритуальный вопрос, который он задает всякий раз, как я собираюсь в дорогу:

– Это действительно необходимо?

Я давно поняла, что дело не в чувстве юмора Оливье (несколько однообразном) и не в желании узнать, найдется ли у меня пара минут, чтобы выпить кофе перед уходом. Его слова «Это действительно необходимо?» имеют куда более широкий смысл. Они означают: «Тебе действительно необходима эта чертова работа стюардессы, ради которой ты каждый месяц бросаешь нас на две недели и летаешь по свету? Тебе это правда нужно теперь, когда дом уже оплачен, когда девочки выросли и мы ни в чем не нуждаемся? Ты действительно обязана этим заниматься?» Оливье задавал мне этот вопрос сто раз: «Чем эти хижины на Бали, в Андах или в Канаде лучше нашего деревянного дома, который я построил своими руками?» Он неоднократно предлагал мне сменить профессию: «Ты могла бы работать вместе со мной в мастерской – большинство жен ремесленников помогают мужьям. Занялась бы бухгалтерией или стала секретаршей в моем офисе. Все лучше, чем выбрасывать деньги на бестолковых субподрядчиков…»

Я отвлекаюсь от своих мыслей и отвечаю бодрым голосом стюардессы бизнес-класса:

– Ну все, мне пора, не то опоздаю!

И пока Джеронимо лакомится кусочками багета с зерновыми добавками, я слежу за полетом серой цапли, которая парит над старицами Сены. Я знаю, как Оливье не любит дробный стук колесиков моего чемодана по его сосновому паркету. А у меня в душе разгорается скрытый гнев. Да, Оливье, это необходимо! Моя работа – это моя свобода! Ты остаешься, а я улетаю. Ты остаешься, и я возвращаюсь. Ты – это покой, а я – движение. И так продолжается уже тридцать лет. Из коих двадцать семь я ношу обручальное кольцо. Вырастила двух дочерей. И вполне успешно, разве нет?!

Я поднимаюсь в спальню за чемоданом. И заранее вздыхаю, но Оливье может пытать меня с помощью фуганка и дрели, я и тогда не призна́юсь, как мне сладостно таскать за собой этот чертов чемодан по всем лестницам, эскалаторам и лифтам нашей планеты. Начиная с десяти ступенек нашего шале. Взбираясь по ним, я мысленно повторяю расписание на текущий месяц – Монреаль, Лос-Анджелес, Джакарта – и заставляю себя не зацикливаться на невероятном совпадении, но лента прошлого разматывается в памяти, возвращая меня на двадцать лет назад. Ладно, подумаю об этом позже, когда останусь одна и смогу рассуждать спокойно, когда…

Я натыкаюсь на чемодан и едва не падаю.

Мой комод открыт!

Мой ящик слегка выдвинут!

Не тот, где я храню украшения, не тот, куда складываю шарфы, не тот, что с косметикой.

Ящик с тайнами!

Ящик, который Оливье никогда не открывает, потому что он принадлежит мне одной.

Подхожу ближе. Да, в нем кто-то рылся, это видно с первого взгляда. Все безделушки, все детские письма Лоры и Марго лежат не на своих местах. Засушенные васильки и колосья, собранные на поле моего первого поцелуя, раскрошились в пыль. Розовые телеграммы Оливье: Скучаю, удачного полета, возвращайся скорей, моя воздушная дева! – смяты и разбросаны. Я пытаюсь успокоиться: может, это плод моего воображения, разыгравшегося из-за фантастического совпадения маршрутов – Монреаль, Лос-Анджелес, Джакарта? Может, я сама все смешала в кучу, да и как упомнить, что где лежало раньше, если я много лет не открывала этот ящик?! И мне почти удается себя в этом убедить, как вдруг взгляд привлекает странный блик на паркете, у моих ног. Я наклоняюсь и… не верю своим глазам.

Мой камешек!

Маленький инуитский камешек! Вот он-то уж точно не покидал мой ящик около двадцати лет! Этот камень размером с монету непреложно свидетельствует: кто-то совал нос в мои вещи, притом недавно!

Бормоча ругательства, я засовываю талисман в карман форменного жакета. Я уже не успеваю обсудить происшествие с Оливье. И уж тем более с Марго. Это может подождать. В конце концов, мне нечего скрывать, в этом ящике лежат одни только забытые сувениры, чью историю никто, кроме меня, не знает. Выйдя из спальни, заглядываю в комнату Марго. Моя младшая дочь лежит на кровати, пристроив ноутбук на подушке.

– Я ухожу.

– Мам, купи мне «Чоко Попс», а то я утром все доела.

– Марго, я не в магазин иду, а еду на работу!

– А-а-а… и когда вернешься?

– Завтра вечером.

Марго не спрашивает, куда я лечу, не желает хорошего дня и уж тем более хорошего рейса. Она вообще едва замечает мое отсутствие в доме. И с удивлением взирает на меня, когда утром, перед тем как убежать в лицей, обнаруживает родную мать в кухне, за столом. В этом я тоже не признаюсь Оливье, но перед каждым рейсом меня одолевает ностальгия по тем годам – совсем недавним! – когда Марго и Лора плакали навзрыд всякий раз, как я собиралась в дорогу, когда Оливье приходилось силой вырывать их из моих объятий, когда они все дни напролет смотрели в небо, отыскивая там маму, и стерегли мое возвращение, стоя у самого высокого окна на скамеечке, специально сделанной для этого папой. Тогда мне удавалось утешить их, пообещав привезти подарки с другого края света!

Моя голубая малютка «хонда джаз» едет по голым полям, спаленным огромным рыжим солнцем. Между аэропортом Руасси и нашим шале в Порт-Жуа пролегают сто двадцать километров национального шоссе. По этой магистрали ездят грузовики, которые я давно запретила себе обгонять. Оливье шутливо уверяет, что я быстрее добралась бы по воде, на барже. И он почти прав! Вот уже тридцать лет я езжу по этому шоссе № 14 в любое время дня и ночи, после двенадцатичасовых перелетов и почти стольких же (если не больше) часовых поясов, от которых ломит все тело и гудит голова. Некоторые люди боятся самолетов, я же часто испытывала гораздо больший страх перед этой нескончаемой серой лентой, пересекающей департамент Вексен, чем перед всеми аэродромами планеты, с которых я взлетала и на которые садилась все эти тридцать лет, по три-четыре рейса в месяц. В нынешнем у меня их будет три:

Передо мной маячит задняя стенка голландского фургона, который старательно придерживается ограничения скорости на данном отрезке шоссе. Чтобы отвлечься, пускаюсь в сложные расчеты – расчеты вероятностей. Мои последние воспоминания о теории вероятностей восходят к лицею, то есть к нынешнему возрасту Марго, что вряд ли мне поможет. Итак, сколько дальних рейсов, с вылетом из Руасси, предлагает компания Air France? Наверно, много сотен. Я беру минимальную цифру и округляю ее до двухсот. Значит, у меня был один шанс из двухсот попасть на рейс в Монреаль. Вообще-то ничего удивительного, с 1999 года я туда летала дважды или трижды. Но какова вероятность объединения Монреаля с Лос-Анджелесом? Даже ничего не соображая в математике, я понимаю, что результат должен равняться примерно двумстам, умноженным на двести. Пытаюсь представить себе это число написанным на сером заднике фургона, который все так же упорно тащится передо мной. Число с четырьмя нулями, то есть один шанс на несколько десятков тысяч… А если добавить третье направление, Джакарту, вероятность возрастает до двухсот раз, помноженных на двести и еще раз на двести. Что дает нам цифру уже с шестью нулями. То есть существует всего один шанс из нескольких миллионов соединить все три рейса в одном месяце! Это кажется совершенно невероятным… однако именно так, черным по белому, написано в моем путевом листе, присланном парнями из отдела графиков полетов… Монреаль, Лос-Анджелес, Джакарта… Запланированное тьерсе – с ума сойти можно!

Аккурат перед подъемом на Сен-Клер-сюр-Эпт голландец наконец сворачивает на парковку – видимо, решил позавтракать в придорожном кафе. У моей «хонды» внезапно словно крылья вырастают. Я жму на газ, одновременно продолжая мысленно выстраивать вереницы нулей.

Запланированное тьерсе… Ну что же, один шанс из миллиона – тоже шанс… Тот, на который уповает каждый игрок, помечающий крестиками клеточки в лотерейном билете. В жизни нет ничего невозможного – только маловероятное. Только случай. Наверно, какой-нибудь бог-шутник разыскал старый фильм из моего прошлого и забавы ради решил его перемотать еще разок. Три направления – те же самые. Те же, что двадцать лет назад:

Я прибавляю звук радио, словно хочу заглушить яркие образы, которые настойчиво, как я их ни отгоняю, возникают у меня в мозгу. Какой-то рэпер вопит по-английски, оглохнуть можно. Я проклинаю Марго – опять она ездила на моей «хонде» с инструктором по вождению! – и кручу ручку до тех пор, пока не удается поймать мало-мальски мелодичную музыку.

Ностальгия.

Let It Be.

Я едва не задохнулась, услышав ее.

Нули у меня в голове закручиваются в смерч, потом складываются в длинную цепочку, которая удавкой стягивает мысли. Сколько шансов из скольких миллионов нужно, чтобы наткнуться именно на эту песню?

Какого бога-шутника мне довелось разбудить?

When I find myself in times of trouble…

Внезапно на глазах вскипают слезы, я уже готова остановиться на обочине и включить «аварийку», но тут на приборной панели начинает вибрировать мой смартфон. Мама Нати, на помощь…

Это звонит Лора.

– Мама, ты что, за рулем? Можешь говорить?

Лора, которая с шестнадцати до двадцати пяти лет плевать хотела на мой рабочий график, последние полтора года горячо им интересуется. Вот и сегодня – еще часа не прошло, как я его получила, а она, похоже, уже всполошилась. Прочитала и кинулась звонить, чтобы разведать обстановку… и задействовать меня.

– Мам, я так поняла, что ты возвращаешься из Монреаля в пятницу вечером. Я смогу привезти к тебе Этана и Ноэ в субботу утром? Нам с Валентином нужно съездить в «ИКЕА», а брать с собой парочку этих чудовищ немыслимо. Я их привезу часов в десять утра, чтобы ты успела опомниться от разницы во времени.

В десять утра? Вот спасибо, дорогая! Ты ведь отлично знаешь, что после шестичасового перелета из Канады я вряд ли сомкну глаза ночью… А что касается «ИКЕА», моли бога, чтобы твой папаша об этом не прознал!

– Спасибо, мамочка! – бурно благодарит Лора, не оставляя мне выбора. – Ну пока, побегу раздавать порошки и таблетки моим убогим.

И отключается.

Лора, моя старшенькая… Двадцать шесть лет, медсестра в больнице Биша́.

Лора – умница, Лора – аккуратистка, у Лоры вся жизнь распланирована до мелочей, у Лоры есть муж Валентин, жандарм, аджюдан полицейской бригады города Сержи, который ждет перевода по службе, чтобы получить звание лейтенанта. В их паре Лора – воплощенная стабильность, а он – воплощенное движение. Хотя при этом они ухитрились построить домик в Понтуазе. «Мама, ты пойми, это выгодное вложение!»

Полтора года назад Лора родила очаровательных шустрых близнецов, Этана и Ноэ, которых Оливье будет обожать, когда они станут достаточно большими, чтобы учиться его ремеслу, а пока ими занимаюсь я – когда сижу дома. Не правда ли, идеальный вариант: бабушка, которая отсутствует две недели в месяц, а все остальное время полностью посвящает внукам?

Еще какой-то миг я смотрю на погасший дисплей мобильника, на его розовый девчачий корпус, на маленькую черную ласточку, нацарапанную шариковой ручкой на пластмассе, потом снова прибавляю звук.

Let It Be…

А в голове у меня по-прежнему хихикает бог-шутник.

Монреаль, Лос-Анджелес, Джакарта…

Он выбрал три самых прекрасных маршрута в моей жизни – черная дыра, белая дыра, небытие.

Соблазн без угрызений совести, боль разлуки, беспомощность, самопожертвование и пустота – бездонная, невыносимая,

которую я тем не менее вынесла,

хоть и носила в себе

все эти годы.

И которую я заполнила

Лорой, потом Марго, а за ними – Этаном и Ноэ.

Которую я заполнила…

Одни женщины заполняют счастьем сердца любимых, другие сами полны счастья.

Let It Be…

Руасси-Шарль-де-Голль, терминал 2F. Затянутая в свой голубой костюм, с красной косынкой на шее, я торопливо шагаю по длинному коридору, ведущему к выходу М. Одной рукой качу за собой чемодан, другой вынимаю список членов экипажа.

Идущие навстречу мужчины оборачиваются, глядят мне вслед. Форменная одежда и уверенная походка действуют на растерянных путников магически. Сочетание энергии и элегантности. Видимо, это сочетание плюс легкий макияж помогают бороться с возрастом. Миную выходы J, K, L, не отрывая глаз от списка тех, с кем полечу в Монреаль, и едва сдерживаю радостный возглас, увидев первое имя.

Фло!

Подружка моя, самая любимая из коллег! За тридцать лет работы случай соединял нас в полете меньше десяти раз. Если хотим лететь вместе, мы должны писать совместное заявление. Два дня в Монреале вместе с Флоранс, какая удача! Флоранс – сгусток энергии. Сколько лет ей пришлось ворковать, обхаживая пассажиров бизнес-класса, в поисках элегантного красавца-мужчины, готового на ней жениться! И она нашла, хотя лично я ни разу не видела ее бизнесмена. Флоранс стала примерной супругой, что не мешает ей летать и развлекаться на всю катушку во время каждой стоянки, пить-гулять-веселиться… вот только она больше ни с кем не воркует. Она любит своего президента-директора, знаю, что любит.

Фло, моя верная наперсница. Фло, которая ухитрилась продегустировать все алкогольные напитки планеты – от тропических водок до азиатских виски. Фло, которую я уже знала, когда… Я едва успеваю втащить чемодан на «бегущий тротуар», каким-то чудом избежав столкновения с группой из семи туристов в тюрбанах. И снова у меня в мозгу звучит сигнал тревоги.

Фло?

Именно на этом рейсе Париж – Монреаль?

Точно как двадцать лет назад?

Вероятность такой встречи исчисляется, наверно, бесконечным количеством нулей… Летный состав Air France – около десяти тысяч человек.

Я пробираюсь между пассажирами, держа курс на выход М и стараясь выбросить из головы дурацкие расчеты. Может, Фло просто поменялась с кем-нибудь, чтобы лететь вместе со мной? Может, этому есть другое объяснение? А может, чистая случайность, и ничего более.

Взгляд падает на другие имена в списке, некоторых из этих людей я знаю. Особенно Эмманюэль Риу, более известную среди экипажей под именем Сестры Эмманюэль, старшую бортпроводницу, самую строгую и надежную по части безопасности в нашей авиакомпании. Я морщусь, но, прочитав следующее имя, тут же улыбаюсь. Жорж-Поль Мари, один из самых любимых моих стюардов. Высокий, элегантный, даже изысканный. Тоже своего рода легенда нашего воздушного флота.

Иду дальше по списку, вот и наш командир.

Жан-Макс Баллен!

Меня пробирает дрожь.

Жан-Макс…

Ну конечно, мой бог-шутник не мог упустить такой случай, он решил довести свой розыгрыш до конца. Рейс Париж – Монреаль 28 сентября 1999 года, тот самый, на котором мы работали вместе с Фло, а рулил Жан-Макс Баллен!

Рейс, во время которого моя жизнь свернула с прямого пути.

Рейс, когда все началось.

Выход М.