Глава первая
Марина Никитична

Говорят, что Санкт-Петербург — это город контрастов. Неправда! Этот город сам контрастирует со всем остальным миром. Такими бывают и люди.

Случается, что одного взгляда человека достаточно, чтобы увидеть всю прожитую им жизнь. Но случаются и совсем необычные, отражающие из будущего, только предстоящее.

Капитан третьего ранга, по сухопутному — майор, хотя сравнений тут быть не может — это первое звание старшего офицерского состава. Военнослужащий получающий эту долгожданную, почти всегда заслуженную звезду, тянущую за собой и смену на своем кителе погона с одним просветом на два, празднует обычно такое событие до умопомрачения, дабы не остановилось колесо, катящее его по служебной лестнице.

Офицер, обладающий этим званием, стоял у окна своего кабинета. Открывающийся пейзаж не радовал глаз, устраивающие обстоятельства службы и складывающаяся удачно карьера не грели душу. Интерес к науке и устоявшиеся отношения с сослуживцами — вот и все, что поддерживало еле горящий язычок огня в сердце этого железного волей человека.

Позади были годы нелегкого труда, никогда не бывающей сладкой службы, личной жизни, устраивавшейся по разному, но никогда так, как хотелось, хотя внешние данные, таланты, обаяние, сногсшибательный взгляд зеленых глаз, преданность, словом, все то, что ценится, ищется и, как правило, из-за неумения сохранить, второй половинкой уничижается, превращаясь в обрывки, а то и лохмотья отношений, осталось при этой сильной личности так никому и не отданными.

Причины, простые и обыкновенные, ложились в основу неустроенности этой части жизни и звучали как «не было любви»! Не было ее и сейчас. Загадка ее существования и обитания оставалась не раскрытой, чего не ожидалось в перспективах. Без этого чувства жить с кем-то, просто ради физического удовольствия, не хотелось, да и эмоции растрачивать смысла не было.

Вспоминались курсантские будни, наполненные переживаниями, как и у любого человека в эти года, сплошь забитые познаванием нового, непредполагаемого и, как всегда кажется, обязательно ведущего к большому научному открытию. Учеба перемежалась нарядами, строевой подготовкой, физо, всевозможными испытаниями и лишениями. С первого курса выбранная стезя начиналась постоянными пребываниями в морге родной академии, где приходилось не только работать простым санитаром, но и выяснять отношения со штатными старожилами этого же звена.

Шесть прошедших лет, с высоты сегодняшнего дня, как одно мановение волшебной палочки, превратили хулиганистого ребенка, не знавшего, что такое дисциплина и ответственность, во взрослого человека, отдающего себе отчет о своем месте не только в рядах флота, но и между крепкими плечами сослуживцев, которые не только поддерживали, но рассчитывали иногда на поддержку сами.

Если быть честным с читателем, а именно этого мы и будем придерживаться до самого конца, то флот был лишь в форме, под ней скрывался медик высшей категории, со специальностями судмедэксперта (которых часто путают с патологоанатомами, что расстраивает обе стороны) и психиатра, последняя — полученная и сегодня воплощающаяся в жизни мечта.

Жизнь достаточно благосклонно относилась к этому человеку, но честное и правильное отношение к существованию тел на основе белковых соединений заостряло внимание на душу. Мысль, впервые заставившая задуматься над существованием Создателя, при взгляде на очередной труп, напичканный пулями, выпущенными из двух АК-74, звучала примерно так: что этот кусок мясо заставляло двигаться, мыслить, любить, ненавидеть, в конце концов?

Вопросы далеко не всегда получают ответы сразу, а если и подсказываются кем-то, то все равно необходимо время для их осознания. Полностью оно пришло со смертью двоюродного брата…

Оставалось еще немного времени до обхода больных с тяжелыми патологиями. Мало кто признается, что тема эта интересна всем, для настоящего ученого она безгранична, поскольку мозг сам по себе бесконечен, а соответственно не изучен! Мероприятие это было ежедневным, но сегодняшнее отличалось особенными моментами: присутствием не только начальства, но и Владыки Матфея, патронирующего от РПЦ это заведение.

Заметим, что это не было событием из «ряда вон», но обычным и регулярно повторяющимся, не для проформы, не несущим неудобства или опасения. Напротив, епископ был духовным отцом нашего медика, можно сказать, другом и молитвенником в одном лице, а если взглянуть глубже, то можно было заметить, что он относился совсем поотечески, переживая за каждую мелочь, даже больше, чем родитель.

Окно само по себе выглядело непрезентабельно, мало того, настолько убогим был его вид, что будь такое же дома, приезжать туда не захотелось бы. Старые рамы в стенах доисторического корпуса темно-коричневого кирпича постройки еще «царевых времен», с арочными проемами и толстыми надежными стенами, имели не только стекла, но решетки.

Сколько можно смотреть в никуда через эту прозрачную, еще советского производства, преграду? Сколько угодно, если мысли твои касаются родного и волнующего. Перед взглядом расстилался обычный на первый взгляд дворик среднего размера, заасфальтированный, обуюченный еще лет сорок назад, с одной стороны закрытый от дождя навесом с лавочками и столиком. Баскетбольное кольцо на одном столбе, натянутая волейбольная сетка, разделяющие его почти пополам, слегка разрисованные, будто крепостные стены и накрывающее все это всегда разное, но всегда петербургское небо.

Немного отвлекал дымок, поднимающийся от сигареты. Втягиваемый дым приятно обволакивал теплом и ощущаемой тяжестью внутреннюю поверхность легких, страдающих хроническим бронхитом, и легонечко, с преображенным цветом, выдувался через губы… Ах эти выдающиеся, сладкие губки, которых «было много»! Скольких мужчин они привлекали, несмотря на отпугивающие и мало кем понимаемые специальности, и как мало их смогло коснуться!

Марина Никитична была уже как лет пять кандидатом медицинских наук. Недавно ей исполнился тридцать один год — возраст, когда женщины начинают задумываться не только о своем семейном положении, но и о надвигающейся старости, хотя все это больше предрассудки и веяния времени, а если точнее — нелепое порождение опасения поступками мужчин, предпочитающих в основной массе своей более молодых, без глубокого мира, неумелых, а значит не требующих никаких интеллектуальных и умственных затрат девушек, с пока еще гладкой кожей и уже поправленным лицом.

Озабоченность ее была совершенно напрасна, хотя в купе с ее решением положить конец бесчувственным отношениям, мог навевать холодок не столько уединения, сколько одиночества очага, где было все и даже больше, что по сравнению с настоящею любовью — ничто и прах, распыляющий надежду…

В слабом отражении стекла стоящий рядом мог рассмотреть тонкую, длинную шею, стройности которой могла позавидовать до самоубийства царица Египта Клеопатра. Эту часть тела окружали, длинные темно-каштановые вьющиеся волосы, зачесанные назад и собранные в тугой хвостик. Открывшийся благодаря такой прическе высокий красивый лоб уступал падающему, уже возбуждающемуся взгляду, изящный изгиб бровей и выделяющиеся ими огромные изумрудные глаза, взятые вкруг непомерно длинными ресницами. Тонкий, аккуратный, как и все в этой женщине, нос с выделяющимися крыльями совместно с этими самыми губками, создавали впечатление имеющихся в ее крови генов предков из далекой Эфиопии. И действительно, многое схожее с женщинами тех мест было налицо. На самом деле внешность ее совершенно ничего не говорила о настоящих родственниках, хотя с папой и с мамой была явная схожесть.

Любой антрополог смело мог бы заявить о правильных пропорциях, любой мужчина, не разглядывая, видел миллион «изюминок», разбросанных по всей индивидуальности этого врача, ее неземную чарующую красоту, обаяние и очень глубокий и проницательный, но когда необходимо и пронзительно колючий, даже ледяной взгляд.

Отдельными эпизодами выделялись очень красивой формы уши. Вся эта описываемая часть тела, возможно, не стала бы такой выдающейся, не доработай Господь ее отдельно, как делает редко, по особенному вдохновению, предназначая для чего-то, о чем сам человек вряд ли догадывается.

Волнующая грудь, спрятанная под форменной рубашкой и белоснежным халатом, накинутом поверх, была лишь частью прекрасного тела, вытянутого с идеальными пропорциями в рост сто семьдесят пять сантиметров, обладающего мягкой пластикой, врожденной грацией, замеченной еще в детстве и тем чувственным эротизмом, который может быть подарен только одному избранному ей, причем с точность до одной тысячной процента подходящему по всем параметрам, мужчине.

Вторая «половинка», уже не столько ожидалась, сколько просто существующее в это вера утвердила обязательность ее появления. А пока работа!..

На время мы отведем взгляд, хотя и с трудом, от этого чуда образа Божия и констатируем, что подобие Его для военврача было не пустым словом, а вполне очевидной задачей.

Много интересного и впечатляющего заключалось в этой личности, многое умело и это тело, но все было закамуфлировано до поры, до времени.

Служба, работа и ее место обязывало быть прежде всего профессионалом, затем подчиненным и лишь потом женщиной, о чем вспоминалось только за стенами спецклиники, там же преображаться, редко, но метко…

Волшебство происходило незаметно, и через час из подъезда дома на набережной, выходила роскошная женщина, садилась в дорогую машину, которой управляла сама… после чего окружающий ее мир менял свои очертания на целый вечер.

Судмедэксперт был очень увлеченным человеком, но отличительной особенностью этого взвешенного и самодостаточного человека, было знание меры и её строгого соблюдения.

Мужчины как средство ублажения ее мало интересовали, все больше привлекали своим интеллектом, глубиной душевной, опытностью жизненной и, конечно, взаимопониманием трогалось ее сердце, но только как друга.

Марина Никитична, не скрывала своих увлечений, специальностей, открыто обсуждая или рассказывая знакомым подробности своего тонкого и сложного ремесла, часто шокируя не только тщедушных, но и вполне брутальных особ обоего пола. И действительно, что в этом необычного? Разве не любим мы поболтать о делах на работе, посплетничать о нюансах, начальстве, служебных романах, а каждый, влюбленный в свою работу, готов обсуждать ее с любым встречным, фанатично объясняя тонкости и рассказывая об успехах.

Как любой офицер, подходящий к военной службе с любовью и усердием, пусть и врач, Марина стреляла отменно, разбиралась в основных стрелковых системах оружия, владея ими почти виртуозно, насколько это дано женщинам. В силу специфических особенностей владения скальпелем и вообще колюще-режущими инструментами, холодным оружием она могла пользоваться как знаток, к тому же, прекрасно зная анатомию, а соответственно назначения любой части тела от нервного окончания до самой малой мышцы, знала, что и как можно сделать, чтобы, не убивая, вывести из состояния мобильности двигательный аппарат человека. Мужчины, бойтесь женщин в халатах, как минимум, уважайте! Тем более тех, которые предпочитают праздновать не 8 марта, а 23 февраля…

Рассказывать об этом человеке можно бесконечно, но нам нужно раскрыть ее поле деятельности, интересы и способности, дабы понимать ход развития событий, обоснованно доверяя ему.

Наверняка у читателя создалось впечатление сложенных вкупе характеристик, как подходящих для профессионального киллера. Можно было бы держать до поры до времени в неведении, но по договоренности о правде, поправим: Марина Никитична — врач!

Человек же, сам по себе, может быть использован где угодно, если тому соответствуют его данные, умения и подготовка, но далеко не у всех получается так, как у людей, живущих в легендах…

Итак. При всей своей неординарности веер отношений и знакомств Марины Никитичны был не только обширным, но и разномастным. В него входили представители всех сфер, причем их ранг, как правило, был не ниже среднего. Личного, с примесью секса, в них ничего не было. Все в основном рабочие знакомства, «симпозиумные», «конференционные», вышедшие из прежней истории ее жизни. Мало кому была должна она, в основном все были обязаны ей. Прекрасно разбираясь в людях и их характерах, знала от кого ждать подвоха, а у кого можно попросить и одолжения, к последнему не прибегая, но копя, будто зная — время придет.

Перечень этот копился годами, в него входили люди и после горячих точек, где приходилось бывать самой, и соратники по службе, и медики, и судмедэксперты, и патологоанатомы, и психиатры, знакомые из криминала всех мастей, и чиновники, и силовики, которых она не очень жаловала, воспринимая как необходимую составляющую этого мира.

Особенно ценились ею те, кто наставлял, учил, воспитывал. Среди них особым почетом пользовались Владыко и шеф. Оба были уже не молодые, дружные между собой, любящие ее по отечески, ограждающие ее всеми силами от зла, причем каждый в своей сфере…

Итак, обход. Владыко Матфей и Виктор Дмитриевич Стражник начинали с чаепития, дальше обходили все без исключения отделения спецклиники.

Раздался звонок кабинетного телефона, голос дежурного санитара сообщил, что «гости» подходят к отделению. Дунув на стекло, Марина провела указательным пальцем по образовавшемуся влажному налету, и плавно повернувшись, грациозно, с вложенными в карманы халата руками, направилась в сторону выхода. Проходя мимо портрета, висевшего на стене, бросила взгляд на свое отражение на стекле: «Пойдет… Конечно, не как для него, но… Когда-то ты да появишься!».

Впереди шли два здоровенных санитара Мишаня и Вова, висевшие на поясе дубинки при ходьбе задевали ногу, но нисколько не мешали. Один был правша, другой левша, что было не случайно, поскольку в случае нападения больных, находящихся в реактивной состоянии, которые здесь случаются, могли одновременно обороняться, не мешая друг другу.

За ними шествовали начальник и Архиепископ, следом, с равнодушным взглядом, Марина Никитична. Вопросов не было, все наставления звучали либо в кабинете, либо на исповеди. Складывая все вместе, получалось избегать ошибок и не делать что-то через чур.

Отвлекшись от прежних дум, майор подняла глаза, интуицией чувствуя необычность происходящего в своем отделении. «Что же… что же?.. Ах, вот оно что!» — разговоры затихли, на лицах людей, привыкших к любому неординарному, благодаря чему удивить их было почти невозможно, появились выражения недоумения. Вызваны они были реакцией больных на проходящего мимо них священника.

Только завидев Владыку, беснующиеся начинали нервничать, но не бесконтрольно бесчинствуя, а растерянно ища защиты от проходящего. На миг в них появлялось что-то человеческое, живое, ищущее спасение, но быстро теряющееся. Живущее в этих оболочках древнее зло, приведшее к помутнению рассудка и теперь к болезням, не вообразимым для нормального человека, лишь на миг от страха теряло контроль над личностью, но возвращалось уже не стесняясь, проявляя свою сущность.

Любой священник, каким бы он не был, проводник благодати Божией. Чем чище его душа, тем больше даров она видит вокруг себя, тем грандиознее воздействие этой благодати на окружающий мир. Любой воинствующий дух злобы мечется при одном упоминании о Боге, тем более в страхе бегает от настоящего слуги Его.

Архиерей шел неторопливо, ощущая каждую гибнущую душу падших ангелов, сегодня насельников в когда-то чадах Божиих, созданных изначально по образу Его и подобию. Когда-то прекрасные, но преданные своею вознесшейся гордынею, низвергнувшей их вслед своему сюзерену, эти твари старательно губили все, до чего им позволено было дотянуться и чему очень часто они становились полноправными хозяевами.

Рыки, шипение, стоны, царапание когтями стен и решеток, отделявших идущих здоровых от безнадежно больных — вот что сопровождало этих передвигающихся по коридору людей. Никогда не было подобной реакции. Сегодня она, замеченная, станет обычным, хотя и не для всех объяснимым делом.

И сам Стражник и Владыко понимали происходящее, каждый по-своему, не споря, но сходясь в уважении мнения собеседника, где-то посередине. Не так было у Марины. Сегодняшнее ее замужество на выбранной науке, влюбляло ее в любой вопрос, пока неведомый и нераскрытый. Она единственная всматривалась в глаза бесноватых, с интересом замечая, что горят они нечеловеческим угольями, в которых ненависть, смешанная с обреченностью, навеянные бьющей и истязающей их благодатью, исходящей от священника, прожигала насквозь, одновременно выискивая боящихся, готовых преклониться перед злом или, напротив, горделиво посматривающих, с убеждением, что и сам человек может справиться с этой напастью.

У здоровых людей она никогда не замечала подобного, не видела и у зверей, здесь с таким столкнулась впервые.

Владыко, как мы помним, был духовником Марины, их отношения складывались странным образом, при котором чадо позволяло себе на самой исповеди спорить, доказывать, не соглашаться, что смиренно воспринималось духовным наставником, и именно этим смирением успокаивало, приводя часто к повиновению, хотя и незаметному для нее самой.

Посещение священнослужителем спецклиники было единственным временем, когда в радиусе пяти метров от него смолкала всякая брань, и не слышалось матерных перебранок. Это можно было принимать за своеобразное чудо, поскольку любые попытки освободиться самостоятельно от такой манеры общения не приводили ни к какому результату даже на одну минуты…

Обход отделения закончился, в следующие полчаса оставалось составить о нем отчет и предоставить на общем заседании, как бывало всякий раз после посещений Архиепископа.

Кабинет принял своего возлюбленного «келейника», вешалка — зеленоватый колпак и кожаную портупею с оружием и электрошокером, обязательными во время обхода. На бумагу ложились назначенные процедуры, некоторые подробности поведения больных. Задумавшись, стоит ли описывать их реакцию на священника, Марина вспомнила первый день знакомства с будущим своим любимым отченькой.

Тот день стал самым несчастливым из всех бывавших прежде и предстоящих после. Двоюродный брат Марины Никитичны, любимец всей семьи, блестящий офицер генерального штаба, статный красавец, умница, самый перспективный не только из выпуска академии, но и из всех несущих службу в этом заведении. В свои 40, будучи уже полковником, имеющий большинство наград, все заслуженные и обоснованные соответствующими качествами, навыками, поступками, ставили его в один ряд с героями военного времени. Все действия морской пехоты последних пятнадцати лет не обходились без его участия. Не было ни одной точки, где его бойцы не отличились бы под его командованием. Ценность его интеллекта, знаний, кругозора и других качеств были признаны полезными сначала в штабе ВМФ, затем, буквально через год, Владимира затребовали в «святая святых» министерства обороны.

В тот день братик приехал из Москвы буквально на несколько дней по делам службы. Такое событие не могло остаться незамеченным, и вся семья готовилась ко всеобщему сбору. Общий любимец, красавец, обаянием своим способный пробить любые преграды равнодушия и вредности человеческой, недавно женившийся, казался счастливейшим человеком. Таким его и запомнила сестра, очень его любившая.

Такая чувственность между уже взрослыми братом и сестрой встречаются довольно редко, что замечал каждый, восторгаясь и любящими душами, и высокими отношениями.

После первого дня было решено навестить в соседней области бабушку, в скором времени решившую перешагнуть рубеж столетия, при этом еще давая фору не успевающей догнать ее уже выдохшейся, как боевая старушка говорила, «старухе с косой».

Уже на обратном пути на совершенно ровном участке дороге, произошла нелепая авария из-за нерадивости, что, впрочем, нисколько не удивительно, дорожных служб. Их искали долго, не могли найти ни в больницах, ни в моргах, ни даже на проезжей части, поскольку машину снесло с обочины и завалило снегом, валящим непрестанно, причем начавшимся сразу после случившегося.

Михаил погиб на месте, получив травмы, не совместимые с жизнью, отец отделался несколькими переломами и сотрясением головного мозга. Все бы ничего, но минус пять градусов чуть было не добили раненного. Почти окоченевшего, его нашла дочь с супругой, организовав широкомасштабные поиски.

Рота солдат местного гарнизона, специально выделенная для этого, прочесывала наиболее вероятные места, и наткнулась на совершенно разбитый и изуродованный джип…

Потеря стала настолько неожиданной, что все вместе были не в состоянии с ней смириться в течении нескольких лет. Именно следующий день после произошедшей трагедии стал днем знакомства Марины Никитичны и Владыки Матфея…

Сейчас ей казалось нормальным принятое тогда решение, и это бесспорно, но откуда взялись силы? Тело брата, искореженное, поломанное, разбитое от головы до конечностей, лежало в местном морге. Опознание прошло внешне спокойно, но лишь по привычке судмедэксперта к подобным и даже более страшным видам.

Осознавая, что хоронить его в закрытом гробу нельзя, лишая любимых им людей последнего поцелуя и рукопожатия, она решила заняться им сама… Дорогого это стоило. Успокаивало лишь кажущееся, для такого случая, желание самого Владимира в такой последней услуге.

С профессиональной точки зрения проблем не было, это умение сестра освоила на специальных курсах, преподаваемых в академии факультативно. Ей даже нравилось это занятие. Казалось, что она оживляет, вдыхая жизнь. Бальзамом на душу, были благодарящие взгляды родственников, прощающиеся с усопшими: «Как живой, только спящий!» — говорили они со слезами…

Пригодились эти таланты, а здесь майор была действительно талантлива, правда подходя к использованию своих услуг в основном как к оказанию услуг знакомым, друзьям, просто хорошим людям.

Почти сутки не отрывалась сестра от тела брата, собирая, сшивая, гримируя. Одному Богу известны все ее мысли и мучения в эти часы, хотя внешне она была спокойна, эмоционально рассудительна и точна до тонкой расчётливости.

Никто впоследствии не заметил и помарочки, даже не в состоянии предположить, в каком виде находился погибший, казалось, еще немного и раздавшийся вздох просыпающегося, человек вновь обрадует этот мир своим присутствием…

Совершенно измотанная, Марина Никитична, проезжая по Таллиннскому шоссе, увидела прекрасный храм, оказавшийся Государевым собором. Душа заставила тело подчиниться, и машина остановилась у стоянки. Служба была закончена, храм был пуст от людей, но наполнен Самим Богом.

Войдя, еле сдерживая слезы, совершенно спонтанно, Марина подошла к иконе Пресвятой Богородицы и замерла. Сил сдерживаться больше не осталось, слезы брызнули безостановочно, платок промок, да и осушать лицо больше не хотелось. Упав на колени, женщина, безудержно всхлипывая, пыталась то спрашивать «за что» или «почему», то молила о спасении души, совсем не понимая, как это делать, то, не зная самих молитовок и как обращаться ими, простыми словами, вырывающимися из самого сердца, просила спасения, вспоминая общие сцены, в которых брат бывал участником, выдающиеся моменты их отношений, не воплотившиеся мечты. Все перемешалось, свет потух, лишь несчастье и уныние тянули в пустоту и отчаяние.

Именно в этот, самый решающий момент, что-то прошелестело над головой и обняв, мягко и аккуратно поставило на ноги. По телу пробежала успокаивающая последними судорогами дрожь, говорящая, что ничто еще не окончено.

Женщина почувствовала чье-то присутствие, оглянулась осторожно, увидев стоявшего позади немолодого священника с Панагией на груди, знаком высокого сана, ничего ей тогда не сказавшего. Батюшка стоял с закрытыми глазами и о чем-то тоже молился. Душа подсказала — о ней, что сразу придало немного сил и позволило почувствовать какую-то заботу, пусть и чужого человека.

Через несколько минут Архиерей Матфей, это был именно он, поил чаем со вкусной выпечкой, изливая на ее все свою нежную духовную любовь, не давая печали вернуться, хотя возможно такое только Самому Богу.

Несколько часов длилась эта поддержка, хоть немного успокоившая новое духовное чадо, после этого ни разу не пропустившее воскресную службу и исповедь…

Ни одного существенного решения не принимала она без одобрения, любимого отченьки, бывало, при этом, настаивая на своем, добиваясь благословения, но чаще все же уступая. Кто-то скажет, что такое непослушание и духовная нерадивость перед наставником великий грех. Отче считал иначе и настаивал до конца лишь в очень редких случаях, в остальных спорах стараясь определить, что движет его дочерью. Как правило, необходимость заключалась в медицинских показаниях, в чем он совсем не разбирался, и старался просто сгладить намерения, сопоставляя их с Евангельскими блаженствами. Все получалось, ибо имело благословение и освящение безграничной любовию этого человека…

Отец же выздоровел и продолжал быть любящим и любимым мужем, что по мнению очевидцев, говорящих о силе этих обоюдно испытываемых чувств обоих супругов, было редкостью между ныне живущими. Бизнес нисколько не пострадал и только процветал. Чтобы отвлечь дочь от переживаний, все таки она испытывала одиночество, не имея опоры и любящего поддерживающего сердечка, родители засыпали ее подарками, от дорогой машины, до поездок куда она только желала. В принципе все это не было необходимостью, зарабатывать она умела и сама, но разве можно отказывать близким людям в желании участвовать в своей судьбе, когда это желание исходит из самых глубин добрых и любящих тебя сердец…