5
Козма догнал Роджера и поскакал рядом — нога к ноге. Рыцарь хмуро глянул на незваного соседа.
— Ги совсем плох! — сказал Козма.
Роджер не ответил.
— Стрела раздробила ему локоть. Когда я вытаскивал наконечник, кончик обломался и остался в кости, — продолжил Козма.
— Сарацины так делают нарочно: или надсекают наконечники или куют их из хрупкого железа, — сердито пояснил Роджер. — Застрянет в кости или меж ребер, а добрый христианин мучайся! Адово семя!..
— Кость воспалилась, рука почернела, у Ги лихорадка, — сказал Козма. — Он постоянно впадает в беспамятство.
— Хочешь, сказать, что Ги умирает?
— Ему надо помочь.
— Как? Я приказал сделать конные носилки, дать ему вина с травами, чтобы унять боль. Что еще?
— Надо остановиться.
— Нельзя подвергать опасности всех из-за того, что одному плохо.
— Ги нужно лечить. Я отрежу ему больную руку. Иначе он умрет.
Роджер пристально посмотрел на Козму. Тот понял.
— Я уже делал это, рыцарь!
— Ты уверен, что Ги выживет?
— Совершенно не уверен! Но если не сделать, умрет непременно.
— К вечеру мы будем в христианском селении, там есть храм и кладбище при нем. Если Ги будет жив, его исповедуют, причастят. Если умрет, отпустят грехи посмертно. Он воин, павший в битве за веру, душа его будет в раю. Я дам денег на траурную мессу.
— Христианин должен помогать ближнему жить, а не умирать.
Ноздри рыцаря затрепетали.
— Кто ты такой, чтоб упрекать меня?!
— Жаль Ги! — вздохнул Козма. — Хороший мальчик.
— Под Тивериадой погибли сотни мальчиков! — сердито сказал Роджер. — На битву шли все старше шестнадцати. Никто не дал им последнего утешения, по ним не служили мессу, их тела даже не предали земле — кости павших растащили хищные птицы и звери. Чем Ги лучше?
— Черт забери тебя, барон! — вскричал Козма. — Все это печально, но я не видел тех мальчиков! Ги умирает у меня на глазах, а ты не позволяешь его спасти!
Лицо Роджера вспыхнуло, но он сдержался.
— Прошлой ночью ты убил лучника, который целился в меня, — сказал он сквозь зубы. — Поэтому я прощаю тебе дерзость. В этот раз. Ты чужеземец, и многого не знаешь. Ги — знатного рода, но он младший сын владельца майората, в родной земле у него нет будущего. Он приехал в Левант, чтобы стать рыцарем и защитником веры. Как сотни других. Его семья будет скорбеть, если мальчик умрет, но они будут гордиться тем, что Ги пал за веру. Если ты отрежешь руку, и Ги выживет… Что делать в Леванте воину без руки? Семье Ги калека тоже не нужен. Куда ему идти? Просить милостыню у храмов?
— Я расскажу тебе одну историю, — спокойно ответил Козма. — Испанский рыцарь по имени Мигель де Сервантес в битве с сарацинами был ранен в левую руку. Рана зажила, но рука повисла плетью, рыцарь не мог ею пользоваться. Но он продолжал сражаться. Попал в плен, его выкупили… Сервантеса по возвращению в Испанию не взяли в войско, хватало молодых и здоровых. Тогда он стал писать книги и сочинил историю про рыцаря по имени Дон Кихот. Книгу стала читать вся Европа. Имя Сервантеса прославилось в веках! К старости он стал монахом. Представь, что кто-то решил, что Мигелю не следует жить…
— Я не знаю такой книги.
— Она сюда еще не пришла.
— Испанцев мало в Леванте, — задумчиво сказал Роджер. — Они бьются с сарацинами в своей земле. Но рыцари храбрые, приходилось видеть в сражениях…
— Мужчина без руки может быть писцом, управителем, священником. Он может стать отцом и дать миру сыновей — будущих рыцарей. Он может принять постриг и быть монахом, который постигнет суть веры так, как не дано нам суетным…
— В часе езды отсюда есть разрушенная крепость, — сказал Роджер. — Коням и людям нужен отдых, обед. Но как только все отдохнут, мы тронемся. Если успеешь…
Козма поклонился и отстал. Поравнялся с носилками, укрепленными между двумя конями: один конец — на крупе передней лошади, второй — на шее следующей. Ги, привязанный к носилкам ремнями, был без сознания. Козма потрогал его лоб, покачал головой. Достал из седельной сумки баклагу, смочил из нее тряпицу и обтер юноше лицо. Затем сунул влажную тряпицу под полукафтан раненого — на грудь.
— Совсем плохой, да?
Козма повернул голову. Сеиф, догнав его, ехал рядом. Козма кивнул, безмолвно отвечая на вопрос.
— Скоро умрет? — спросил туркопол.
— Будем лечить! — сердито ответил Козма.
Сеиф кивнул, словно соглашаясь с тем, что делать это нужно, но по его лицу было видно, что в успех лечения туркопол не верит.
— Я видел: ты утром точил саблю, — сказал Козма. — Маленьким тонким камнем. Он есть у тебя?
— Ты будешь точить меч? — заулыбался Сеиф. — Ты не доставал его из ножен с тех пор, как тебе его дали.
«Глазастый!» — обиженно подумал Козма. Но вместо ответа требовательно протянул руку. Сеиф, не прекращая скалить зубы, порылся в седельной сумке и вложил в ладонь Козмы круглый тоненький камень. Козма повертел его в пальцах, удовлетворенно кивнул. Затем в свою очередь порылся в седельной сумке и достал короткую железную пилку на простой деревянной ручке. Отпустив поводья, на ходу стал вжикать камнем по маленьким зубьям. Сеиф скакал рядом, приоткрыв от удивления рот. Козма невозмутимо закончил заточку, попробовал зубья ногтем и сунул пилку на место. Затем достал странный нож (маленькое лезвие на длинной и тонкой железной ручке), наострил и его.
— Что делать будешь? — спросил Сеиф, когда Козма вернул ему камень.
— Отрежу Ги руку. Иначе умрет.
— Да? — удивился туркопол. — Можно мне смотреть?
— Любишь кровь?
— Я видел, как человеку отрезают голову ножом, видел, как отрубают, — стал перечислять Сеиф. — Видел, как разрывают на куски лошадьми, как отрубают руки и ноги. Но никогда не видел, как живому отпиливают руку.
— Смотри! — пожал плечами Козма. — Если хочешь… У тебя есть что-нибудь крепче вина?
— Сикер!
Сеиф пошарил в другой седельной сумке и достал глиняную баклагу в кожаном чехле.
— Крепкий?
— Когда пьешь — во рту горит! — довольно улыбнулся туркопол. — А голова становится совсем дурной. Зато ночью не холодно и весело идти на врага. Пробуй!
Козма зубами вытащил кожаную пробку, глотнул и сразу закашлялся. Сеиф довольно ощерил зубы.
— Арабы называют его «алкогол». В нем можно растворять даже камни.
— Можно я возьму для него? — Козма указал на Ги. — Ему надо выпить перед тем, как я отрежу руку. Потом я верну баклагу.
— Бери совсем! — махнул рукой Сеиф. — У меня еще есть. Мы взяли много добычи.
— Вы вчера полдня хоронили убитых врагов, — сказал Козма, пряча баклагу. — И в первый раз на дороге тоже хоронили… Господин был недоволен, теряли время, но вы настояли. Почему?
— Человека нельзя бросать на земле. Аллах запрещает. Каждый мусульманин в любую минуту должен быть готов к смерти, поэтому носит с собой свой гроб, — Сеиф коснулся рукой чалмы на голове. — Нужно просто размотать ее и получится саван. Завернул в него мертвого и похоронил.
— Но убитые были твоими врагами!
— Мертвый — уже не враг. Он человек, которого нужно хоронить, — упрямо сказал туркопол. — Врагами могут быть только живые.
— Как получилось, что мусульманин воюет на стороне христиан с другими мусульманами?
— Мусульмане всегда воевали между собой, — пожал плечами Сеиф. — Это было до того, как франки пришли в Сахель, это будет, когда они отсюда уйдут. Франки между собой тоже воюют… Я служу Зародьяру шесть лет и доволен своим господином. Он строг, но очень щедр, — Сеиф довольно посмотрел назад, где скакал табун захваченных после ночного побоища лошадей. Многие несли на спинах вьюки. Табун со всех сторон охраняли туркополы. — Арабский эмир забрал бы у меня половину добычи, а Зародьяр отдал все. За шесть лет я накопил немного золота, когда продадим добычу, у меня его будет достаточно, чтобы купить себе плодородной земли в Сирии или Персии, сдать ее земледельцам и жить богато до старости.
— Ты хочешь покинуть Зародьяра?
— Господин сказал, что мы можем уйти, после того, как вернемся в его замок. Но я еще не решил. Ты возьмешь меня на службу?
— Я? — удивился Козма.
— Зародьяр говорил: ты знатного рода. Он сказал, что ты будешь с ним только в этой поездке. Потом будешь сам рыцарь. Это ты придумал, спуститься с башни ночью и напасть на Юсуфа?
— Что из того?
— Я пятнадцать лет ношу меч, но никогда не слышал, чтобы семеро воинов убили сорок, не потеряв ни одного своего! И взяли такую добычу! Одни кони стоят не менее сотни безантов, а еще одежда, обувь, оружие… Когда весть об этой битве разнесется по Сахелю, к тебе придут сотни воинов. Но ты помни: я обратился первым!
— Запомню! — пообещал Козма. — Если набирать воинов, лучше тебя не найти.
Сеиф поклонился, приложив руку к груди, и ускакал к своему табуну. Козма взялся за поводья и догнал Иоакима.
— На привале ампутирую Ги руку, — сказал, поравнявшись. — Поможешь? Подержать?
— Когда резал жену эмира, меня не звал, — хмыкнул Иоаким. — Ее бы подержал…
— Начинается! — вздохнул Козма. — Выдь на Волгу, чей стон раздается?..
— Три месяца без женской ласки! Мы что, не люди?
— На Стеллу посматриваешь!
— Есть на что смотреть. Помнишь, ночью?
— Она ж дите!
— Как сказать… Времени было мало, но разглядел… А как это дите черкесов местных к земле пришпиливала, помнишь? Да еще ножкой потом! По ребрам, по ребрам!.. Огонь, девка!
— Мало тебя Дуня по роже била!
— Мало, — согласился Иоаким. — Пусть бьет! Мне только радость. Побьет, а потом гладить начинает, жалеть… И целует так, что сознание теряешь! Откуда только сила… А обнимает как!
— Прекрати! — велел Козма, скрипнув зубами.
— Пробило?! — злорадно хохотнул Иоаким. — Риту вспомнил?.. Ладно, сговорились! Жаль Ги.
— Мне тоже жаль, — вздохнул Козма. — Поймал парень стрелу, что мне назначалась…
— Кто знает, что нам назначено… Старики живут, а пацанята гибнут. Под Путивлем насмотрелся, как они кровью харкали, до сих пор не забыть…
— В Великую Отечественную пацаны тоже воевали, — хмуро сказал Козма. — Мой дед в партизанах с четырнадцати, ранен дважды…
Иоаким в ответ только вздохнул.
— Чем тебя Сеиф угощал? — спросил после недолгого молчания. — Видел, видел…
— Самогонка какая-то местная. Сивуха. Горло дерет…
— Покажи!
Козма достал баклагу. Иоаким без лишних слов вытащил пробку и приложился к горлу.
— Я для Ги брал! — возмутился Козма.
— Хватит тут Ги, — примирительно сказал Иоаким, возвращая баклагу. — Еще с литр… — он прижмурился, оценивая ощущения от напитка, громко срыгнул. — Действительно — сивуха. Из фиников гнали. Или прямо из пальмы. Может, из кактуса… Вкус такой. Но все равно хороша. Что это Сеиф расщедрился? Он мужичок прижимистый; видел, как они покойников обдирали — до голого тела?
— Все тут такие. Нас с тобой продали за пару сапог.
— Продешевили… Сейчас локти кусают. Мы с тобой — ого!
— Сивуха подействовала?
— Забирает!.. Так откуда баклага!
— Сеиф подлизывался. На службу просится.
— К тебе? — захохотал Иоаким. — Служить?
— Ночная вылазка обошлась без потерь, если не считать рану Ги. Добыча большая. На Востоке любят удачливых. Так что нечего смеяться.
— А ведь правда! — хлопнул Иоаким по плечу друга. — Наберем ватагу, захватим замок — их тут полно почти бесхозных по военному времени, оградим земли от чужаков и станем феодалами. Все будут нам кланяться, а мы на них плевать. Житуха!..
Козма вместо ответа привстал на стременах. Роджер впереди призывно крутил плетью над головой. Затем свернул вправо. С высоты своего роста Иоаким различил в той стороне развалины на высоком холме.
— Пора и закусить, — сказал он радостно. — Да и задницу стер до крови. Не люблю я этот вид транспорта! — он похлопал по шее коня. — Воняет потом, газы пускает… Что не по нему, укусить может! Тварь! Машина лучше…
* * *
Козма туго перетянул обнаженную руку Ги чистой тряпицей у самой подмышки, обмотал повязку ремешком и закрутил палочкой. Пощупал пульс на запястье и удовлетворенно кивнул. Ги застонал и открыл глаза.
— Выпей!
Козма поднес к губам оруженосца баклагу. Тот глотнул и закашлялся.
— Пей! — приказал Козма. — Будет не так больно!
— Не чувствую руку, — слабым голосом сказал Ги.
— Я жгутом ее перетянул. Как отпущу — почувствуешь!
Оруженосец стал послушно глотать из баклаги. Затем обессилено растянулся на кошме. Козма расстегнул на юноше полукафтан, и приложил пальцы чуть ниже шеи. Ги стал затихать. Козма поднял взгляд. В шагах двадцати от него один из туркополов, подвесив зарезанного и ободранного барана на каменную стену, ловко потрошил тушу.
Козма вздохнул и приподнял веки Ги. Затем придвинул к себе глиняную миску и вылил в нее сикер из баклаги. Бросил в миску пилку, нож, иглу с прочной ниткой, затем смочил в жидкости тряпицу и стал вытирать ею больную руку Ги: от жгута до распухшего, почерневшего локтя. Сидевший в сторонке на корточках Сеиф смотрел на его манипуляции с неподдельным любопытством. Примостившийся рядом Иоаким, — со скукой. Закончив с тряпицей, Козма подложил ее под руку оруженосца и смочил в миске ладони. Кивком приказал Иакиму сделать тоже.
— Только добро переводим! — сокрушенно сказал Иоаким, но послушался.
Козма взял нож из миски, прицелился и вдруг ловким круговым движением разрезал мышцы на руке возле самого жгута. Струйка крови брызнула на тряпицу, но тут же утихла.
— Тяни! — велел Козма Иоакиму, указывая. Тот послушно сдвинул мягкие ткани, обнажив белую кость. Козма выхватил пилку из миски, приложился… Ги замычал.
— Станет дергаться, сядешь ему на грудь! — приказал Козма, не переставая пилить. — Только руку не отпускай!
Но Ги утих, и Козма быстро закончил пилить. Отбросив отрезанную руку в сторону, достал из миски иглу с ниткой. Знаком дав знать Иоакиму убрать ладони, стал ровными стежками зашивать огромную рану, пряча под пластами мышц и кожи обрезанную кость. Сеиф даже привстал, чтобы лучше видеть, зацокал языком. Закончив шить, Козма туго забинтовал культю полоской холста и отпустил жгут. Повязка быстро набухла красным на месте раны, но вскоре кровь на холстине стала подсыхать. Козма сел рядом с Ги, опустив на колени окровавленные руки.
— Наловчился ты кости пилить! — одобрительно сказал Иоаким, присаживаясь рядом. — Буду держаться подальше.
— Тебе б другое отпилил! — ответил по-русски Козма. — С большим удовольствием! Здесь евнухов ценят.
— Бессердечный ты человек!
— Я очень добрый.
— Видели… Пока ты баб сарацинских щупал и с евнухами миловался, кто-то камни на стройке таскал!
— Тебе полезно… Смотри! — Козма взял ампутированную руку. — Типичная гангрена, как на картинке в учебнике. Который уже раз вижу.
— Убери! — поморщился Иоаким. — Не люблю мертвечину!
— Надо похоронить! — прервал их Сеиф, вставая. Он забрал отрезанную руку. Кровь капала из нее на жухлую траву. — Нехорошо, если собака найдет…
Козма молча кивнул. Сеиф, держа мертвую руку за запястье, пошел к костру. Друзья невольно проводили его взглядом. Туркопол, свежевавший барана, давно закончил работу; на костре в казане кипела вода с кусками мяса, рядом суетилась Стелла. Утром Роджер велел ей переодеться в мужскую одежду и даже подобрать кольчугу; в слишком больших для нее шароварах и халате, девчушка выглядела забавно.
Сеиф подошел к своим головорезам, возлежавшим вкруг костра в ожидании обеда, и показал отрезанную руку. Туркополы закрутили головами в знак удивления. Сеиф приложил палец к губам и подкрался к Стелле. Та, повернувшись к голодным воинам спиной, его не видела. Сеиф из-за плеча сунул мертвую руку со скрученными пальцами девчушке в лицо.
Стелла взвизгнула и отпрыгнула в сторону. Туркополы захохотали, повалившись на свои кошмы. Сеиф тоже смеялся, ощерив зубы.
— Дитя природы! — заключил Козма, сплевывая. — Сначала посмотрел, как руку живому человеку отпиливают, потом решил с ней поиграть. Хорошо, что в котел не бросил. Для навару…
— Он два дня тому с десяток живых зарезал, — меланхолично заметил Иоаким. — Что ему рука! Простые времена, простые нравы…
Сеиф, ужасно довольный своей шуткой, скрылся за каменной стенкой — видно все же пошел хоронить руку. Стелла, плюнув ему вслед (это вызвало у туркополов новый взрыв смеха), принялась раскатывать тесто на плоском камне.
— Понимаю так, что помыться нам никто не даст, — заключил Иоаким, вставая. Он поднял лежавший неподалеку бурдюк и вытащил пробку. Друзья вымыли руки и обтерли их о холстину, извлеченную запасливым Козмой из мешка. Ополоснули лица. Козма протер мокрой тряпицей свой инструмент и спрятал его в сумку.
— Как там Ги? — спросил Иоаким, когда они снова уселись на кошму. Козма приложил пальцы к шее оруженосца, подержал.
— Пульс слабый, но стабильный. Пока все нормально.
— Надо выпить за его здоровье!
Иоаким взял миску, где еще совсем недавно лежали пилка и нож. Взболтнул ее, словно замеряя количество оставшейся жидкости. И жадно припал к краю.
— Пей! — протянул миску Козме.
Тот молча осушил емкость.
— Куда это Роджер подевался? — задумчиво спросил Иоаким, откидываясь на кошму. — Как приехали, взял свои сумки и скрылся в развалинах. Прятать пошел?
— Может, молится? — предположил Козма. — А в сумках у него иконы. Он человек богомольный. Зарежет врага — и сразу Бога благодарить! Праведник!
— Что-то не похож. Не желал бы встретиться с ним ночью лицом к лицу.
— Не ты один. Четвертый день в пути, и уже шесть десятков трупов. Что будет, когда доедем? Кому-то он сильно насолил.
— Или наперчил! — ответил Иоаким, зевая. — Отдохну чуть. Разбудишь на обед!
Иоаким растянулся на кошме, вытянув ноги в сапогах на редкую траву, пробивавшуюся меж камней, и тут же заснул. Козму тоже клонило в сон, но он решил не сдаваться. Энергично растер ладонями лицо, да еще хлопнул по щекам ладонями. Ги завозился рядом.
— Облегчиться хочешь? — догадался Козма. Он развязал гульфик на шоссах оруженосца, повернул его набок. Дождался, пока желтая струя перестанет истекать на камни. Снова завязал гульфик и уложил Ги на спину.
— Я умру? — тихо спросил юноша.
— Надеюсь, что нет, — ответил Козма, щупая его лоб. — Лихорадка спадает. Спи! Скоро обед, подкрепишься.
— Рука болит.
— Главное, что живой, — философски заметил Козма, проводя ладонью по лицу Ги. Тот закрыл глаза и ровно задышал.
Стелла тем временем закончила печь лепешки из пресного теста, сложила их стопкой на чистой тряпице. Туркополы дружно встали и пошли к костру. Каждый брал лепешку из стопки, ножом вылавливал из казана куски вареной баранины, бросал их на хлеб и отходил в сторону. Неожиданно из развалин появился Роджер. Он тоже взял хлеб с мясом и сел есть. Стелла выхватила из кипящего бульона часть бараньей ноги, завернула ее в лепешку и понесла Козме. Он принял, поблагодарив.
— А Иоаким? — спросила Стелла, кивая на спящего.
— Успеет, — хмыкнул Козма. — Или не хватит?
— Хватит!
— Присядь! — пригласил Козма и перекинул еду из одной руки в другую. — Пусть остынет.
Стелла покосилась на Иоакима и присела.
— Ты ловко управляешься! — похвалил Козма. Он отщипнул кусочек мясо, бросил в рот. — Вкусно!
— Мама научила, — вздохнула девушка.
— Готовишь, сочиняешь стихи, играешь на сазе, — стал перечислять Козма. — Что еще? Читать умеешь?
— И писать.
— На латыни?
— Еще греческом и армянском. Мама моя армянкой была, а папа — лангобард. Первый муж мамы был грек, мои братья от него. Муж умер, и мама вышла замуж за папу, его земли рядом были. Он только приехал селиться. Увидел маму… Это папа меня Стеллой назвал, говорил, что утром, когда я родилась, в небе стояла большая звезда. Папа учил меня стрелять из лука и арбалета, даже мечом владеть. Говорил, пригодится. А братья смеялись… — Стелла всхлипнула.
Козма осторожно привлек ее и погладил по голове. Стелла уткнулась ему лицом в грудь.
— Ты красишь волосы! — вдруг удивленно воскликнул Козма. — В черный цвет? Корни рыжие…
— Мама говорила, что рыжая — это некрасиво, — смущенно ответила Стелла, отстраняясь. — Замуж рыжую не возьмут! А папа смеялся: женихи будут в очереди стоять… Я вся в него.
— И конопушки есть! — подтвердил Козма, присматриваясь. — Как я раньше не заметил!
— Это плохо? — встревожилась Стелла.
— Это замечательно! Я знаю рыцаря, который от рыжих волос и конопушек у женщины, просто тает!
— У тебя есть дети? — спросила Стелла.
— Двое. Дочка твоих лет. Дите… — Козма погрустнел. — Я хочу спросить: как ты решилась раздеться? Там, на башне…
— Господин сказал: делай, что хочешь, но стража должна смотреть вверх! Я и делала.
— Не боялась? Они могли выстрелить.
— Не стали бы. Я знала, что им нужно.
— Откуда?
— Когда они вывели меня из дома, то сразу сорвали одежду, — сухим голосом сказала Стелла. — Сарацины собрались вокруг, каждый хотел меня пощупать… Они совали свои пальцы во все места… Некоторые спустили штаны, семя их брызгало мне на ноги, а они смеялись… Они стали спорить, кто будет первым. Я выхватила свой нож и ударила одного в живот! Он закричал… Они зарубили б меня, но тут пришел их старший…
— Будет, будет, — погладил Козма девушку по плечу.
— Я очень хотела, чтобы их убили. Всех! — воскликнула Стелла.
— Мы сделали это. Затем ты сама убила двоих. С тем, которого ножом в селении, будет уже трое.
— Мало! Надо десять! За маму, папу, братьев…
— Представится случай, сочтешься, — примирительно сказал Козма.
— Ты мне поможешь?
— Ты спасла мне жизнь, — строго сказал Козма. — Я твой должник. Помни это! Помогу Но с большим удовольствием выдам замуж.
Стелла посмотрела на него исподлобья, но промолчала. Глянула на спящего Иоакима.
— Это твой друг?
— Самый близкий. Ты спасла мне жизнь однажды. Он много раз.
— Иоаким храбрый рыцарь?
— И сильный. Два года назад он командовал целым войском; христиане бились с язычниками. Одолели их. Многих взяли в плен.
— Он женат?
— Давно, девочка. Дети есть, много.
— Почему же тогда он целовал мне руку и говорил, что навеки мой?
— Потому что он повеса. Потому, что выпил много вина, Потому, что мы долго пробыли в плену, а мой храбрый друг не может долго без женщины и начинает волочиться за каждой юбкой…
— Гнусная ложь!
Стелла от неожиданности ойкнула. Иоаким, скрестив ноги, сидел на кошме и хмуро смотрел на них.
— Что ж ты не спишь? — ласково спросил Козма. — Устал ведь…
— Орете над ухом. А ты вдобавок и врешь.
— Я? — сделал круглые глаза Козма. — Ты не женат? Женат… Дети есть? Есть…
— Ты сказал: много!
— Для кого-то и одного много… У него дочка, — пояснил Козма Стелле. — Ульяной зовут. Рыженькая такая, вся в маму…
— Не надо пробуждать во мне отцовские чувства! — прервал его Иоаким. — Лучше дайте есть!
Козма сунул ему свою лепешку с мясом.
— Я принесу еще! — сказала Стелла, вскакивая.
— И набери черпак варева! — крикнул ей вслед Козма.
Когда Стелла вернулась с лепешкой и черпаком, Козма осторожно разбудил Ги. Приподнял его. Увидев Стеллу, тот широко открыл глаза и послушно осушил черпак из ее рук.
— Принести еще? — спросила Стелла.
— Хватит пока, — ответил Козма, опуская Ги обратно на кошму. — Ему сейчас нельзя много. Лучше заверни оставшуюся еду с собой. Пригодится.
— Старый сводник! — пробурчал Иоаким по-русски, когда Стелла убежала. — Думаешь, не вижу, как сватаешь ее мальчишке?
— Они созданы друг для друга! Ги это понял, до Стеллы дойдет.
— Безрукий жених! — хмыкнул Иоаким. — Даже не обнимет толком.
— Иногда я сам себе удивляюсь, — вежливо сказал Козма, — своему хладнокровию и выдержке. Нет, чтобы взять дубину и врезать по тупому чалдону.
— Хенде коротки! — сурово ответил Иоаким. — Подрасти! Их бин гроссе, понял?
— Зато ум — кляйне! — возразил Козма.
От костра донесся крик. Друзья, не сговариваясь, посмотрели в ту сторону. Роджер махал над головой плеткой, туркополы разбирали мешки.
— Поесть не успели! — вздохнул Иоаким, вставая.
— На скаку доедим! — сказал Козма, пряча свою лепешку с мясом в сумку. — Не привыкать…
— Опять трястись на этих одрах! — заворчал Иоаким, следуя его примеру. — Всю задницу сбил! Болит!
— Голове легче! — ласково ответил Козма…
