2

Лязгая по каменным ступеням золочеными шпорами, Роджер поднялся в трапезную. Юный оруженосец Ги, стройный и гибкий, встретил его у входа. Почтительно поклонился.

— Кто в этот раз? — сурово спросил рыцарь, глядя прямо в глаза Ги. — Опять греки? Или армяне?

— Нет, господин.

— Франки?

— Нет.

— Откуда же?

— Я не знаю этой страны. Она далеко за морем ромеев. Старший из них хорошо говорит на прованском, знает язык франков и даже англов. Тот, что помоложе, как я понял, говорит только по-своему. Оба знатного рода.

— На прованском? — поднял бровь Роджер. — Давно не видел пилигримов из Оквитании.

— Он не оттуда.

«А язык знает!» — хотел возразить Роджер, но промолчал. Спросил другое:

— Где нашел?

— Бродили по рынку, выспрашивая у купцов, как добраться в Акру.

— В Акру? — усмехнулся Роджер. — К Саладину?

— Они не знали, что султан взял нашу крепость. Слишком долго были в плену.

— Пленные, что выкупились после сдачи Иерусалима, давно ушли! Им поздно привезли деньги?

— Их не выкупали. Эмир отпустил так.

— Какую услугу надо оказать сарацину, чтобы он отпустил пленника? Кого ты привел, Ги?

— Взгляни сам, господин! — оруженосец отступил в сторону.

Позванивая шпорами, Роджер прошел внутрь. В огромном зале госпиталя иоаннитов, где когда-то одновременно садилось за трапезу две сотни пилигримов, теперь было пусто и неуютно. Двое мужчин в простых хлопковых одеждах у высокого стрельчатого окна это словно ощущали — жались плечом к плечу. Роджер подошел ближе. Тот, что помоложе, оказался высок и широк в груди, с длинными руками и ногами — в сражении, когда дойдет до рукопашной, такого лучше обойти: за щитом достанет. Понятно, почему Ги привел его. Второй пилигрим выглядел обыкновенно: средних лет и среднего роста, коренастый. Разве что глаза… Зеленые, глубокие, они словно пронзали насквозь, высвечивая самые затаенные уголки души. Когда гости склонились в поклоне, Роджер почувствовал облегчение: стоять под этим взором было неприятно.

— Я Роджер, барон д'Оберон, — сказал по-провански. — Кто вы?

— Меня зовут Козма, — ответил коренастый на том же языке. Говорил он с затруднением, но правильно. — Моего товарища — Иоаким.

— Ты грек?

— Нет.

— Козма — греческое имя.

— Мы получили веру от греков и молимся по византийскому обряду. Поэтому многие имена — греческие.

Роджер внимательно посмотрел на собеседника. Волнистые черные волосы почти до плеч, черного цвета борода с заметными нитями седины. Лицо не смуглое, как у греков, да и глаза… Такого цвета глаз у греков не встречается. У Иокима глаза карие и волосы черные… Кто их разберет! Под властью константинопольских императоров столько народов перемешалось!

— Оруженосец сказал, что вы знатного рода, — сказал рыцарь по-гречески. По недоуменным глазам чужаков увидел: не поняли. Роджер повеселел и повторил тоже по-провански.

— Иоаким может перечислить своих предков до четырнадцатого колена, — ответил Козма. — Я достоверно знаю до девятого.

— Более чем достаточно, — проворчал Роджер. — Германцы требуют до шестнадцатого, но здесь не Германия. В Святой Земле, коли на то пошло, плевать хотели на ваше происхождение. Бастарды здесь становились баронами, а бароны уезжали в лохмотьях. Значение имеет только копье и меч. Приходилось держать в руках?

Козма что-то быстро сказал товарищу, и тот согласно кивнул.

— Он может с тобой сразиться, — перевел Козма. — Выбирай оружие!

— Вот это разговор! — хмыкнул Роджер. — Меч — настоящее оружие благородного! Если он владеет им, титулов не нужно.

Подскочивший оруженосец подвел гостей к столу, на котором лежали кольчуги и мечи. Иоаким, не торопясь, выбрал доспех, и потому, как он ловко надел на себя металлическую рубашку, уверенно застегнув ее сбоку от горла, Роджер понял: чужак к ней привычен. Набросив на голову капюшон из стальных колец, Иоаким перешел к мечам. Каждый по очереди брал за рукоятку, крутил над головой и перебрасывал из руки в руку. Наконец оставил сарацинский, кривой.

— Почему он выбрал этот? — полюбопытствовал Роджер.

Козма переспросил и тут же ответил:

— У этого лучший баланс — хорошо лежит в руке. К тому же он привык рубить кривым — с коня сподручнее.

— Когда скачешь на коне, выставив перед собой меч, он пробивает доспехи врага насквозь, — сердито сказал Роджер. — И сделать это можно только прямым мечом. Твой друг этого не знает?

— У нас для этого применяют копье, — перевел Козма. — А мечом рубят.

— Как сарацины, — пожал плечами рыцарь. — Что ж, проверим… Переведи: бьемся до первой крови! Ноговиц из кольчуги здесь нет, поэтому по ногам не рубить!

Ги снял с сапог рыцаря шпоры, подал маленький треугольный щит. Иоаким взял такой же со стола, и противники стали друг против друга. Зазвенел меч, выхваченный Роджером из ножен, Иоаким поднял свой выше плеча, отведя руку чуть назад — острием вперед.

«Неплохо! — оценил рыцарь и сделал первый выпад. Иоаким легко отбил щитом, продолжая целиться острием ему в лицо. — Очень даже неплохо, — продолжил Роджер, нанося диагональный удар. — Крепко стоит!»

В следующий миг он перестал думать. Противник двигался вокруг него легко, словно играючи, при этом ноги его оставались широко расставленными, а сарацинский меч бабочкой порхал в воздухе, словно прощупывая оборону рыцаря. Отбитый щитом или лезвием, кривой меч замирал в прежней позиции — острием к противнику. Рыцарь попытался сбить щит Иоакима своим, ударяя им то сбоку, то снизу — не выходило, Иоаким вцепился в рукоятку железным хватом. Не получались и финты: чужак отражал выпады настолько умело, встречая удары меча сильной частью клинка и в нужной позиции, так что рыцарю приходилось быть настороже, дабы не нарваться на встречный укол. Очень скоро Роджер почувствовал, как рубашка под кольчугой набрякла влагой, струйки пота из-под железного капюшона залили глаза. Только сейчас рыцарь в полной мере оценил длину рук соперника — тот не допускал его на расстояние решающего удара, но в тоже время не наносил таковой сам, словно забавлялся. Непривычной для Роджера была манера боя Иоакима: он не стремился грубыми ударами проломить оборону противника или ошеломить, а словно в игру играл. Рыцарь почувствовал, что начинает уставать.

— Стой! — выкрикнул он и отступил на шаг. Иоаким послушно замер. — Не надо крови! Я беру тебя. Ты знаешь меч. Но вряд ли когда-либо бился им в настоящем сражении.

— Как ты узнал? — удивился Иоаким. Козма перевел.

— Ты держишься, словно у тебя единственный враг, которого ты и пытаешься обхитрить. Так бьются на турнирах и в фехтовальных залах — один на один. В настоящих сражениях на хитрость нет времени. Врага надо свалить быстро. Увязнешь, наскочат сбоку или со спины. Хорошо, если оруженосец защищает сзади. А если он убит? Или ранен?

— Быстро не получится! — возразил Иоаким.

— Думаешь? — сощурился Роджер.

Он ударил так стремительно, что Иоаким не успел отскочить. Прямой клинок рыцарского меча с лязгом пробил щит гостя, который тот держал в стороне от себя, на треть своей длины. Иоаким отшатнулся.

— Я мог это сделать во время боя, — насмешливо сказал рыцарь. — Просто и быстро.

— Почему не сделал?

— Не хотел тебя убивать. Когда пробиваешь щит, трудно рассчитать, насколько глубоко вонзится клинок и заденет ли противника. Железу достаточно впиться в тело на ширину ладони — и воина уже ничто не спасет! Я должен был тебя поцарапать, как договаривались, но ты слишком хорошо обороняешься. А вот убить тебя я мог легко.

— Я не знал, что меч пробивает щит.

— Смотря какой меч!

Роджер рывком вытащил клинок и поднес его к глазам Иоакима. На голубовато-серой поверхности прихотливо змеились линии многократно прокованных слоев металла. Лезвие меча пробило окованное железом дерево щита без всяких последствий для себя — ни искривлений, ни зазубрин.

— Настоящая дамасская сталь! — гордо сказал Роджер. — Когда-то это была сабля эмира. Я взял ее в бою и приказал кузнецу перековать в прямой меч. Смотри!

Роджер положил клинок на кольчужный капюшон, защищавший голову. Подскочивший Ги забрал у него щит, рыцарь взялся правой рукой за рукоять, а левой в кольчужной перчатке — за кончик лезвия. Резким движением рук согнул клинок в дугу. Затем отпустил левую руку. Клинок расправился с тихим звоном. Рыцарь поднес его к глазам Иоакима, чтобы тот оценил — лезвие даже на волос не искривилось.

— Я убил им добрый десяток сарацин! Тебе приходилось убивать мечом?

— Однажды.

— В турнире?

— На поле боя.

— Это был язычник?

— Христианин. Казнь. Я срубил ему голову.

— Ты был палачом?

— Нет. Виновный убил моего друга — в спину из арбалета. Мне выдали его головой.

— Больше убивать не приходилось?

— Я участвовал в нескольких битвах, убитых не считал. С десяток будет. Язычников.

— Чем убивал? Копьем, палицей?

— Кистенем.

— Страшное оружие! — согласился Роджер. — За щитом не укрыться — гирька на цепочке обходит край и бьет по руке. А то и по шлему. Я дам тебе кистень! Но и меч тоже. Никогда не знаешь, как все сложится.

Он обернулся к Козме.

— Мне вряд ли стоит биться с тобой, господин, — улыбнулся тот. — Если Иоаким не справился, то я и подавно. К тому же я не воин — лекарь.

— Мне не нужен лекарь! — нахмурился Роджер. — Я собираю отряд. Ты никогда не сражался?

— Было.

— Много убил?

— Двоих.

— Мечом? Копьем? Кистенем?

— Просто столкнул их в пропасть.

— Они это не ждали?

— Они напали первыми и хотели столкнуть меня. Но у меня получилось лучше.

Роджеру не понравилась интонация, с какой Козма произнес эти слова. Он в упор глянул в зеленые глаза собеседника, и тут же отвел взгляд.

— Убитые тобой были язычниками?

— Не знаю. Не успел спросить. Слишком быстро все произошло.

И снова Роджеру не понравилось интонация. Он спросил сердито:

— Так ты не владеешь оружием?

— Я стреляю из арбалета.

Рыцарь повернулся к Ги:

— Принеси!..

Козма принял из рук оруженосца арбалет и сначала приложил его к плечу, примериваясь. Затем ловко вставил ногу в стремя и оттащил крючком тугую тетиву стального лука. Вложил в канавку короткую стрелу-болт и зашарил глазами по залу в поисках цели. Вскинул оружие и нажал спуск. Звонко щелкнула тетива, и почти сразу же послышался глухой удар.

Роджер двинулся в противоположный конец зала, все устремились за ним.

Окованный железом щит, висевший на балке под потолком, был пробит насквозь. Стрела попала прямо в лоб быка, голова которого красовалась на красном поле. Снаружи осталось только оперение болта.

— Хороший выстрел! — заключил Роджер и добавил: — Щит де Берга. Граф много жертвовал на госпиталь, поэтому братья-иоанниты повесили здесь его герб — дабы паломники знали, чьей милости обязаны своей трапезой. Будь Берг здесь, он разрубил бы тебя до пояса, — насмешливо сказал рыцарь Козме. — За поношение чести. Рубить он умел…

— Где граф сейчас? — заинтересовался Козма.

— Лежит на берегу Тивериадского озера, — хмуро ответил Роджер. — Где и другие рыцари Иерусалимского королевства. Барону разбили голову, когда мы пробивались к воде…

Рыцарь замолчал, затем тряхнул головой, отгоняя воспоминания.

— Почему эмир отпустил вас без выкупа? — сурово спросил он Козму.

— Я помог появиться на свет его сыну.

— Для сарацина великая радость, — согласился Роджер. — Если у него нет потомства, то остальные считают, что Аллах проклял его. Особо ценят мальчиков. Настолько, что готовы растить наших детей, обращая их потом в свою веру. Но у них и своих много. Они рожают детей столько, что мы не успеваем убивать… Молиться умеете? — спросил Роджер внезапно. — Читай Господню молитву!

— Патер ностер… — затянул Козма. Иоаким вторил. Закончив молитву, оба перекрестились.

— Как греки креститесь, — вздохнул рыцарь, — справа налево. Но Отче Наш читаете правильно. Все-таки трудно поверить, что эмир за успешные роды отпустил сразу двоих.

— Я спас от смерти его любимую жену! — обиженно сказал Козма. — Он не только отпустил, но дал одежду и денег.

— Женщина погубила это королевство, может, то же случится и с сарацинами? — задумчиво произнес рыцарь и добавил: — Я беру вас. Дам оружие, коней. И золотой безант за каждые два дня службы — когда доберемся до места. Рыцарю платят больше, но рыцарь приходит со своим оружием, лошадьми и воинами…

— Нам нужно на побережье, в порт, — сказал Козма.

— На побережье везде сарацины. Путь туда — дорога в плен. До моря не доедете! Все шайки разбойников спустились с гор и движутся за войском Саладина в надежде на добычу. Мы направляемся в горы, в один из наших уцелевших замков. Оттуда ходят хорошо охраняемые караваны в Триполи и Тир. В любом из этих портов вы найдете корабль, который за один-два безанта отвезет вас в родную землю. Я подарю вам коней и оружие, вернетесь со славой. По-другому у вас не получится! — торопливо добавил Роджер, видя, как чужаки переглядываются.

— Путь нам предстоит долгий? — спросил Козма.

— В мирное время хватило б недели, — пожал плечами Роджер. — Но сейчас война, дороги не спокойны… Зачем же я вас нанимаю? Собирайтесь, скоро выступаем!

Сделав знак Ги остаться с чужаками, рыцарь направился к выходу. И только на лестнице хватился шпор. Но возвращаться не стал.

«Следовало их сразу снять! — думал Роджер, спускаясь во двор. — Рыцарей с золочеными шпорами здесь не любят, и есть за что… Я в Иерусалиме два дня, могли и заметить. Теперь не страшно, к полудню будем уже за стенами!»

От этой мысли Роджер повеселел и даже затянул вполголоса гимн деве Марии, чего не позволил себе ни разу, с тех пор как появился в отвоеванном сарацинами Иерусалиме.

Повозка подъехала к Дамасским воротам со стороны рынка. Остановилась, подчинясь знаку стражника. Десятник, не спеша, подошел ближе.

Повозка была обычной: крытый парусиной верх, два окошка по бокам, задернутые шторами из синего бархата. Крепкие колеса, пара рыжих в упряжке, средних лет возница на скамье за хвостами жеребцов. Два всадника сопровождения: один уже немолодой, с загорелым морщинистым лицом, другой — мужчина в самом соку, высокий плечистый. Молодой одет непритязательно, на пожилом — роскошный сюрко, местами, правда, потертый. У обоих на поясе мечи, на головах — шапки. У пожилого — из бархата в цвет сюрко, да еще с павлиньим пером. Франки!

Мысленно помянув шайтана, десятник подошел к повозке и резко отдернул шторку. И сразу же оказался лицом к лицу с молодой женщиной. Та ойкнула и торопливо прикрылась платком, оставив открытыми только глаза. Десятник от неожиданности тоже смутился.

«Какие грубые лица у женщин у франков! — недовольно подумал он, отступая. — Скуластое, кожа загорелая… Не сравнить с нашими. Гурия! Ей только полы мести…»

— Кто такие? — сурово спросил десятник у подъехавшего пожилого франка, безошибочно определив в нем старшего.

— Паломники, — коротко ответил тот на лингва-франка. Голос у франка оказался густым и зычным. — Поклонились святым местам города Иерусалима и возвращаемся домой.

— Скажи своей женщине, чтоб вышла, — потребовал десятник. — Надо осмотреть повозку.

— Выездную пошлину я могу заплатить и без осмотра. Мы спешим: уже полдень, а дорога долгая.

Франк наклонился к начальнику стражи и вложил ему в руку золотой безант.

— Что везете? — поинтересовался десятник, пряча монету в кошелек.

— Себя! — пожал плечами франк. — Что можно вывезти из города, который захватили славные воины султана? Что тут осталось, кроме камней?

Слова франка, и даже не столько сами слова, сколько тон, с каким они были произнесены, вернули десятника в прежнее настроение.

— Скажи пусть выходит! — процедил он сквозь зубы. — У меня повеление осматривать все повозки!

Франк вздохнул и полез в седельную сумку. Бережно достал завернутый в шелк пергаментный свиток, размотал ткань и протянул пергамент начальнику стражи. Тот развернул. Под арабской вязью текста, стояла знакомая каждому правоверному Сахеля подпись. Десятник осторожно взял в руки печать зеленого воска, висевшую на цветном шнурке.

— Подлинная! — выдохнул над ухом подбежавший помощник. — Фирман Салах-ад Дина!

— Настоящим дозволяется барону д' Оберону, оказавшему нам большую услугу, — монотонно стал читать франк по-арабски наизусть, — а также свите его свободный и беспрепятственный проезд по нашим землям и по всем путям, кроме путей близ Красного моря… Море отсюда далеко!

Франк склонился и ловко выхватил фирман из рук начальника стражи, бережно завернул его в шелк и спрятал в сумку. Вопросительно глянул на стражников. Десятник сделал знак. Воины, преградившие повозке путь, расступились, и процессия медленно выехала за городские ворота. Десятник долго смотрел ей вслед, пока головы всадников не скрылись за ближайшим холмом.

— Какую услугу мог оказать многобожник Несравненному, чтобы ему дали такой фирман? — произнес он вслух.

— Всякое бывает, — загадочно сказал помощник, удивленный не менее его. — Он и пошлину мог не платить.

— У этих собак золота не счесть! — сердито ответил десятник, мгновенно поняв, что безант сдавать в казну теперь не обязательно. — Не обеднеет!..

Повозка тем временем быстро удалялась от города. Уже на спуске с иерусалимского холма возница огрел жеребцов кнутом и не давал им роздыху. Всадники молча рысили рядом. На развилке ватага повернула на север и долго ехала без остановок. Пока справа от дороги не показалась небольшая рощица сикимор. Роджер подскакал к вознице и указал на нее плетью. Козма (а именно он управлял повозкой), потянул правую вожжу, и пара жеребцов охотно затрусила в тень деревьев. У выбегавшего из под камней родника глубине рощицы Козма остановил повозку. Кони жадно приникли к воде. Соскочивший со своей скамьи Козма и спешившийся Иоаким примостились рядом с животными, погрузив лица в холодную влагу. Роджер постучал ручкой плети по ребру повозки.

— Вылезай, Ги, хватит девственницу из себя корчить!

За парусиновым пологом прыснули, затем из повозки, путаясь в длинном подоле женского платья, выбрался Ги. Неумело расстегивая пуговицы, он стащил нелепый наряд и хотел было забросить его за дерево, но Роджер упредил:

— Сложи в повозку!

— Опять переодеваться?! — жалобно спросил Ги.

— Понадобится — переоденешься! — жестко сказал рыцарь. — Забыл обет? Напоминаю. Послушание — это первое…

— Но в женском платье… недовольно протянул оруженосец.

— Врага бьют не только мечом, — примирительно сказал Роджер. — Когда врагов больше, хитрость уместна. Сарацины с детства боятся прикоснуться к женщине, которую сопровождают мужчины, за это могут убить. А кади, их судья, признает убийство законным. Ни одному сарацину не придет в голову надеть женское платье — для них это позор. Поэтому они не подозревают, что мы способны такое. Чтоб с нами было, если б стража обыскала повозку?

Ги не ответил.

— Доставай оружие! — велел ему рыцарь.

Оруженосец нырнул под полог и скоро показался снова, волоча за собой огромный узел. Напившийся Козма помог вытащить груз.

— И как только стражник не заметил? — удивился он, развязывая узел. — Он же заглянул в окошко!

— Я сверху сидел! Закрыл подолом платья, — похвастался Ги и пожаловался: — Жестко было! Весь зад отбил! — оруженосец покраснел.

«Совсем пацан, — подумал Козма, разглядывая смущенное, в пятнах юношеского румянца лицо спутника. — Лет семнадцать, борода не растет. Куда ему воевать?»

— Поспешите! — сурово сказал Роджер. — Дорога долгая…

Спутники быстро разобрали кольчуги и пластинчатые доспехи. Иоаким с видимым удовольствием сунул за пояс кистень с двумя гирьками на железных цепочках. Козма, после безнадежных попыток, отложил в сторону свою кольчугу — мала.

— Надень доспех! — велел Роджер, заметив. — Грудь от стрел прикроет. Кольчуга от них все равно не спасет, а с мечом на повозку взобраться трудно. Отобьешься. Твое дело — стрелять!

Козма послушно застегнул на боках ремешки, укрыв грудь и спину стальными пластинами. Два арбалета он оттащил к своему месту на повозке, спрятав их под скамью. Рыцарь заставил каждого надеть поверх доспехов сарацинский халат и лично обмотал голову каждого чалмой на восточный манер.

— Копья оставь! — сказал Роджер, заметив, как Иоаким потянул из повозки древко. — Успеем взять, коли понадобятся. Наконечники копий, когда всадники их держат кверху, видны издалека. Нам это лишнее. Теперь все запомните! Едем быстро, без остановок. Есть, пить и оправляться только на ходу! Вперед!

Ги запрыгнул в повозку, и Козма взялся за вожжи. Поменявшая свой облик ватага выбралась на дорогу и помчалась по ней спорой рысью. Солнце, стоявшее над головой, когда спутники выезжали из Иерусалима, светило теперь слева. Затем переместилось за спины спутников и стало отбрасывать длинные тени, которые бесшумно скользили впереди ватаги, словно указывая ей путь. Дорога выглядела пустынной. Несколько раз спутники встречали или нагоняли, то ослика, влекущего двуколую арбу, то упряжку волов с повозкой; во всех случаях погонщики, завидев издалека маленький отряд, съезжали с дороги и спеши побыстрее укрыться за камнем или в зарослях.

— Что это они? — спросил Иоаким Роджера на латыни, когда очередная арба покатила прочь от дороги.

— Война! — пожал плечами Роджер. — Если поселянин христианин, а навстречу — сарацины, то они могут забрать все, включая самого поселянина. Кому жаловаться? Власть эмира только Иерусалиме, здесь прав тот, кто сильнее.

— Христиане тоже могут чинить зло, если поселянин — сарацин?

— Могут, — неохотно согласился рыцарь. — Христиане могут и своего единоверца обобрать. Злые сейчас, — торопливо поправился Роджер, вспомнив, что говорит с чужестранцем. — А ты неплохо говоришь на латыни! У приезжих, если они не ромеи или не из италийских земель, это встречается редко.

— У нас тоже.

— Собирался стать священником?

— Священником стать мне действительно предлагали, — улыбнулся Иоаким, — но латынь я учил, дабы читать старые книги.

— Речь у тебя книжная, — согласился Роджер. — Лангобарды так не говорят. Удивительно, что у вас благородные читают книги. Рыцари из Франции или Германии, что приезжают сюда, часто имя свое написать не умеют.

— Но ты знаешь языки!

— Как каждый, кто много прожил в Леванте. Здесь иначе нельзя. На наших землях живут греки, армяне, сарацины… Сарацины к тому же делятся на арабов и турков. У каждого свой язык, и если ты хочешь управлять леном как должно, с каждым следует говорить понятно ему. В городах чиновник, что собирает пошлину с паломников или торговцев, никогда не получит должность, если не говорит на всех языках. Он к тому же должен уметь читать и писать по-арабски, все документы у сарацин писаны этим языком. Ты знаешь, сколько приносили Иерусалимскому королевству паломники? Корабль, который бросал якорь в наших портах сразу отдавал марку серебром. Сбор взимался с каждого паломника, вступающего на Святую Землю, как с христианина, так и сарацина.

— Сарацина?

— В Иерусалиме у них тоже святыни, — неохотно сказал Роджер. — Они считают, что их пророк Моххамед здесь вознесся на небо, и устроили свою мечеть над камнем, где остался отпечаток его ноги. Но большинство сарацинских паломников идут через наши земли в Мекку и Медину, уплачивая пошлину как при пути туда, так и на обратном. С сарацин, конечно, брали больше, чем христиан. Платили караваны, следующие через наши земли, торговцы вносили пошлину, въезжая в город, давали серебро за право торговать на нашем рынке… Это было богатое королевство, чужестранец! Рыцари с Запада приезжали сюда с пустым карманом, а возвращались с мешками полными золота. Младшие сыновья владельцев майоратов, которые у себя дома спали на соломе, через два-три года службы в Леванте возвращались и покупали себе поместья, создавая новый майорат. Король выдавал рыцарям по шестьсот безантов в год каждому, и это тем, кто у себя дома золота в руках не держал! Накопив денег на поместья в Европе, они уезжали, бросая Святую Землю. Никакие увещевания не могли остановить этих жеребят. Здесь они были обычными рыцарями, а дома становились сеньорами. Дома у них серебра не хватало, а здесь они оббивали безантами щиты по краям — дабы издалека было видно их богатства. Святую Землю некому было защищать…

— А ты здесь давно?

— Тридцать лет. Когда приплыл, был таким, как Ги…

Роджер хотел еще что-то сказать, но Иоаким схватил его за руку. Рыцарь поднял взор. Дорога, по которой они сейчас ехали, круто поднималась в гору, и над верхней ее частью колыхались, четко видимые на фоне вечернего неба наконечники копий.

— Что я говорил! — пожал плечами Роджер. — Они нас еще не видят, а мы уже заметили.

— Разобрать копья? — деловито спросил Иоаким.

— Не надо. Это Сеиф, больше некому, — ответил рыцарь. — Наверное, устал нас ждать.

Ватага остановилась, настороженно поглядывая вперед. Копья над перевалом вздымались все выше и выше, словно росли из земли. Вот уже показались верхушки шлемов, украшенные метелками из конских хвостов, затем лица. Встречная кавалькада тоже заметила путников, и до них долетел звучный приказ. Сарацинский отряд, беря копья наперевес, рысью припустил навстречу.

— Это не Сеиф… — процедил сквозь зубы Роджер и повернулся к спутникам: — Повозку с дороги убрать, самим стать рядом! Не задираться! Их семеро…

Козма едва успел выполнить приказ, как встречный отряд сходу взял ватагу в полукольцо, грозно ощетинившись остро отточенными наконечниками копий. Роджер приложил руки к груди и поклонился.

— Салям алейкум!

— Ва алейкум ассалям!

Из середины полукольца выехал один из всадников. Он был молод, но по его надменному лицу и властной манере держаться сразу стало понятно: начальник.

— Я Селим, сотник эмира Эль-Кудса. Вы кто?

— Паломники. Путешествуем с соизволения Несравненного. Едем из Иерусалима, — смиренно ответил Роджер по-арабски и протянул сарацину бережно извлеченный из сумки фирман. Тот взял, прочел и внимательно рассмотрел печать. Приложил ее ко лбу.

— За что Несравненный оказал такую милость многобожнику? — спросил Селим, не выпуская пергамент из рук.

— Я сдал ему крепость без единого выстрела. Из воинов Саладина никого даже не ранили.

— Ты поступил мудро, — усмехнулся сарацин. — Никто в Сахеле не устоит перед мощью султана! Те, кто пытается сопротивляться, только приближают свою смерть.

Селим повернулся к отряду и отдал короткое повеление. Воины заулыбались и подняли копья. Некоторые тут же стали привязывать их кожаными ремешками к седлу — дабы не держать в руках.

— Зачем вы оделись по-нашему? — спросил начальник отряда, все еще удерживая в руке фирман.

— Идет война, а здесь не любят франков, — ответил Роджер.

— Это правда, — кивнул Селим. — Но время войны паломники сидят дома.

— Я возвращаюсь на родину, в землю франков. Баронства у меня больше нет, ничто не удерживает меня. На прощание решил поклониться святым местам. Разумеется, если б не фирман султана… Он хранит меня лучше самой крепкой брони.

— Еще бы!.. — вновь ухмыльнулся сарацин.

Он хотел еще что-то сказать, но его прервал женский крик.

— Спасите!.. Христиане!..

Маленькая фигурка в драной рубашке выбежала из строя всадников и упала на колени перед конем Роджера, протягивая кверху связанные руки. Рыцарь нагнулся. Это была девушка, скорее даже девчушка лет пятнадцати. Спутанные черные волосы, на смуглых грязных щеках слезы проторили дорожки. Видимо, она сидела на лошади за кем-то из всадников Селима, поэтому путешественники ее не увидели сразу.

— Спаси меня, господин! — вновь выкрикнула девчушка на лингва-франка.

— Кто это? — удивился Роджер.

— Мы заехали в одно селение, неподалеку отсюда, — ощерил зубы предводитель сарацин. — Отдохнуть, поесть. Христианское селение. Мои мамлюки давно не были дома, они соскучились по женской ласке. У твоих воинов разве так не бывало, франк?

— Бывало, — хмуро ответил Роджер.

— Воин должен быть сыт во всем, иначе он плохо сражается. Но когда мы пошли по домам, эти многобожники решили, что могут встать против воинов Аллаха. Со мной шестеро, видишь? А было девять… За каждого убитого мамлюка они заплатили вдесятеро…

— Они зарубили моих родителей и двух братьев! — снова вскричала пленница. — Спаси, господин!

Роджер увидел, что Ги выбрался из повозки и подошел ближе. Его и пленницу разделял только шаг. Оруженосец смотрел на пленницу, не отрываясь.

— Продай ее мне! — повернулся рыцарь к Селиму. — Ты ведь все равно сделаешь это в Иерусалиме. Я дам десять безантов — вдвое больше, чем ты выручишь на невольничьем рынке.

— Ты меня не понял, франк! — нахмурился Селим. Неизвестно почему, но он перешел на лингва-франка, — может, чтобы паломнику стало понятнее. — Убили трех моих мамлюков. И одного из них — эта язычница. Кухонным ножом… Амад всего лишь хотел ее приласкать… Мы похоронили своих воинов возле селения многобожников, шариат велит сделать это до захода солнца, и поспешили домой. Мои воины хотели убить ее еще там, но я запретил…

— Ты милосерден, господин, — поклонился Рождер.

— Аллах велел нам быть милосердными, — подтвердил Селим, — поэтому я подарил христианской сучке несколько часов жизни. Солнце клонится к закату, мы не успеем в Иерусалим до ночи. Впереди есть роща сикимор с родником, заночуем там. Сначала велим ей вымыться, чтоб не воняла, как все франки. Затем все мои воины получат от нее то, что не досталось бедному Амаду — пусть утешат его гурии в раю! Когда все насытятся, я велю прибить ее к дереву, как ромеи когда-то прибили вашего пророка Иссу. И мы посмотрим, воскреснет ли она на третий день…

Сарацины засмеялись. Белые зубы на смуглых, припорошенных пылью лицах сверкали, как клыки хищников.

— Ты справедлив, господин, — склонился рыцарь.

Ответные слова начальника сарацин, прервал окрик. Роджер поднял голову. Ги все же подошел… Пленница уткнулась ему лицом в живот, а оруженосец гладил ее по пышным волосам.

Выехавший из строя сарацин взмахнул плеткой и наотмашь перетянул Ги вдоль спины.

— Собака!

Ги отскочил и схватился за меч. Сарацин выхватил саблю из ножен. И тут же выронил ее, схватившись за горло. Между пальцами торчало короткое оперение арбалетной стрелы. Щелчок тетивы донесся позже.

Селим недоуменно обернулся к Роджеру, как в следующий миг короткая стрела-болт пригвоздила пергамент к его груди.

— Бей их! — страшным голосом вскричал Роджер, выхватывая меч из ножен. — Коли, руби!

Дав шпоры коню, рыцарь подскочил к ближайшему всаднику. Тот успел закрыться щитом. Роджер ударил прямо, изо всех сил. Клинок высек сноп искр о металл, но пробил щит, и рыцарь увидел, как противник выронил саблю, лицо его побледнело. Тень слева закрыла солнце, Роджер мгновенно обернулся, пытаясь вытащить застрявший меч, но не успел. Сверкающий клинок взмыл над его головой — Роджер успел только отшатнуться. Но разрубить голову рыцаря сарацин не успел. Послышал звучный удар, нападавший выронил саблю и свалился на землю. Над крупом его коня возникло злое лицо Иоакима; он крутил над головой гирьки кистеня.

Уцелевшие в схватке сарацины, развернули коней и помчались туда, откуда пришли. Отскакали шагов на пятьдесят и стали разворачиваться.

— У тебя храбрые мамлюки, Селим, — прошептал Роджер и возгласил трубно: — Ги!

Оруженосец уже пришел в себя, и рыцарь ощутил в правой руке гладкое древко копья. Оббежав коня, Ги подал ему круглый сарацинский щит. Роджер скосил взгляд: так же проворно оруженосец подал копье и щит Иоакиму.

Трое сарацин тем временем изготовились и, выставив перед собой копья, с воем понеслись на врагов. Остро отточенные листья наконечников копий целились прямо в лица франков.

— Надеюсь, ты успел натянуть тетиву, Козма! — прошептал Роджер, когда до врагов осталось с десяток шагов. — Убери одного…

Словно отвечая его мольбе, послышался звонкий щелчок, и короткая стрела по пятку вошла в грудь коня, скакавшего посередине. Конь закричал, встал на дыбы и опрокинулся на спину, придавив хозяина. Двое других доскакали…

Копья ударили в щиты, как молот по наковальне, и сломались. Заржали кони, поднятые на дыбы силой удара, зазвенела сталь о сталь. Поднятая копытами пыль быстро рассеялась… Противник Иоакима висел вниз головой, зацепившись сапогом за стремя, кровь из разбитой головы пятнала красным дорогу, сам Иоаким держал его коня за узду, сердито поблескивая белками глаз. Роджеру удалось лишь выбить врага из седла; ошеломленный сарацин поднялся на ноги и стоял, покачиваясь, даже не достав саблю из ножен. Роджер подъехал ближе, сжимая рукоять меча.

— Пощади! — попросил сарацин, подняв бледное лицо.

— А вы щадили тех, в поселении?! — ответил рыцарь, делая выпад.

Вытерев окровавленный клинок о гриву коня, он глянул вперед. Ги стоял над сарацином, придавленным убитым конем и яростно колол его мечом. Роджер тронул бока коня шпорами. Подъехав, спешился. Ги опустил меч.

Роджер ударил его наотмашь, рукой в кольчужной перчатке. Голова оруженосца дернулась, но он устоял.

— Они вели ее в рабство и хотели убить! — вскрикнул Ги.

— После падения Иерусалима в рабство попало пятнадцать тысяч! Чем она лучше тех женщин и детей? Что с ними сделали, знаешь?! Из-за тебя могли убить всех!

Роджер замахнулся снова, но руку его перехватили. Он обернулся, бешено сверкая глазами, но Козму это не смутило.

— Не бей мальчишку!

— Его вина в этом! — сердито сказал Роджер, указывая свободной рукой на дорогу.

— Скорее моя! — ответил Козма, не отпуская руку рыцаря. — Я выстрелил.

— Спасая его?

— У меня дома дочь, такая же, как эта девчушка. Я знаю лингва-франка, и понял, что они собирались с ней сделать. Я бы выстрелил сам…

— Мы давали обет защищать христиан в Святой Земле! — всхлипнул Ги. На щеке его багровела огромная ссадина.

«Прежде всего ты давал обет послушания», — хотел сказать Роджер, но не успел. Звучный звук рожка раздался впереди. Все, не сговариваясь, обернулись. С вершины холма спускалась ватага всадников.

— К бою! — Роджер коршуном взлетел на коня.

— Повеселимся! — сверкая глазами, крикнул подъехавший Иоаким. — А то и размяться не успел.

Однако новые противники враждебных намерений к ватаге не высказали — копья их так и остались торчать наконечниками кверху. Ехавший впереди всадник пришпорил коня, и подскакал к Роджеру.

— Сеиф!

— Ты припозднился, господин! — ответил Сеиф, поблескивая белыми зубами.

— Ты тоже, — сказал Роджер, указывая на дорогу.

— Вы справились без нас! — хохотнул Сеиф. — Мы видели этих шакалов с вершины того холма, как и вас; я понял, что вам не разминуться. Они не знали, что встретят самого Зародьяра…

Роджер не ответил, хмуро наблюдая, как подъехавшие воины Сеифа принялись живо обдирать трупы убитых сарацин.

— Надо их похоронить! — сказал Сеиф. — Правоверные, как и мы.

— Только быстро! — велел Роджер. — Вели своим нукерам выпрячь лошадей из повозки, оседлать. Свободных коней возьмете на повод — пригодятся. Дальше поедем верхом.

— Господин!

Роджер глянул в сторону. Воин Сеифа протягивал ему залитый кровью пергамент.

— Заткни его в рот этой собаке! — прошипел рыцарь. — Кому нужен дырявый фирман?

— А это? — воин показал ему саблю предводителя сарацин в богато украшенных ножнах. — Настоящая дамасская сталь!

— Отдай ему! — указал Роджер на Козму. — Он его убил…

Сойдя с коня, рыцарь вытащил из седельной сумки секиру и подошел к повозке. Несколько раз ударил наотмашь по боковой доске, ослабляя крепление. Затем подцепил доску лезвием секиры, оторвал. Засунул руку в образовавшую дыру, вытащил тяжелую кожаную суму, перебросил ее через плечо…

Рядом кто-то всхлипнул. Рыцарь посмотрел: девчушка в драной рубашке, присев на корточки, жалась к колесу повозки. В суматохе все о ней забыли.

— Ги! — окликнул рыцарь. — Достань платье из повозки, — приказал он подбежавшему оруженосцу, — и дай ей. Оно хорошее — сам знаешь, — усмехнулся Роджер, видя, как мальчик заливается краской. — Затем усади ее на коня и оберегай, раз дал обет…