Глава 12

Приготовив завтрак, матушка Лессар вышла, оставив постояльцев; она поступала так всегда, возвращаясь лишь по окончании трапезы, чтобы убрать со стола, и никаких нарочитых указаний ей давать не приходилось — сию тактику хозяйка избрала сама, понимая, очевидно, что господа инквизиторы не слишком благосклонно отнесутся к присутствию чужих ушей.

На завтрак этим утром подали какую-то непотребную на вид мешанину из резаного мяса, яиц и растопленного сыра, которая, однако, наполнила дом такими ароматами, что в сторону стола косился даже фон Вегерхоф, прежде игнорировавший любой прием пищи с видом легкой брезгливости. Мартин же, напротив, ел нехотя и медлительно, больше ковыряясь в своей миске и изготовляя из снеди колодцы и валы, чем отправляя ее в рот.

— Если мне не стоит этого обнаруживать, — не выдержал, наконец, Курт, положив ложку на стол и распрямившись, — я сделаю вид, что не заметил, как тебе кусок в горло не лезет. А если размышляешь, стоит ли рассказать всем о том, что тебя тревожит, реши это поскорее, ибо от твоей постной физиономии аппетит начинает портиться у меня.

— Я уже почти решил, — хмуро откликнулся тот, не поднимая взгляда от возводимой из мясных кусочков башни. — Осталось лишь подобрать слова, от коих я не буду выглядеть мнительным дураком.

— Просто говори как есть, — подбодрил фон Вегерхоф. — Думаю, уж мы-то сумеем понять верно.

Мартин скептически поджал губы, не ответив, потом неторопливо и преувеличенно аккуратно положил ложку в миску и лишь тогда поднял взгляд.

— Мне снилась Альта, — ответил он, наконец. — Два раза. Оба — в мой второй приезд сюда. В первую ночь и в эту.

Фон Вегерхоф тихо кашлянул, с заметной заминкой переглянувшись с Куртом, и Мартин кивнул:

— Да, я знаю, что пришло вам в голову первым делом, и да, разумеется, я тревожусь о ней. Посему я и не сказал об этом в первый раз, и даже сегодня меня все еще одолевали сомнения.

— Как это было? — спросил Курт и уточнил, не услышав ответа: — Что происходило при этом? В каких обстоятельствах ты ее видел?

— Я не знаю, — отозвался тот и, повстречав удивленные взгляды, пояснил: — Я не помню, чтобы какие-то обстоятельства были вовсе.

— Не помнишь, или их не было?

— Их не было, — уверенно кивнул Мартин, на миг задумавшись. — Была только Альта и больше ничего.

— Никакой обстановки вокруг? Какое-то помещение, какая-то местность, здешняя или нездешняя? Ничего?

— Нет. Только образ.

— Какая она была? Ранена? Испугана? Взволнована?

— Печальна, — уже без запинки ответил Мартин. — Цела и невредима. И… Мне не показалось, что печалилась Альта из-за чего-то, случившегося с нею.

— Ей было грустно из-за чего-то, случившегося с тобой?

Инквизитор ответил не сразу; на несколько мгновений он замер, вновь опустив взгляд, потом вздохнул, распрямившись, и неспешно проговорил:

— Она назвала меня по имени.

— Позвала?

— Нет. Именно назвала, — Мартин снова умолк, подбирая слова, и медленно продолжил: — Однажды, когда мне было лет семнадцать, я подрался с сокурсником. Драку начал я: тот курсант неудачно пошутил о матери. Я знал, что он не со зла, что у него попросту дурацкое чувство юмора, из-за коего он уже не раз страдал, и можно было, надо было обойтись словами — при всем том парень он был понятливый и слова «не делай так» был способен воспринять… Но меня сорвало. Нас разняли, устроили разбор. Наказывать не стали никого, да мы и помирились тогда же, на месте… Возможно, если б отец Бруно наложил на меня взыскание, я перенес бы это легче, но из-за отсутствия какой-либо кары мне было вдвойне погано. У Совета тогда точно были какие-то проблемы — это было видно по отцу Бруно и отцу Антонио, и я решил, что напрашиваться на исповедь, чтобы облегчить душу, будет крайне несвоевременно, ибо духовнику и без меня есть над чем попечалиться. Но выговориться хотелось, а потому я пошел к Нессель с Альтой. И вот, когда я рассказал о случившемся, Альта взяла меня за руку, прижалась головой к плечу и произнесла это — так вот тихо-протяжно «Ма-артин»… Знаете, как это женщины умеют. Сразу и с состраданием, и с укоризной, и с такой вселенской грустью, что тебе тотчас делается и хорошо, и скверно разом, и не знаешь, то ли упрекнули, то ли пожалели, то ли этак вот иносказательно, единым словом, обозвали малолетним недоумком, по дурости лезущим в неприятности там, где не надо… Так вот. Эти две ночи, когда Альта снилась мне — она называла меня по имени. Тем самым печально-укоризненным «Ма-артин».

— И… — осторожно уточнил Курт, — у нее есть для этого повод сейчас?

— Я не натворил ничего, чего стоило бы совеститься, — качнул головой тот. — Я даже не сделал ничего, что было бы нестыдным, но просто тайным и о сокрытии чего беспокоился бы. Иными словами, здесь можешь подоплеки не искать. Историю же эту я рассказал лишь для того, чтобы передать ее чувство, ее состояние, каким я его увидел и ощутил.

— Гессе, ты всерьез? — тихо уточнил стриг. — Ты вправду устраиваешь сыну допрос, потому что ему приснилась сестра, отбывшая на войну?

— Взгляни на него, Александер, и сам скажи — он, вот лично он, считает, что это был просто сон человека, который тревожится о жизни сестры?.. Будь это не Альта, — продолжил Курт, когда тот не ответил, — я бы остановился на этой версии. И вполне вероятно, что именно она и верна. Но когда речь идет о такой женщине — опыт рекомендует мне рассмотреть все версии, в том числе (и в первую очередь) самые дикие… Итак, Мартин. Она не звала тебя за собой, не пыталась о чем-то предупредить или что-то рассказать, и в ее голосе была не тревога, а укоризна и жалость. Я верно понял?

— Да. Так, будто нечто, за что меня стоит укорить или пожалеть, уже свершилось… или она знает, что нечто свершится.

— Еретичненько, — заметил фон Вегерхоф со скепсисом. — Стоит напомнить, господа дознаватели, что мы тут все добрые католики и признаем свободу человеческой воли.

— А Исайю мы признаем? — мрачно уточнил Мартин.

— Приравнять эксперта Конгрегации к библейскому пророку — это сильно, — одобрительно заметил стриг. — Не знаю, было бы ей лестно или нет, однако замечу, что за более чем два десятка лет жизни Альта ни разу не проявила подобного дара.

— В архивах Конгрегации есть свидетельства людей, коих об опасности или иных важных событиях предостерегали их покойные или живые сородичи, не имевшие никакого дара вовсе. В случае живых предостерегателей чаще это были матери, но…

— Мартин, тебе ли я должен объяснять…

— Знаю, — не слишком учтиво оборвал тот, — и не склонен верить всему. И все же дыма без огня не бывает.

— В одном Александер прав, — вздохнул Курт, — у нас нет четких данных… Стало быть, так, Мартин. Сказанное тобою мы примем к сведению. Ты — будь осмотрителен. Вдвойне. Не шарахайся от каждого куста, но следи за собою, своими мыслями и действиями, а также втрое внимательней — за действиями окружающих. И если тебе придет в голову что-то сотворить, что-то такое, о чем нам с Александером стоило бы знать, но ты отчего-то решишь, что не стоит…

— Я. Не пойду. В Предел, — с расстановкой произнес Мартин. — Если вдруг за кустом внутри Предела мелькнет Иисус, Сатана или неведомый зверь — я сперва отыщу кого-то из вас, и мы вместе решим, как быть.

— Я сделаю вид, что поверил… Новости?

— Нет, никаких. А у тебя? Как прошел визит к фон Грайерцу?

— Кое-что узнал, однако не сказал бы, что это новость. Как я и подозревал, буревая ночь была, похоже, не совпадением, а предвестником появления Предела или побочным явлением оного, вроде искр, летящих из раздуваемых углей. Гроза, как утверждает супруга графа, бушевала над одной частью леса — там, где Предел позже и был обнаружен.

— Или и буря с молниями, и сам он — оба такие побочные явления. Может такое быть?

— Да все что угодно может быть, Мартин, — хмыкнул Курт. — Уж в той-то области, в какой лежит наша с тобою служба, тем паче.

— А есть ли вообще все эти явления воля разумного существа — человека или не совсем? Мы как-то свыклись уже с тем, что должно видеть чью-то руку за всеми событиями, каковые расследуем…

— И нельзя сказать, что ошибались при этом.

— Да, но здесь — так ли это? Быть может, это такой… — Мартин замялся на мгновение, выбирая подходящее слово, и договорил: — выплеск? Как в Бамберге. Что-то случилось… кто знает, быть может — даже и не здесь, а за сотню миль отсюда, а то и вовсе в каких-то вышних сферах… а нам здесь досталась отдача. Заметь, ни Фёллер, ни являвшиеся до него expertus’ы (двое!), не смогли найти в исходящих от Предела эманациях никакой окраски — ни темной, ни светлой, ни доброй, ни злой. Александер тоже говорит, что ничего не ощущает, лишь какую-то силу, суть которой определить никак нельзя… Быть может, и нет ее, этой окраски? Просто из-за чего-то что-то сдвинулось в сути вещей и…

— Минотавр, — коротко оборвал Курт, пояснив, когда Мартин непонимающе нахмурился: — Минотавр отлично укладывался бы в твою версию, ибо кто знает, что случится с тем, кого не сомнут ловушки при входе в Предел, и быть может, любой выживший возвратится наружу в виде полузайца или четвертьрыбы. Но есть одна деталь: могила. Кто-то его закопал, а стало быть, так или иначе с Пределом связан некто с руками, ногами, лопатой, чтобы копать, и головой, чтобы это придумать.

— Паломники. Кто-то из них нашел это создание и решил зарыть, дабы не будоражить инквизиторов, бродящих вокруг и сующих нос в их дела.

— А исходящая от могилы совсем не нейтральная эманация?

— Быть может, так начинает выглядеть сила Предела, если проявится в своем активном виде.

— И это вполне возможно, — кивнул Курт. — И в таком случае нам предстоит лишь убедиться в том, что твоя версия верна, объявить всех собравшихся еретиками, разогнать их по домам и упечь на покаяние, дать по шее самовольному могильщику за сокрытие от Конгрегации ценных сведений и оградить территорию на веки вечные или пока это неведомое нечто не рассосется само собою.

— Ты этой версии не допускаешь, верно?

— Допускаю, разумеется, — пожал плечами Курт. — Однако даже в этом случае хотелось бы знать, следствием каких таких потусторонних игрищ стало это… явление, dixerim. Если не для устранения (ввиду недостачи возможностей), то хотя бы информации для. В назидание потомкам и во ублажение собственной любознательности.

— С этим спорить сложно, — улыбнулся Мартин и, вздохнув, поднялся. — У меня в планах посещение лагеря, хочу побеседовать с нашим странным знатоком латыни и минотавров. Вы со мной?

— Я, с вашего позволения, нынче сам по себе, — качнул головой фон Вегерхоф. — Хочу прогуляться вдоль Предела; меня вдруг осенила гениальная в своей простоте мысль: а что, если в этом заборе есть дыра? А за нею, как знать, может быть и коридор…

— Не увлекайся метафорами, — остерег Курт, тоже вставая. — Не слишком верю в твою гениальную мысль, но если вдруг ты такую дыру найдешь или тебе покажется, что ты ее нашел…

— Я. Не пойду. В Предел, — тем же тоном, что и Мартин, отозвался стриг с улыбкой. — Я, разумеется, своей жизнью тягощусь, но не настолько, чтобы столь экстравагантно свести с нею счеты.

— Не напрасно ли Александер ушел… — пробормотал Мартин, вставши на месте и оглядевшись. — Не знаю, что, но что-то у этих ребят приключилось.

— Откопали на сей раз циклопа, — сухо хмыкнул Курт.

Лишь сейчас, присмотревшись, он понял, наконец, что не так, отчего поселение паломников этим поздним утром показалось оживленным и взбудораженным, хотя, казалось, все было, как всегда — все тот же малолюдный спокойный лагерь, безмятежные люди, все та же тишина… Но у одного из самодельных домиков стояли трое, негромко что-то обсуждая, и еще двое чуть в стороне, и две женщины у шалаша справа рассказывали или доказывали что-то друг другу громким шепотом, и здесь, в этом месте, одно лишь это порождало ровно то же впечатление, что и толпы на городской площади.

— И детей нет, — заметил Мартин чуть слышно. — Обыкновенно в это время я видел их играющими.

— Расходимся?

— Пожалуй, стоит. Кричи, если что.

— Absit, — отозвался Курт и, развернувшись, направился к женщинам у шалаша.

Мартин остался стоять на месте, оглядывая лагерь. Несмотря на это сомнительное оживление, стан паломников выглядел вместе с тем пустым — даже, пожалуй, еще более, нежели в иные дни, и казалось, что здесь не осталось никого, кроме этих семерых. Тишина, и без того вечная хозяйка поселения, сегодня была словно еще глубже, будто в этих домиках не осталось ни единого живого человека.

Он медленно двинулся вдоль границы лагеря, краем глаза отметив, как разом смолкли женщины, когда к ним приблизился отец, и тихо, словно тени, исчезли пятеро мужчин. Проходя мимо собранного из остатков повозки, ткани и кож жилища, Мартин остановился, приоткрыл занавес и, бросив взгляд в пустое нутро самодельной кельи, направился дальше, уходя от лагеря глубже в лес.

Взгорок, на коем обыкновенно восседал созерцатель Гейгер, сегодня был пуст, поблизости от поселения не наблюдалось ни одной живой души, и Мартин свернул в сторону, уходя все дальше, в сторону границ Предела, прислушиваясь к ровному птичьему щебету и едва слышному шороху ветра. Дойдя до метки — некогда яркого, а сейчас грязновато-бурого обрывка ткани, он снова приостановился, пристально всмотревшись в заросли по ту сторону, и, медленно развернувшись, двинулся влево, вдоль рубежа Предела.

На солдата оцепления он наткнулся через минуту, с удовлетворением и долей зависти отметив, что тот не спит под кустом, не играется с ножом, сидя на траве, и не считает ворон, а приближение майстера инквизитора заметил еще до того, как майстер инквизитор увидел самого стража. Такому терпению Мартин завидовал всегда; засады, выжидания, да и просто любое бездействие раздражали его и выматывали, и сколько наставники ни пытались с этим бороться, единственное, чего им удалось добиться — это натренировать курсанта Бекера не поддаваться этому раздражению и не делать глупостей.

— Salve, — кивнул он, когда солдат, увидев Сигнум, подчеркнуто уважительно вытянулся на месте. — Что-то случилось за время твоей смены?

— У меня ничего, — отозвался солдат недовольно, — а вот кому-то сегодня явно будет втык… У этих придурков из лагеря пропал кто-то. Парень, что ли, какой-то. Они считают, что он ушел в Предел, и наши это прозевали.

— Могло такое случиться?

— Так-то могло, — неохотно подтвердил тот. — Лес же. А нас мало. Ходим вот вдоль границы, на месте не стоим, слушаем, смотрим… Но не поручусь, что проскользнуть мимо совсем уж невозможно, майстер инквизитор, сами понимаете…

— Еще как понимаю, чай не городская площадь, — улыбнулся Мартин. — И ветер этот… Я пока шел — раза три дернулся, все казалось, что кто-то идет по кустам. Потом уж перестал обращать внимание…

— Вот-вот, — многозначительно подтвердил солдат. — А только ведь все равно сомневаюсь, что этот их парень пропал в Пределе, потому что у них такое уже бывало — месяц назад женщина заблудилась, через три дня отыскали случайно, кто-то валежник собирал, далеко зашел и нашел ее, а зимой, мне рассказывали, семейная пара заплутала. Но тем больше повезло — к вечеру сами вышли на лагерь, по следам. Наверняка были и еще, просто я о том не знаю… Вот я и думаю, что эти их пропавшие — не в Предел они полезли, кишка тонка, просто где-то в лесу теперь полно трупов, а сегодня прибавится еще один. Ну или отыщут тоже через дня три, если посчастливится.

— Не исключено… — задумчиво оглядевшись, согласился Мартин. — Сюда съехались, как я понимаю, крестьяне да городские, лесная глушь им непривычна…

— Вот я так и сказал.

— Кому?

— А один из этих паломников еще ранним утром сюда подходил, спрашивал, не задержали ли мы эту душу заблудшую. Я так и сказал: хранить вас нам негде, поймали бы — попросту спровадили бы обратно, посему ищите в лесу. Вот ищут.

— То-то я смотрю, в лагере безлюдье, — понимающе кивнул Мартин, и страж вздохнул:

— Ну а что, люди ж, хоть и еретики. Тревожатся за своих.

— Ты так убежденно назвал их еретиками.

— А вы, разве, не так же думаете, майстер инквизитор? Только доказательств не нашли пока?

— Думать я могу как угодно, но решать будут именно доказательства, — улыбнулся Мартин и двинулся дальше, прощально махнув рукой: — Бывай. Пойду поищу.

— Заблудшего или доказательства? — с усталым смехом спросил солдат ему вслед, и он, не оборачиваясь, отозвался:

— А что первым найдется.

Первым нашлись двое паломников — мужчина и женщина; сначала далекое «Густаааав!» донеслось из зарослей, а через минуту показались и они — плетущиеся по лесу с видом скучающих горожан, гуляющих по улице. Завидев майстера инквизитора, оба на миг встали на месте, кукольно дернувшись и явно намереваясь свернуть в сторону, однако, разумно рассудив, что сие действо будет неверно понято, с неохотой пошли навстречу.

— Не нашли? — сочувственно спросил Мартин, и мужчина, помедлив, покачал головой:

— Нет…

— И уверены, что не найдете. Ведь так? Полагаете, что он ушел в Предел?

Тот снова помолчал, переглянувшись со своей спутницей, и вздохнул:

— Не первый он уже, майстер инквизитор. Не всем достаёт сил и терпения ждать, не все считают, что молитва — это не потеря времени, а тоже действо.

— Это он так говорил? О потере времени?

— Говорил, — повторив вздох мужа, кивнула женщина. — Молодой он… таким скорых деяний хочется, порывистые… Говорил всегда, что не попробуешь — не узнаешь. Вот и попробовал… Но ищем все-таки. Потому как вдруг отыщется…

— Сообщите, если найдете, — всеми силами постаравшись, чтобы это не прозвучало как приказ, попросил Мартин, и оба закивали с таким видом, словно иное и не приходило им в голову.

Вслед неспешно бредущей парочке он смотрел еще минуту, по скованным и дерганым движениям обоих видя, что паломники всеми силами сдерживают себя, чтобы не ускорить шаг и не скрыться из виду как можно скорее. Шли оба прямиком в лагерь и свою поисковую миссию явно полагали завершенной; видимо, версия заблудившегося собрата и впрямь не воспринималась ими всерьез.

Еще один паломник повстречался вскоре — так же неторопливо шествующая фигура показалась меж древесных стволов, через несколько мгновений исчезнувши в кустарнике. Его Мартин окликать или настигать не стал; еще минуту он стоял на месте, прислушиваясь и озираясь, бросил взгляд за спину, где остался не видимый отсюда стан паломников, и зашагал обратно к лагерю по широкой дуге, удаляясь от границ предела.

О Йенса Гейгера он почти споткнулся, обходя долговязый бук, плотно оцепленный купой молодых побегов: паломник сидел на траве все в той же позе, что и на своем обычном взгорке у лагеря, уставясь в пространство меж деревьев, не шевелясь и не глядя по сторонам. На возникшего рядом с собою майстера инквизитора он даже не обернулся, не вздрогнул от неожиданности и не сменил позы, словно появление внезапного гостя было ожидаемым и запланированным.

— Доброго утра, майстер Бекер, — поприветствовал Гейгер спустя несколько секунд молчания поняв, что заговаривать первым служитель Конгрегации не намерен. — Решили присоединиться к поискам?

— А ты, как я вижу, решение принял иное, — заметил Мартин и, подумав, уселся напротив. — Тоже уверен, что не найдешь?

— Тоже?

— Я повстречал парочку твоих приятелей, они считают, что Густав ушел в Предел, посему обошли лес для очистки совести и вернулись в лагерь.

— Обошли лес… — усмехнулся Гейгер. — Знаете шутку про человека, который искал ключ от дома под своим окном, а не на улице поодаль?

— «Потому что под окном светло»?

— Вот и они так же ищут, — кивнул паломник. — Обходят вокруг лагеря, кто дальше, кто ближе, но вглубь леса не идут — сами опасаются заплутать. Посему, если Густав и бродит где-то в чаще, они ему плохие помощники.

— А ты?

— Я обошел, где мог… Но он не найдется.

— Все же уверен, что он ушел в Предел?

— Да, — убежденно кивнул Гейгер. — Это давно назревало, парень то цеплялся к Харту, то бродил подле границы, прикидывал, как можно и где обойти ваших людей, то говорил, что мы напрасно просиживаем здесь штаны… Похоже, дозрел. Даже не знаю, бранить ли его за безоглядность или завидовать такой устремленности.

— Схожие чувства, — кивнул Мартин. — Так же точно и я сейчас решаю, попрекать ли тебя, что не сказал мне об этом раньше.

— А смысл? — с прежней беззлобной улыбкой отозвался паломник. — Здесь каждый третий временами заводит те же речи, и любой из них завтра может последовать за Густавом.

— Но не ты.

— Я уже говорил вам, майстер Бекер: это не мой путь.

— А каков твой путь? — спросил Мартин и, не услышав ответа, уточнил: — Твой путь до Предела, этого лагеря и встречи с матушкой Урсулой.

— А-а, — снова улыбнулся Гейгер, — и вы дозрели.

— До чего?

— До прямых вопросов. Впрочем, скрывать мне нечего.

— Хорошо, если так. Так кто ты и откуда?

— Первый вопрос и ответ на него — самый простой: я Йенс Гейгер. А вот сказать, откуда я, будет сложно, если не погружаться в философию и не отвечать, что отовсюду понемногу.

— Попутно расскажи и о философии, — кивнул Мартин, — и о мифологии тоже. Уж точно не на капустных грядках и не на городских улицах ты узнал о минотаврах и наловчился цитировать на латыни.

— Научиться к месту и не к месту вставлять латинские обороты нынче способен любой мало-мальски памятливый дурак, — усмехнулся Гейгер. — Впрочем, вы правы, майстер инквизитор, нахватался я не в подворотнях; был у меня приятель, который, повзрослевши, возжелал стать священником — и стал им, а общение наше мы не прекратили. Говорливый был парень, особенно кружки после пятой… Если б все проповеди читали так, как он вещал на наших посиделках — народу в церквях было бы не протолкнуться. Он же и в чтение меня совратил, как иные друзья совращают в пьянство.

— «Был», «вещал»… Он умер, или так ты говоришь, потому что он остался в той, прежней жизни до Предела?

— Умер, — кивнул Гейгер уже без улыбки. — Застудился и изошел кровавым кашлем. Жаль. Он был хорошим священником и хорошим человеком.

— А ты?

— Я не скрываюсь здесь от властей или Инквизиции, если вас интересовало именно это. Хотите деталей моей унылой жизни? Ну вот вам детали. До двадцати лет я жил в Дрездене; если вам важно знать, чем я занимался — скажу «всем». Помогал отцу в овощной лавке в городе и братьям в огороде за городом, подряжался на сезонные работы, однажды напросился в сопровождение к какому-то торгашу, что был у нас проездом — в охрану…

— Зачем?

— Скука, — пожал плечами Гейгер. — Мне было скучно. Смертельно скучно. Один и тот же город, одни и те же занятия, люди и дни, похожие друг на друга. Порой их разбавляли пьянки с приятелем, тем самым священником, и это вкупе с книгами было единственным светлым пятном и хоть каким-то развлечением. И еще была соседка, девица моих лет, чьи родители чаяли сосватать ее за меня. Нет, я был не против, и она не возражала, но средств и возможности обрести свое жилье у нас не было, а мой отец был только рад лишним женским рукам в своем доме.

— И?

— И я стал скрывать от него часть заработанного. А так как мы знали, что житья в Дрездене нам не дадут, все равно будут лезть и в нашу жизнь, и в наши дела — мы с Анной решили однажды тихонько уйти… куда-нибудь. Тогда мы не знали, куда.

— Отчаянная девица.

— Да уж… И вот однажды мой приятель-священник пригласил меня на очередную попойку и там по секрету, взяв с меня клятву молчания, рассказал, что намеревается покинуть не только Дрезден, но и Империю, и предложил нам с Анной уйти с ним. Он, — усмехнулся Гейгер, — сказал тогда, что наша с нею мечта исполнится так, как мы и не грезили: мы окажемся настолько далеко от родни, что добраться до нас они смогут разве что верхом на метле, и то вряд ли. Так я впервые узнал, что за морем есть земля, которую наш Император скрывает от собратьев-королей.

— Ты был в первом наборе поселенцев Винланда?..

На инквизитора Гейгер взглянул почти с удивлением, улыбнувшись еще шире и добродушней, и с подчеркнутым удивлением качнул головой:

— Надо же, и у вас случаются людские чувства, и вас можно поразить, майстер Бекер.

— Не каждый день встречаешь человека, который побывал в таких краях, — не пытаясь скрыть искренней заинтересованности, отозвался Мартин. — И как там? Почему не остался? Долго там пробыл? Почему вернулся один — твоя невеста не пожелала рисковать или с ней что-то приключилось?

— Думаю, они с моим приятелем сейчас обсуждают, куда это меня занесло и что я пытаюсь найти в этих местах… — вздохнул Гейгер, бросив мимолетный взгляд вверх, на видимое сквозь кроны высокое весеннее небо. — Нет, она рискнула. Вы верно заметили, девушкой она была отчаянной, и мы оба, как сказал мой приятель, «отлично подошли». Мы были готовы работать, не боялись неизвестного и готовы были плыть на другой конец света просто потому что… потому что были готовы. Потому что хотелось чего-то невероятного. Таких ведь тогда и набирали, верно?

— Я всегда этому удивлялся, — доверительно произнес Мартин. — Я был готов поверить, что нашлось множество мужчин, согласных погрузиться на корабль и отправиться через море неведомо куда, но что удалось найти столько женщин — в это я поверил с трудом.

— О, женщины существа отчаянней нас, майстер Бекер… Надеюсь, с годами вы сумеете осознать и оценить это на собственном опыте лишь с хорошей стороны, ибо отчаянная женщина, которая имеет на вас зуб — существо пострашней бешеного медведя.

— Поверь, это я знаю. Думаю, уж ты-то должен понимать, что прожитые года не всегда равны опыту.

— Верно, — легко согласился Гейгер. — Так же и мы думали тогда, и без ложной скромности скажу, что были правы; вряд ли мои или ее родители за всю свою немалую жизнь испытали и половину того, что выпало на нашу долю в двадцать лет. Море. Знаете, что это такое для человека, никогда не видевшего столько воды? Ты словно в небесах, и вокруг грозовые тучи — над головою, под ногами, со всех сторон. Только тучи, пустота, и где-то там, вдали, ты знаешь — есть берег; ты знаешь о нем, но не видишь его, и на третий-четвертый день тебе начинает мерещиться, что берега никакого и нет, и что никогда его не было… Неизвестность. Пустота позади и неизвестность впереди. Чужая земля. Крепость, почти военный распорядок при совершенно крестьянском бытии… Тогда я выяснил на своем опыте, что орденские рыцари, в сущности, неплохие парни. Со своими странностями, к которым, впрочем, легко привыкнуть, но в целом такие же люди, как все, и с ними даже можно говорить, и даже не только об оружии, политике или молитвах. И ваш служитель был занятный парень… Молодой и деятельный, но, надо заметить, рассудительный на удивление. Спустя шесть лет жизни в Винланде нам даже стало казаться, что все мы там… — Гейгер замялся, подбирая слова, и Мартин многозначительно подсказал:

— Друзья?

— Не так громко, но…

— Это было похоже на то, что ты нашел здесь, так? Только там вы и в самом деле были одни и все вместе против окружающего мира, а здесь все немного не так.

— Да, это было похоже, — кивнул паломник. — Но не совсем так, хотя во многом вы правы. И та жизнь мне нравилась, несмотря на опасности и, прямо скажем, не райские условия.

— Но потом… Что потом случилось? Ведь ты сейчас не там, ты здесь.

— Вы читали отчеты о расселении?

— Опасаешься, что мне позволено знать меньше, чем ты знаешь сам? — усмехнулся Мартин. — Будь это так — вас оттуда не выпускали бы, и сейчас ты бы со мной не говорил… Да, за историей колонизации я слежу пристально, тема Винланда меня интересовала еще с академии. Должен признать, что я тебе завидую. Меня туда не пустили.

— Не думаю, что вы много потеряли, майстер Бекер… — вздохнул Гейгер и, помолчав, продолжил: — Поселение наше стояло севернее большой реки, а поблизости от нее обитают племена дикарей, язычников, с которыми общими усилиями ваших служителей и Ордена удалось наладить что-то вроде общения. Если точнее, усилиями ваших служителей удалось внушить Ордену свежую и здравую мысль не начать немедля насаждать Христову веру привычными для него методами, — мимолетно усмехнулся паломник. — Ко времени моего там появления сложилось что-то вроде традиции регулярно встречаться ради обмена вещами и дичью, денег-то они не знают, и, главное, сведениями. У них занятные легенды, а кое-какие из них оказались и не легендами вовсе.

— Племена реки святого Лаврентия… — повторил Мартин тихо. — Легенды, которые не легенды. Тысяча четыреста двенадцатый год. Поселение у крепости Ахорнштайн. "Хоть и названа река именем святого Лаврентия, день которого был особенно ясным и тогда открылась глазам утомленных долгим путешествием вся красота этих мест, дела отнюдь не святые творятся на берегах её, и тьма на них таится."

— Читали?

— Нет, так толком и не добрался до архива, чтобы ознакомиться с отчетами, но отрывки просматривал и рассказы сослужителей слышал. Зимой начали пропадать люди. Сначала это списывали на погоду, плохое знание местности и зверей. Потом догадались поговорить с местными, и те сказали — windigo. Я правильно запомнил слово?

— Да, так они называли это существо. Единых и проверенных сведений о том, как оно появляется, даже у них самих нет, посему две легенды передаются в их народе вместе: либо это воин, который продал свою душу природным духам за сверхобычную силу для войны с врагом, либо человек, в зимний голод согрешивший поеданием человеческой плоти. Так как на наша крепость или близлежащие поселения местные в те годы не нападали и войны не велось — полагаю, версия зимнего голода ближе к истине.

— Ты знал убитых?

— Там сложно кого-то не знать… Они не были моими друзьями, но мы частенько общались. Хорошие были люди.

— А у тебя, как я погляжу, все хорошие.

— Я бы сказал, что нет плохих людей, — улыбнулся паломник. — Есть те, кому не посчастливилось. Я бы сказал, что и виндиго — наверняка не плохой человек, просто когда-то в его жизни все сложилось не лучшим образом… Как по-вашему, майстер Бекер, Иуда — плохой человек? Или просто слабый, поддавшийся соблазну зависти? Или, быть может, он и впрямь считал, что предает в руки блюстителей чистоты веры еретика и святотатца?

— Нехорошие намеки вижу я.

— Нет, что вы, — тихо засмеялся Гейгер, — и в мыслях не было. Всего лишь пытаюсь сказать, что не мне, человеку совсем не святому, судить о том, кто плох. «Не грешника ненавидеть, но грех», ведь так, майстер инквизитор?

— В идеале так, — вздохнул Мартин, — но где тот идеал? Я, знаешь ли, тоже в святые попаду вряд ли… Так значит, покинуть Ахорнштайн ты решил после той зимы. Верно?

— Я был готов ко многому. К тяжелой работе, к ледяным зимам, к голоду, к опасности, исходящей от враждебно настроенных людей… Но к тому, что мою жену однажды не найдут, но я точно буду знать, что с ней случилось — нет. К такому я готов не был.

— Она стала одной из жертв?

— Она была первой. А мог бы быть я…

— Расскажешь? Знаю, что вспоминать это больно, но…

— Понимаю, — с явным усилием выдавив из себя улыбку, отозвался Гейгер. — В тех местах, думаю, вы знаете, мир вокруг не слишком благоволит привычному земледелию, как дома, поэтому учиться становиться охотником пришлось всем. Местные были этим не сильно довольны, но орденские умеют быть убедительными, и в конце концов часть территории стала считаться нашей. Выходить на поиски большого зверя было можно лишь изредка, а вот мелочь вроде зайцев добывалась часто, и у меня стояла пара силков в лесу поблизости. В тот день я был загружен работой, и Анна решила, что с проверкой силков справится сама. Мороз был адский, но погода стояла ясная, леса рядом с крепостью были довольно жидкие, заблудиться, как она считала, невозможно… Она ошиблась.

— Ее искали?

— Да. Искали орденские, искали соседи… Искали вот так же, как сейчас эти люди ищут Густава — там, где светло. Орденские не позволяли затягивать поиски до темноты и расходиться группами меньше четырех человек. На второй день поиски прекратили, и тогда я ушел сам. Один.

— При всем моем соболезновании твоей потере, Йенс, это было глупо, — осторожно заметил Мартин, и тот кивнул:

— Я знаю. Но тогда во мне говорил не глас разума… Я проходил до ночи, а когда попытался вернуться — не смог найти дорогу назад. Как мне удалось дожить до утра, я и сам не знаю… Я просто шел и не позволял себе присесть, ибо и краткая остановка отзывалась сном даже на ходу, и я знал, что сяду — и больше не встану. Утром я нашел Анну. Это был то ли какой-то шалаш, то ли чья-то берлога, наполовину занесенная снегом, и там, обложившись лапником, она и смогла пережить ночи. Утром мы двинулись в путь вместе, но дорогу назад найти не смогли — началась легкая метель, следы занесло… Когда уже смеркалось, мы вышли к какой-то пещере; местность там скалистая, и этих пещерок множество, в одних живут звери, другие пусты, и в тот раз, как мы думали, нам повезло — там никого не было. В этой пещере мы провели больше недели.

— Вы не пытались найти дорогу?

— Пытались… Но каждый раз возвращались назад, когда понимали, что вот-вот заплутаем вовсе и останемся в этом лесу без еды и хотя бы такого укрытия. А потом уже ослабели настолько, что не было сил на поиски пути… Точнее, я так думал. Пока однажды ночью не появилось… это.

— Ты его видел? — отчего-то понизив голос, спросил Мартин. — Ты видел эту тварь?

— Полагаю, если б вы сами читали отчеты, майстер Бекер, а не слышали пересказы сослужителей, всего этого мне бы рассказывать не пришлось — в одном из этих отчетов наверняка есть мое имя… Позже я сказал, что и сам не знаю, что это было или кто это был; возможно, медведь. А возможно, свистящий хрип и длинные руки с когтями мне померещились от усталости и отчаяния, а вот этот порез на моем лице — не след когтя, а просто я задел какой-нибудь сук или выступ скалы, когда в панике рвался наружу из той пещеры… Я не знаю. Но никто не преследовал меня, и голоса Анны я больше не слышал… Я не знаю, как я пережил остаток ночи и на каких остатках сил двигался. Сначала я бежал. Потом шел. Потом пытался ползти… К следующему вечеру на меня наткнулся местный охотник, позвал своих, и они отнесли меня в крепость, я выслушал от вашего служителя порицание, от орденских — несколько не приличествующих христовым воинам слов, а потом сказал, что весной хочу покинуть поселение. Откровенно говоря, я считал, что нам лгут, когда при вербовке обещали отпустить назад с первым же кораблем, если мы захотим, и очень удивился, когда мне ответили «как тебе угодно».

— Так решили еще при составлении первых планов, — пояснил Мартин. — Поселенцы, которые не желают быть там, где они есть — это как брешь в стене, слабое звено в цепи, и случись что — эта цепь порвется, и плохо будет всем. К тому же люди, загнанные в тупик, способны на самые непредсказуемые выходки… Скрывать существование Винланда вечно все равно было нельзя, потому и было постановлено: любой желающий может все бросить и вернуться, потому и набирали таких, кто скорее захотел бы остаться, таких, как ты с женой — отчаянных, непоседливых…

— И слегка не в себе, — договорил Гейгер с усмешкой и махнул рукой, когда инквизитор попытался возразить: — Бросьте, это правда. Вот только и этому, как оказалось, есть предел… Меня пытались уговорить, но насильно удерживать не стали. И я вернулся. Остаток зимы и начало весны я прожил как во сне, в кошмарном сне. Это существо приходило еще трижды, с каждым разом все больше наглея и убивая все ближе к поселению. А дальше, полагаю, вы знаете.

— Несколько тевтонцев и инквизитор вышли на поиски этой твари, и никто не вернулся.

— Да.

— Тебя проверяли?

— Еще бы, — невесело хмыкнул Гейгер. — Разумеется… Ведь моя история как раз подходила под описание того, как превращаются в такую тварь: зима, голод, я вернулся, а жена нет… Меня проверил конгрегатский экспертус и не нашел во мне ничего необычного. Меня допрашивали больше суток с перерывами на еду и краткий сон, явно пытаясь подловить на нестыковках. Ваши сослуживцы сочли также, что я могу не отдавать себе отчета в том, кем стал, и сочинить себе историю о нападении, а потом сам же в эту историю поверить… Им не нашлось к чему придраться, однако выпускать меня за пределы Ахорнштайна перестали, я не был арестован, но все время был под наблюдением. А потом появилась новая жертва, когда я мирно спал у себя в доме, а приставленный ко мне наблюдатель это подтвердил. А потом еще одна… И меня признали невиновным. Откровенно говоря, мне отчасти нравился этот домашний арест — он избавлял меня от необходимости высовывать нос из-за укрепленных стен с вооруженными людьми внутри. Впрочем, с той зимы без сопровождения никого больше и не выпускали. А весной я покинул Винланд на корабле, который отправился за новым инквизитором.

— Тебя не приняли дома? Ты потому бродишь по святым местам и живешь… вот так?

— Я не возвращался домой. Я вообще теперь не знал, где мой дом, в чем моя жизнь и какая в ней цель, какой смысл… и во что я верю. Какая-то адская тварь растерзала мою жену, и где был Господь в это время, куда смотрел? И вместе с тем я понимал, что это не те мысли, неправильные, гадкие… Ведь бросил ее в той пещере не Господь. Это сделал я.

— Рыцари Ордена и инквизитор, — мягко напомнил Мартин. — Ты же не думаешь, что смог бы противостоять этому существу лучше них?

— Да, это разумное возражение, — кивнул Гейгер со вздохом. — Но когда душа слушалась разума, майстер Бекер?.. Тогда я и начал свое паломничество. По сути я искал то ли Бога, то ли себя самого.

— И… нашел?

— Я нашел человека, — улыбнулся Гейгер. — Это единственный человек по сию сторону моря, помимо вас, которому я рассказал о том, что со мною было.

— Матушка Урсула, — уверенно предположил Мартин, и паломник кивнул:

— Да. Я знаю, о чем вы подумали, майстер Бекер, но нет, я не заменил ею покойную супругу, и дело не в плотском влечении.

— Откровенно говоря, да, — признал он, — о чем-то подобном и была моя первая мысль. И должен сказать, что в таком положении дел не вижу ничего дурного.

— Понимаю, но… Нет. Просто мы оба потеряли свои семьи, только муж Урсулы умер не потому что был съеден адским созданием, но мы оба искали мира и утешения…

— И оба нашли его здесь.

— Мы все еще ищем, — снова улыбнулся Гейгер.

— Не устали искать?

— Можно ли двигаться по пути, если всякую минуту думать об этом?.. Я помню ту ночь, когда брел сквозь снег, майстер Бекер. Я ее никогда не забуду, и много раз с тех пор я думал, как она похожа на всю нашу жизнь и чему меня научила. Нельзя останавливаться, нельзя думать об усталости, нельзя сдаваться и отчаиваться, потому что это смерть. А смерть души куда хуже, нежели телесная. Поэтому нет. Сколько отпущено жизни — столько и будем идти.

— И как ты узнаешь, что путь окончен и ты нашел, что искал?

— Думаю, я это пойму, — серьезно отозвался Гейгер и, помедлив, договорил: — Или все-таки остановлюсь. Дважды я уже испугался и сдался — когда бросил свою жену в лапах зверя и когда повернул с середины избранного пути и покинул Ахорнштайн, бросив за морем даже и ее память. Кто знает, быть может, и сейчас мои силы однажды иссякнут.

— Но почему Предел, Йенс? Почему сюда, а не в монастырь, не к чудотворным мощам, не к знаменитым священникам, утешителям душ, раз уж возвращение к миру ты сразу отринул и искал чего-то чудесного? Что такого Урсула рассказала тебе об этом месте, почему ты выбрал его?

— Я не знаю, майстер Бекер. Быть может, это место просто слишком необычно, а та самая тяга к необычному, из-за которой когда-то меня выбрали, все еще теплится, и я никак не могу от нее избавиться, хотя именно она и погубила мою жену и чуть не погубила меня. А возможно, все дело в слухах о тех самых чародейных предметах, что люди находили в Пределе. Исцеляющие камни… Может, я надеялся, что здесь найдется нечто, исцеляющее душу, потому что у меня самого сил на это исцеление не было.

— «Не было»… — повторил Мартин медленно. — А сейчас?

— Сейчас я не знаю, откуда они начали появляться, — снова с прежней благодушной улыбкой ответил Гейгер. — То ли Предел дает надежду, то ли вы все-таки правы в своих подозрениях относительно Урсулы. Вам бы хотелось, чтобы вы оказались правы, ведь так? Это значило бы, что все может кончиться довольно прозаично — мы с Урсулой решим, что нашли свое успокоение, покинем это место вдвоем, и остальные разбредутся со временем…

— А тебе бы не хотелось, чтобы я оказался прав?

— Если я откажусь отвечать, вы сочтете это отказом помогать следствию?

— Нет, — качнул головой Мартин. — Не сочту.

— Тогда я промолчу, майстер Бекер, — вновь незлобиво улыбнулся паломник. — Дайте сперва мне самому разобраться, где правда, и тогда, обещаю, вы первым узнаете ответ.