С тех пор как я прибыл в Ливан, я еще ни разу не отдыхал. Да, у меня были периоды вынужденного безделья — но и в это время я либо думал о том, что мне предстоит, либо кропотливо, скрупулезно перебирал собственные действия, ища в них мельчайшие ошибки. В том, чем я занимался сейчас, даже самая маленькая, в других обстоятельствах незаметная ошибка могла привести к такой смерти, которую не представишь и в самом страшном кошмаре.

Было страшно. Как-то с самого детства получилось так, что я… не боялся. У всех людей должен быть страх, страх — это нормально, это своего рода предохранитель, позволяющий вовремя распознавать опасность и реагировать на нее. А у меня страха не было, вообще не было. Понял я это в семь лет, когда бросился с кулаками на парня, которому было тринадцать! И не просто на парня — рядом с ним были и его друзья. Отмолотили меня тогда крепко, но это породило во мне лишь досаду и холодную ярость, желание заниматься спортом, рукопашным боем, постигать все новые его тайны. И к пятнадцати годам со мной мало кто решался выяснить отношения, даже те, кто намного старше. Не боялся я — совсем…

Дед, когда я пришел в разодранной одежде и с разбитым в кровь лицом, ничего мне не сказал…

Теперь было страшно. Нет, не за себя, и я не боялся кого-то конкретно. Просто как-то получилось, что я вдруг понял, какую ответственность я на себя взвалил, в буквальном смысле слова — ответственность за будущее, за то, что дальше произойдет. Это может показаться глупым, может, и неискренним — но я больше всего боялся ошибиться и покрыть позором себя, нашу фамилию. Этот страх не давал мне покоя, я гнал его как мог, старался не думать о нем, но он возвращался…

Утром появилась Юлия, где я живу, она уже знала. Если честно, я не хотел в этот день никуда идти, я просто хотел лежать в комнате и смотреть, как медленно ползет по паркету луч солнца, пробивающийся через неплотно задернутые шторы, отмечая убегающее, как песок сквозь пальцы, время. Но Юлия взяла с собой корзину и заявила, что если я откажусь ее сопровождать в ее поездке в долину, на знаменитые виноградники Шато Мусар, — то она больше не желает меня видеть. Ну а желание дамы, как говорится…

Доехали быстро, дорога была узкой, извилистой, коварной — ее специально оставляли такой, не прокладывали здесь спрямленных бетонных скоростных автострад, чтобы сохранить первозданное очарование этого края: потрескавшийся асфальт, изумрудные заросли виноградной лозы по одну сторону дороги и пугающий обрыв по другую, резкий поворот-шпилька, которые так любят местные «гонщики-раллисты». Юлия была за рулем, свою машину она мне не доверила, и пару раз меня реально прошиб холодный пот. Жаль, что положил видеокамеру в багажник, — такая поездка была достойна того, чтобы запечатлеть ее в анналах истории…

Виноградник был очарователен. Эти каменистые склоны тоже оставили в первозданном виде, ибо на бедной каменистой почве родится самый сладкий, самый терпкий виноградный плод — тот самый, что принес всероссийскую известность тщательно культивируемому местному винограду и вину «Шато Мусар», которое делалось из него и ничем не уступало французскому. Единственным, что напоминало здесь о том, что на дворе конец двадцатого века, была сверхсовременная система орошения. Светло-синие шланги змеями проползали между выстроившимися в ряд виноградными дозами — и строго по часам склон вдруг окутывался водяным туманом, переливающимся под лучами солнца всеми цветами радуги. Совсем рядом с виноградниками был древний храм, возведенный еще древними греками в чествование бога виноделия Бахуса. Сейчас Юлия договаривалась с одним из местных виноделов насчет нескольких бутылочек вина, ее заливистый смех доносился из одной из древних каменных построек, приспособленных местными под винный магазин. Ну а я снимал на видеокамеру лежащие на земле мраморные колонны — заодно и иностранных туристов, пасущихся возле них…

— Александр… — Юлии почему-то нравилось звать меня именно так, полным именем.

Я резко обернулся — подкралась ведь, зараза, и почти бесшумно. И я уши развесил…

— Что?

— А тебя не накажут по службе за то, что ты сейчас со мной, а не на корабле?

— Не накажут…

— Почему?

— У меня дедушка адмирал.

— Правда?

— Правда-правда. Не только адмирал, но и начальник Главного оперативного управления штаба ВМФ. Все корабли подчиняются непосредственно ему, если начнутся боевые действия — координировать действия флотов будет именно он…

— Понятно… Так ты, выходит…

— Ничего не выходит. Просто мне могут дать небольшое послабление — но и только. И у меня есть хорошие друзья, которые не оставят меня в беде. Я поменялся — сегодня они отстоят вахту за меня, а завтра придется мне стоять за них…

— Пошли к храму…

Лично мне все эти лежащие на земле мраморные обломки никакого благоговения не внушали: ну старинный храм, полуразрушенный — и что? Однако Юлия смело забралась на них, несмотря на шпильки, и, оказавшись на метр выше, победно посмотрела сверху вниз на меня…

— А что будет, если будет война?

Вопрос был настолько неожиданным, что я оторвался от видеокамеры…

— Какая еще война?

— Ну, не знаю… С немцами. С британцами. С североамериканцами…

— С немцами? А зачем им с нами воевать, мы же друзья. С британцами — мы один раз, им уже показали, почем фунт лиха. Надо — покажем еще. Тогда мы уступали им по флоту втрое и шли на верную смерть, сейчас мы их превосходим. Есть план прорыва усиленной авианосной эскадры Балтфлота к берегам Британии. Немцы нас поддержат. А североамериканцы… Пока сильнее нас — но у них два длинных и совершенно открытых берега, которые им надо защищать. А у нас либо Северный Ледовитый океан, в который не так-то просто зайти, либо Средиземное, Черное, Балтийское моря, Персидский залив. Все это — ловушки для вражеского флота, здесь нет возможности для маневра, а мы обладаем подавляющим превосходством. Так что не будет никакой войны. Никто просто не посмеет сунуться…

— Держи меня! — Юлия внезапно прыгнула с развалин, и я едва успел ее подхватить…

— Сумасшедшая…

— Ну, рядом со мной, я так полагаю, морской офицер, который не даст даме упасть…

— Для того чтобы так поймать человека, нужна реакция, какая есть не у каждого…

— Но у тебя же она есть…

— У меня есть….

— Дай камеру…

Я снял камеру, протянул ее Юлии. Та, заливисто смеясь, начала снимать сначала развалины древнего храма, а потом перевела объектив на меня — причем так неожиданно, что я не успел уклониться…

— Малыш… Меня не надо снимать…

— Почему?

— Служба…

— Это что за служба такая? — шутливо нахмурившись, спросила она.

— Ты умеешь хранить тайны?

— Не уверена….

— И тем не менее эту постарайся сохранить. Я прохожу службу в спецназе.

— Где?

— Отряд специального назначения. Правильно это называется «Подводные диверсионные силы и средства». ПДСС. Диверсанты-разведчики…

— Вот как… — Она даже опустила камеру. — А почему ты мне раньше не сказал?

— А это что-то меняет? Информация о личном составе ПДСС является государственной тайной. У нас даже место прохождения службы и должности не указываются. Верней, указываются, но всякая ерунда типа «старший каптенармус».

— Вот как. — Она прикусила губу. — Я даже не знала… И что твоя служба — опасная?

Я улыбнулся:

— Кто-то считает, что да. Но я с самого детства на флоте, для меня боевой корабль — что родной дом, и никакая служба не опасная…

— А тебе уже приходилось убивать?

— Извини… — Юлия смотрела на меня, смотрела прямо в глаза, — я глупость сморозила. Ну, прости, ладно?

— Нет. Воевать мне еще не приходилось. — Каждое слово словно процарапывалось через враз пересохшее горло. — А убивать и подавно. На войне не убивают, на войне воюют, малыш…

— Слушай, ну прости…

— Ничего страшного… Просто давай забудем. И поговорим о чем-нибудь другом…