Бейрут, район Санайех
18 июня 1992 года
Департамент контрразведки в Министерстве внутренних дел был одним из самых закрытых — туда не принимали тех, кто работал в других подразделениях полиции, туда нельзя было устроиться ни по какой протекции. Наиболее способных абитуриентов отбирали на первом курсе полицейских училищ и учили по шестилетней специальной программе в отдельных закрытых учебных заведениях.
Но был отдел, намного более секретный. Официально он был частью департамента контрразведки, но на деле это была совершенно самостоятельная структура. Назывался он «отдел специальных программ», и занимался он борьбой с наиболее опасными государственными преступлениями — изменой, шпионажем, террористической и подрывной деятельностью, умышлениями на убийство высших должностных лиц Империи.
По структуре этот отдел не был похож ни на какое другое подразделение в системе МВД, ни вообще на государственную структуру. В нем не было иерархии — вообще никакой. Существовал куратор — им был создатель этого отдела, товарищ министра внутренних дел Каха Цакая. Существовал координатор — в чью задачу входило распределение поступающих заданий, принятие отчетов об их выполнении и передача их куратору — сам координатор, как и все сотрудники отдела, был профессионалом высочайшего уровня. И существовали чиновники по особым поручениям — специалисты высшего уровня, способные действовать самостоятельно, без указки и контроля сверху. Одним из чиновников по особым поручениям и был «Иван Иванович Кузнецов», официально служивший в Министерстве иностранных дел и на самом деле имевший огромные права и полномочия…
Сейчас Кузнецов сидел в неряшливом, обставленном дешевой старой мебелью кабинете начальника департамента контрразведки в Бейруте и внимательно смотрел на «Бухгалтера». Бухгалтер — именно такую кличку носил Еремей Лавринович, начальник этого департамента. Маленький, круглый, неряшливо одетый, суетливый, он не производил впечатление компетентного, да и вообще сколь-нибудь серьезного работника, но стоило вам встать у него на пути… Лавриновича боялись все — и свои и чужие. Кроме того, у него был дурной характер, но когда было нужно, он умело это скрывал и был самой любезностью…
Сейчас же быть любезным он не считал нужным — сначала он продержал чиновника из Санкт-Петербурга в своей приемной двадцать минут, а теперь увлеченно говорил по телефону, не обращая внимания на гостя. Иван Иванович спокойно ждал…
Наконец Лавринович разговор закончил, с размаху бросил черную эбонитовую трубку на рычаг старого телефонного аппарата и с любопытством уставился на гостя своими круглыми, похожими на совиные, глазами — из-за толстых линз очков они казались еще больше…
— Вы меня вызвали на девять часов и сказали, что у вас есть интересная информация по моим объектам разработки, — спокойно напомнил суть проблемы Кузнецов.
Поскольку у самого Ивана Ивановича оперативных возможностей в Бейруте не было, он загрузил местный департамент контрразведки — попросил отследить контакты Али Халеми и Александра Воронцова. Наполовину это делалось для их защиты, наполовину — для контроля. И, судя по всему, результат уже был…
— Ах, да… Точно! Есть информация, и крайне интересная… — Бухгалтер перебросил через стол папку, в которую обычно подшивались сводки по наружному наблюдению. Иван Иванович подвинул папку к себе, но открывать пока не стал.
— По Халеми?
— По Воронцову, милостивый государь, по Воронцову. Он общается с крайне интересными дамами…
— Вкратце, если можно…
— Отчего же нельзя… Проживает у нас в городе некая Юлия Земцова — премилая, надо сказать, дама. Дочь промышленника из Санкт-Петербурга, недавно переехавшего в САСШ, здесь у нее квартира своя. Мои люди засекли ее с Воронцовым. А по оперативным данным — эта дама находится на связи с британской разведкой, конкретно — с неким Джоном Сноу, который работает под прикрытием корреспондентской аккредитации. Надо бы его этой аккредитации лишить и вышибить пинком отсюда, да принято решение пока этого не делать. В конце концов, мы этого субчика почти год пасли, прежде чем все его связи вскрыли, а выслать Сноу — пришлют кого-нибудь другого и снова придется все ноги сбивать. Этот Сноу, кстати, хитер как лис — пришлось его стационарным методом работать, полгорода по квадратам перекрывать. Таким образом, эта дама втемную разрабатывает Воронцова, а он и в ус не дует. Потерял молодой человек всякую бдительность. Впрочем, по данным аудиоконтроля квартиры Земцовой, познакомилась она с ним случайно, а Сноу узнал об этом и дал задание на его разработку. И со Сноу, и с Воронцовым у нашей милой дамы отнюдь не дружеские отношения…
— Результаты аудиоконтроля можно прослушать? — спокойно спросил Иван Иванович.
— Отчего же нет? Извольте, сударь… — Лавринович открыл пакет с кассетами, безошибочно выбрал нужную, вставил в скрывающийся в ящике стола магнитофон, протянул Кузнецову массивные наушники. Тот надел наушники, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза…
Когда кассета закончилась, Кузнецов снял наушники, с задумчивым видом повертел их в руках…
— На эту Земцову что еще есть?
— Подозрительная, еще с Санкт-Петербурга, там с подозрительными якшалась. Здесь она в оперативной разработке, выполняет поручения Сноу. Думаю, к виселице ее не приговорят, не тот вариант, но лет двадцать каторги она себе заработала. Прикажете провести реализацию по этому материалу?
— Не угадали… — Иван Иванович впервые улыбнулся, и Бухгалтера передернуло от вида его улыбки в сочетании со стылыми глазами. — Все материалы по Земцовой сюда, на стол. Всё, включая дело по ней, все материалы контроля — всё без исключений. Материалы по Воронцову и Халеми я тоже забираю. Это дело государственной важности, работать по нему вы не имеете права. До особого распоряжения министра этих людей для вас не существует, всех троих. По Сноу наблюдение оставить, контакты фиксировать, но ничего более не предпринимать.
— Мне нужен письменный приказ за подписью министра, иначе отдать материалы я не имею права, — твердо сказал Бухгалтер, — да и полномочий ваших, сударь, я не знаю…
— Полномочий… — Иван Иванович вынул из внутреннего кармана пиджака трубку спецсвязи, похожую на мобильный телефон, но с толстой антенной длиной сантиметров пятнадцать быстро набрал петербургский номер. — Если вы хотите убедиться в моих полномочиях… Господин Цакая… Это Кузнецов. Бейрутский департамент контрразведки не выдает некоторые материалы, сомневается в моих полномочиях. Начальник департамента сидит передо мной… Хорошо…
С той же самой улыбкой Кузнецов протянул трубку спецсвязи Лавриновичу, лицо которого за время этого недолгого разговора стало белым как мел…
Любые неосмотрительно сказанные слова, любая болтовня имеет последствия, часто — очень серьезные. Как показывает практика, для того, чтобы узнать самую секретную информацию, вовсе не обязательно вербовать кого-то высокопоставленного. Уборщик в офисном здании, человек, в чью задачу входит уничтожение секретных документов. Случайный попутчик, подсевший к вам в поезде дальнего следования и умело разговоривший вас; если за вами длительное время следят, то попутчик может быть и совсем не случайный. Наконец, хозяйка модного маникюрного салона-парикмахерской, в которую заглядывает весь бейрутский свет и где дамы выбалтывают свои секреты, секреты своих мужей и любовников, даже не задумываясь о том, чем потом это может обернуться…
Сания Монтари, неизвестно откуда взявшая деньги на аренду первого этажа целиком в одном из новых зданий на набережной Корниш, на закупку самой современной техники и наем самых искусных мастеров стрижки и маникюра, была, как и многие в этом мире, вовсе не тем, кем казалась. С шестнадцати лет она принадлежала к исламскому террористическому подполью, умело скрывая лютую ненависть к русским, публично повесившим ее двоюродного брата за покушение на губернатора. Сания была влюблена в него, он был первой ее любовью в жизни — и она не колебалась, когда ей предложили жестоко отомстить русским.
Хуже того, она была такфиром. Первоначально так называлось обвинение в неверии — тягчайший грех для мусульманина. Затем так стали называть сами себя мусульмане самого ортодоксального толка, дошедшие до того, что обвиняли всех мусульман, не согласных с их воззрениями, в вероотступничестве и считавшие их врагами, подлежащими уничтожению. Но потом появилось и третье значение слова «такфир», самое страшное.
Так стали называть себя самые непримиримые и опасные террористы. В отличие от салафистов, они сознательно нарушали все мусульманские заповеди — не совершали намаз, употребляли спиртное, женщины не носили чадру и носили мини-юбки. В своей фанатичной вере в Аллаха они дошли до того, что отринули все основные признаки веры — но в то же время были готовы в любой момент умереть за нее. Умереть — и унести с собой на тот свет как можно больше русских, да и правоверных, которые, по их мнению, являлись вероотступниками. Они не останавливались ни перед чем…
Вот и Сания Монтари — завсегдатай модных клубов и дискотек, менявшая любовников как перчатки, на самом деле была такфиром — таким же, как и женщина, взорвавшаяся в дирижабле. Она была готова участвовать в любом кровопролитии, в самом страшном, но ей сказали, что ее время еще не пришло. Вместо того чтобы направить ее с поясом шахида в людное место, ей дали денег, приказали открыть модный салон для богатых, обучили, как вытягивать информацию, как вести разговор, как запоминать самое нужное и важное. Полученную информацию она должна была передавать кяфиру — он тоже боролся против русских и работал корреспондентом «Лондон таймс».
