Глава одиннадцатая

Мировая пресса и «демократическая общественность», которая умеет очень избирательно относиться к происходящим в разных регионах планеты событиям, в этот раз странным образом зазевались, что ли.

Случился достаточно редкий в наше время сбой – люди, ответственные за получение, осмысление, передачу и правильное использование политически значимой информации, значительно отстали от естественного хода событий. Да что там пресса и Интернет – смысл и даже внешний рисунок ситуации в России со свистом пролетел мимо тех, кто с юных лет в поте лица трудился на ниве «плаща и кинжала».

Президент и его «команда», которой ещё вчера не существовало в представлении самых изощрённых «русоведов» и «кремленологов», блестяще сыграли на опережение. Заговор был раскрыт, и при этом ни бита информации не просочилось наружу, молниеносно разгромлен, тоже в полной политической тишине, и, наконец, абсолютной неожиданностью стало выступление Президента, до боли откровенное, вроде знаменитого сталинского приказа № 227 «Ни шагу назад», и столь же бескомпромиссное.

Второй секретарь посольства США в Москве Лерой Лютенс, кроме своей непосредственной должности исполнявший обязанности спецпредставителя ЦРУ, не то чтобы ворвался, но вошёл в кабинет посла очень быстро, едва не сбив с ног пытавшуюся что-то возразить секретаршу. И дверь за ним закрылась так, будто он специально, почти демонстративно постарался преодолеть тормозящее усилие пневматического демпфера.

Посол Алисон Крейг, аристократического вида мужчина, был, как и Карлсон, живший на крыше, «в самом расцвете сил», что означало нечто среднее между пятьюдесятью и шестьюдесятью пятью, удивлённо вскинул голову. Он не любил, когда его отвлекали, да ещё так бесцеремонно. Посол играл в новомодную компьютерную игру и был целиком поглощён отбором на невольничьем рынке рабынь для султанского гарема. Если не угадаешь сегодняшних вкусов «повелителя» – сразу провалишься на несколько уровней вниз – из визирей в младшие евнухи.

– Что у вас, Лерой? Вы не забыли, как называется ваша нынешняя должность?

Мистер Крейг имел очень хорошие связи, и не только в Госдепе, навязанного ему сотрудника не стеснялся ставить на место при каждом удобном случае. Послу было совершенно наплевать, на каком тот счету у собственного руководства. Главное – он с первого взгляда не понравился лично ему, и точка. Да и кому может понравиться рыжий веснушчатый немец (пусть и натурализованный в третьем поколении), в двести пятьдесят фунтов весом и с манерами розничного торговца колбасами, какими были и дед его, и прадед. Генеральский чин отца и университетский диплом самого Лероя ничего не меняли. Посол свободно владел русским, знал литературу и поэзию «страны аккредитации», поэтому при виде разведчика каждый раз вспоминал бессмертные строки Державина: «Осёл останется ослом, хоть ты осыпь его звездами…»

– Не забыл, сэр. Но боюсь, что очень скоро это не будет иметь никакого значения ни для вас, ни для меня. Вы включали сегодня телевизор?

– А надо? – Посол с сожалением «сохранился» и вышел из игры.

– А вы попробуйте. Хоть первый канал, хоть другой. Везде одно и то же.

Крейг потянулся за пультом, а Лютенс подошёл к выходящему в небольшой внутренний дворик окну, приоткрыл створку и закурил, не спросив разрешения. Какая теперь, к чёрту, субординация? У него ещё раз смотреть то, что сейчас появится на экране, не было ни желания, ни необходимости. И так всё запомнил почти дословно. Русский язык Лерой знал наверняка лучше напыщенного бостонца, легко управлялся со всеми его современными нюансами и неологизмами и говорил без малейшего намёка на акцент. Не зря говорят, что из всех европейцев по-настоящему овладеть русским могут только немцы. И в дикторах центрального ТВ Лютенс был бы на месте, и где-нибудь на лесоповале. А то, что безбожно коверкал язык «на людях», так не зря в его родном Техасе говорят: «Умеешь считать до десяти – остановись на семи».

Пока посол смотрел и слушал непрерывно повторяемое на всех каналах «Обращение» российского Президента, сопровождаемое теперь ещё и хроникальными съёмками на улицах Москвы, Лютенс докурил одну сигарету и тут же сунул в рот следующую. Карьера, будем считать, кончена. Нормальная, плавно восходящая, без сверхусилий и нервотрёпки карьера. Чем придётся заниматься теперь – не скажет и китайский гадальщик по рисункам на панцире черепахи. Скучно не будет, здесь можно поручиться, но в транду, как говорят эти проклятые русские, такое веселье!

– Если я правильно понял, вы проиграли по-крупному, – выключив полутораметровый плазменный экран и откинувшись в кресле, почти без интонаций сказал посол.

– Не я – мы! Мы все проиграли! И Америка, и весь «свободный мир»! И вы не представляете, насколько крупно на самом деле!

– Ну отчего же? Воображением меня Бог не обделил. Да вы присаживайтесь, Лерой. Кофе, чай?

– А водка у вас есть?

– Водка? Ах да. Всё правильно, мы же пока в России. Здесь по такому поводу – только водка…

Посол достал из симметрично сейфу встроенного в шкаф-купе холодильника бутылку обычной кристалловской за триста рублей (не́ к чему шиковать без реального смысла).

– Вам гранёный стакан или всё же рюмки?

– Гранёного у вас всё равно нет…

– Отчего же? – С видом фокусника посол извлёк вслед за бутылкой два самых натуральных, нигде в мире больше не встречающихся стакана. – Форма должна соответствовать содержанию, здесь с диалектическим материализмом не поспоришь. По сто? Увы, огурца или сала с чёрным хлебом нет. Вы явились слишком внезапно. Вот крекеры, плавленый сыр…

Лютенс махнул рукой. Мол, не имеет никакого значения.

Дипломаты выпили.

– А теперь скажите, Лерой, что, собственно, произошло? Меня, как посла, ваши игры формально не касаются, внутренние коллизии в стране пребывания – тоже. Я, разумеется, должен их отслеживать, выявлять тенденции… Как гражданин и патриот США, я, не извольте сомневаться, озабочен: происшедшее никаким образом не улучшает нашего международного геостратегического положения. Америка может жить спокойно только в случае, если она сильнее трёх следующих за ней держав в любой их коалиции. Так вы считаете, что вследствие случившегося Россия получит… Что? Силы и право оспаривать наше место и нашу роль в мире? Очень в этом сомневаюсь. Или вас волнует проигрыш всего лишь очередного, вашего личного гейма?

Вопреки обычаям своего круга, Крейг почти вызывающе предпочитал теннис гольфу.

– Придётся вам кое-что объяснить, Алисон…

Окончательно отринув субординацию, разведчик стал обращаться к послу по имени. Звучало это почти так же, как если бы здесь, в России, майор самовольно перешёл на «ты» с генералом.

– Я знаю, что вы полностью в курсе готовившейся при нашем самом активном участии смены правящего режима в этой стране. Вы работали по своим каналам, я по своим. Вам выделялись средства по линии Госдепартамента на «продвижение демократии» в России. Вы их успешно осваивали, как здесь говорят. Вы регулярно встречались с представителями «несистемной оппозиции», платили наличными, когда считали это нужным, делали соответствующие представления российскому МИДу по всем значимым фактам нарушений «прав человека», вообще действий, идущих вразрез с нашими желаниями и предпочтениями… «Жизненными интересами США».

– Допустим, и что из того?

– Вы при этом категорически не хотели сотрудничать со мной и с моим предшественником, заявляя, что не во всём разделяете наши методы и подходы…

– Я их и сейчас не разделяю. И в какой-то мере даже рад столь наглядному подтверждению моей правоты. Думаете, я не знаю, какие доносы вы слали за моей спиной в Госдеп и своему директору? Что́, почти не стесняясь, говорили тем, кого считали своими единомышленниками. Поэтому на сочувствие не рассчитывайте, Лерой.

Я, видите ли, на самом деле признаю принцип невмешательства, по крайней мере – если вмешательство осуществляется в грубой форме. Я помню о том, что Россия, нравится нам это или нет, принадлежит к нашей команде, к иудеохристианской цивилизации, если угодно. И, за исключением периода «холодной войны» (в которой мы тоже старались играть корректно), эта страна всегда была нашим союзником. Лично я никогда не имел ничего против, если бы она после крушения коммунизма полностью вошла в число наших ближайших друзей. Я все двадцать лет отстаивал свою позицию – организовать для России новый «план Маршалла», помочь ей «подняться с колен», как здесь любят говорить, с учётом наших интересов, конечно, и руководить миром совместно с ней. Не особенно считаясь, кто старший партнёр, кто младший.

Неужели вы не знаете, что есть вещи, которые чертовски здорово получаются у русских и которых совершенно не умеем делать мы? Вот я бы и хотел, чтобы мы дружили с Россией, отнюдь не делая ставку на никчёмные, подчас весьма сомнительные «новые демократии» на постсоветском пространстве и во всём остальном мире. Вы ведь разведчик, вы должны бы знать, что Россия, как бы нелепо это ни выглядело со стороны, скрупулёзно, моментами почти мазохистски исполняет свои обязательства и до сих пор руководствуется почти бессмысленным для нас правилом: «Сам погибай, а товарища выручай». Представьте, сколь выгодно иметь такого союзника…

Поэтому я никак не мог сочувствовать идее организации в России новой революции. Не знаю, как вы, а я хорошо знаю историю двадцатого века. Подобные действия ничего, кроме десятка локальных войн и Второй мировой, не принесли в прошлом, и не думаю, что принесут что-то хорошее в будущем…

– Вы, случайно, не на содержании у вон того парня? – Лютенс указал пальцем на экран выключенного телевизора. – Ему бы понравились ваши слова…

– Не сомневаюсь. А вы всё-таки скверно знаете историю. Не понимаю, как можно, свободно владея языком и кое-что, наверное, на нём читая, кроме сегодняшних газет, настолько не понимать феномена, с которым имеете дело.

– Это опять о России?

– Не только. Единственный великий наш президент, ФДР, придерживался аналогичных с моими взглядов. Он тоже считал, что для Америки союз с Россией гораздо важнее, чем даже с Великобританией, и делал всё, чтобы послевоенный мир был русско-американским, и всячески «nagibal» Черчилля, очень многое решая «bash na bash» со Сталиным. Ныне его взгляды непопулярны, что крайне печально. Я поддерживал в пределах служебной дисциплины и корпоративной этики теперешний курс своего правительства, но я всегда был против вооружённого свержения действующей здесь власти, что неминуемо означало неизбежность гражданской войны. Здесь не Киргизия и не Грузия. У нас достаточно проблем с куда более одиозными режимами. Как вы думаете, почему мы (и вы, и вы, Лерой) не боремся с нарушениями прав человека в Китае, не требуем введения светского режима и полной толерантности в Саудовской Аравии, денацификации Прибалтики, почему нам наплевать на десятки настоящих геноцидов в Африке, зачем мы платим сотни миллиардов одновременно Израилю и арабам? А если бы мы тратили деньги только на поддержку каких-то русских проектов, наплевав на всех остальных? Клянусь вам, Лерой, мы имели бы гешефт в тысячу процентов…

Увидев, что собеседник несколько растерялся, Крейг довольно рассмеялся.

– Паранойя, обыкновенная паранойя, Лерой, доставшаяся нам по наследству от Черчилля и Трумэна. Мы бьёмся в истерике, предварительно внушив себе, что Россия только и мечтает о мировом господстве, не понимая, что хочет она только одного – чтобы её оставили в покое. Желательно – навсегда. Очень серьёзное заболевание, как видите. С регулярными осложнениями, нервными припадками и нарастающей деменцией…

– Послушайте, вы сейчас рассуждаете, как самый отпетый русский националист. Вам «otkazali bi ot doma» в любой приличной московской «tusovke», которые вы так любите посещать, – не то съязвил, не то искренне раскрылся Лютенс.

– Вот эту тему мы обсуждать не будем. Я и так не знаю, отчего вдруг заговорил с вами, будто с членом своего клуба. Оставили и забыли! Пока вас не отозвали в Лэнгли и вы остаётесь моим подчинённым, извольте понятно изложить, что вас на самом деле беспокоит? Где вы «promasali»? Русский Президент явно «на коне» и ведёт себя как римский триумфатор, но почему? Он ведь всегда был крайне осторожным, моментами просто «miagkotelim» господином. А сейчас он говорит почти как Хрущёв в ООН перед Карибским кризисом. Что упустили мы, где «proleteli» вы и ваши друзья?

Лютенс, явно нервничая, попросил налить «esche sto gramm», опять закурил.

– Я сам почти ничего не понимаю. Ту часть плана, которую вы знаете, опускаем. Все те интеллигентские игры с «правозащитниками», оппозицией, дискуссии уровня ПАСЕ, ОБСЕ и т. д. – только прикрытие. Никаких «майданов» никто организовывать не собирался. Историю не вы один знаете. В России такие вещи не проходят. Здесь, если хочешь результата, нужно действовать очень быстро и крайне решительно. «Острую фазу» операции должен был обеспечить я. Вы в любом случае оставались в белых одеждах и могли без насилия над собой утверждать хоть с трибуны Совбеза ООН, что американское правительство и посольство не имеют к самопроизвольным эксцессам никакого отношения. Даже детектор лжи это подтвердил бы…

Крейг слушал, кивал, мелкими глотками смакуя водку, будто лучшее ирландское виски.

– Два дня назад я имел встречу с настоящими инициаторами, спонсорами и топ-менеджерами проекта. Всё было стопроцентно «na mazi». Изъятие и изоляция Президента не составляли никаких проблем. Вооружённых сил у нас хватало, а у Президента – никого!

После этого события, абсолютно секретного, естественно, на следующий день должны были начаться стихийные демонстрации и митинги в поддержку отстранения нынешней власти и с ярко выраженными требованиями к новой. Выступления интеллигенции, студенчества, «креативного класса менеджеров», несколько позже и рабочих московских государственных и частных предприятий. Мы намеревались вывести на улицы действительно миллионы, как это было в конце горбачёвской эпохи. У всех самые обычные в любом демократическом обществе требования, согласно стратам митингующих: «Автономия университетов!», «Справедливая оплата труда!», «Нет реформе ЖКХ!», «Немедленный пересмотр итогов приватизации!», «Коррупционеров – к стенке!». Конечно – «За немедленные честные перевыборы!», «Свободу политзаключённым!», «Долой гомофобию и антисемитизм!»…

– Вот это хорошо придумано, – засмеялся посол. – В одном флаконе. Особенно если поддержать цитатой из Ветхого Завета про иудеев, Содом и Гоморру…

Лютенс предпочёл не отреагировать. Или – не понял юмора.

– Вся митинговая активность, сопровождаемая хорошо организованными нападениями на милицию и ОМОН в самых людных местах, непременно привела бы к массовым беспорядкам в центре Москвы. Специально подготовленные сотрудники тюремного ведомства и милиции должны были открыть ворота всех московских СИЗО и ИВС. Вы представляете, что это значит? Вдобавок – несколько десятков снайперов на крышах и полсотни метателей не петард, а гранат «Ф-1» в непосредственной близости от Кремля довели бы ситуацию до требуемого накала… Вы хотите что-то спросить?

Лютенс прервался, увидев непроизвольное движение посла и его дёрнувшиеся губы.

– Нет, продолжайте. Что вы человек, лишённый человеческих качеств и даже намёков на совесть, я понял при первой же встрече. Сейчас вы это подтвердили. Продолжайте…

– Алисон, вы не боитесь, что я найду способ в дальнейшем сделать вашу жизнь достаточно неприятной?

– Ни в коем случае, мой милый Лерой. Вся проблема в том, что сейчас речь не идёт о степени приятности или неприятности моей жизни. Она идёт о практической возможности продолжения вашей.

– То есть как?

– Неужели вы не обратили внимания на заключительные фразы русского Президента? Неужели вас так увлекла предшествующая словесная шелуха? А ведь там было сказано довольно простыми русскими словами – настолько-то вы язык понимаете: «С этого момента Россия считает себя связанной только теми обязательствами, которые неукоснительно и реально исполняются всеми остальными законно представленными в ООН членами мирового сообщества. Любое действие или бездействие, совершённое любым государством и немедленно не осуждённое (тем более – одобренное) Советом Безопасности или Генеральной Ассамблеей, мы считаем априори приемлемым. При этом мы идём навстречу наиболее влиятельным державам Атлантической цивилизации и, применительно к международным вопросам, вводим у себя для внешней политики понятие приоритета прецедентного права над кодифицированным». Вам понятно, что это означает, мой дорогой друг?

– ?

– Всего лишь то, что если хоть раз американский или вообще евроатлантический судебный, законодательный, исполнительный орган допускал привлечение к ответственности каких-либо лиц, обладающих иммунитетом, за совершённые на его территории уголовные или политические преступления, враждебные действия или умысел, или приготовления к таковым, или подстрекательство, или пособничество и укрывательство… А хотя бы один такой прецедент я вам приведу. Тогда мы официально заявили, что интересы и принципы США выше «дипломатических предрассудков»…

– Я понял, сэр. Вы меня сдадите русским.

– Не то чтобы сдам своими руками. Я не стану слишком громко протестовать, когда вас арестуют. И не только вас, мой друг Лерой. Объясню, где надо, что вы и ещё несколько одиозных фигур – не повод для срыва «Большой игры». Вам знаком этот термин? Причём прошу учесть, что в «Обращении» упоминается возможность применения в особый период «законов военного времени». То есть на основании того же тезиса русские могут вновь ввести у себя смертную казнь. У нас и в Китае она ведь существует и активно применяется.

Но, повторяю, подобная неприятность может случиться, если вы станете вести себя неправильно. Я достаточно ясно выразился? Поэтому налейте себе ещё этой «аквавиты» и начинайте говорить со мной, как с неприятным, но богатым дядюшкой, от которого вы можете кое-что унаследовать, а можете и «ostatsia s nosom»…

– Видите ли, сэр, в этом деле очень много непонятного. Не буду скрывать – я в какой-то мере способствовал тому, чтобы ряд лиц, особенно недовольных политикой Президента, приняли радикальное решение. Но именно способствовал – эта готовность у них существовала изначально. Я обещал им поддержку, и не только финансовую…

– Неужели прямую военную интервенцию?

– Я имел такие инструкции. Если бы события начали развиваться в неблагоприятном направлении, не исключался ввод миротворческих контингентов. Для охраны нашего посольства, сэр, атомных электростанций, газа и нефтепроводов…

– Очень, очень смело. Видимо, у вас в Лэнгли никто не вспомнил, что в двадцатом веке мы уже вводили «миротворческие силы» в Россию…

– Тут совсем другой случай, сэр. Сейчас в России нет условий для организации дееспособного сопротивления. Возьмём бывшую Югославию или Грузию… Население должно было согласиться с решениями нового правительства и международной помощью.

– А также возьмите Ирак и Афганистан. Кое в чём у России с ними больше общего, чем даже с православными Сербией и Грузией…

– В чём же, сэр?

– Хотя бы в том, что три названные страны никогда не были полностью оккупированы и не жили сотни лет в качестве чужой колонии. Если вам не трудно, Лерой, выгляните в окно…

Разведчик, недоумённо пожав плечами, выполнил просьбу посла.

– Ну и как? Вы видите толпы русских, радостно приветствующих «новое правительство» и «миротворческие силы»?

– Но простите, сэр, это окно выходит во двор… Ах да! Я понял вашу аллегорию. И тем не менее. Наш план не допускал поражения. Всё было просчитано. Высшие офицеры госбезопасности, батальон готовых на всё солдат русского спецназа – и Президент на своей даче, окружённый группкой почти безоружной охраны. Через час-другой он уже делал бы «Заявление». Совсем другое заявление. Или – случайно застрелился бы из собственного ружья, готовясь к охоте…

– В России сезон охоты ещё не открыт, – сухо заметил посол.

– Да господи! Это такая мелочь! Кто в этой стране соблюдает хоть какие-то законы?

– Очевидно, именно поэтому вы совершили ту же ошибку, что Наполеон, Гитлер и так далее. Вы решили, что противник станет играть по вашему сценарию и произносить реплики в предписанном порядке. Так где ваш спецназ и застрелившийся Президент?

– Об этом я и хотел сказать, сэр. Произошло что-то глубоко неправильное. И дело совсем не в моей самонадеянности или наполеоновских ошибках. Машина завертелась вопреки законам механики и физики…

Посол это понял с самого начала. Несмотря на свою якобы пророссийскую риторику, он делал всё, что было в его силах, чтобы переворот удался. Руки не пачкал прямыми контактами с будущими Пиночетами, но его вклад в подготовку акции, обещавшей стать крупнейшим успехом США в XXI веке, был не меньшим, чем у Лютенса. Пожалуй, гораздо большим. А его теперешняя поза была всего лишь репетицией-экспромтом. Крейг чувствовал, что предназначенная для цэрэушника позиция пригодится и в контактах со старой/новой российской властью, и для отчёта перед своим президентом и Конгрессом. Поэтому весь разговор записывался на видео. Кроме Лютенса, у посла имелась и собственная служба безопасности.

При этом так же, как разведчик, Крейг недоумевал, вводя фактор «загадочной русской души» уже задним числом.

Это, кстати, один из плохо воспринимаемых даже достаточно умными людьми закон психологии (в ней тоже есть законы, не менее точные, чем в физике. Только не все об этом догадываются): «Почти невозможно учитывать в своей практической деятельности свойства (убеждения, способности) объекта, которыми ты сам не располагаешь или их не разделяешь».

Как случилось, что своевременно даже до Лютенса (и ни до одного разведпредставительства дружественных держав) не дошла информация о предпринятой попытке (а главное – о результате этой попытки) ареста Президента на его даче. И о нескольких достаточно масштабных боестолкновениях в течение минувшей ночи. Это особенно интересно в свете того, что в принципе вся схема заговора с последующим переворотом, технология его подготовки, достоверные данные о численном и персональном составе антипрезидентских сил были известны всем, кому положено. И существовала чёткая, выверенная схема непрерывного перекрёстного информирования в режиме реального времени.

Были выплачены сотни миллионов долларов и евро в виде перечислений на личные счета ключевых фигур и выдачи огромных по российским меркам наличных сумм на оперативные и непредвиденные расходы, уже сделанные и ещё только предстоящие. Кураторы «мероприятия» на этот раз решили не жадничать, всё равно ведь любые вложения многократно окупятся уже в ближайший год, а благодаря своевременным поправкам к законодательству США появилась возможность целевым назначением отпечатать «дополнительный тираж» зелёного всеобщего эквивалента, превышающий бюджет не самого маленького европейского государства. Отдельный вопрос – какой процент от этих «с неба упавших» миллиардов дошёл по назначению, а какой был использован «более рационально», с точки зрения распорядителей и получателей этого кредита? Казённые средства в любой стране мира, даже такой «просвещённой», как США, пилят с не меньшим азартом, чем в Зимбабве. И попадаются не слишком часто, рука руку в силу обычной анатомии моет.

Масса специалистов с богатым опытом организации мятежей, революций и «конституционных» смен власти в десятках стран мира с самыми разными историями, культурами и формами правления сделали всё, что умели, и в своих отчётах и докладных гарантировали безусловный успех самого масштабного за последние десятилетия проекта.

Возможно, и сам Лютенс был в курсе лишь небольшой части проделанной работы. Тут (и отнюдь не только в Москве) потрудились очень и очень многие, зачастую не пересекающиеся организации и ведомства десятка с лишним государств.

И вдруг такой катастрофический облом!

– Вы только представьте, сэр, – Лютенс настолько резко сменил алгоритм общения с послом, что это выглядело даже несколько смешно. Крейг подумал, что вот на глазах разоблачён ещё один миф о рабской сущности русских и непередаваемо высоком уровне свободолюбия и самоуважения у американцев. Может быть, так оно и есть на уровне общения фермера из Айовы или техасского рейнджера с губернатором штата. Но степень низкопоклонства офисного клерка перед начальником отдела или такого вот Лютенса перед ним, послом, намного превосходит то, что приходилось наблюдать в среде русских чиновников. Те, по крайней мере, способны вдруг «vzbriknut» так, что мало не покажется, «poslat vse i vseh», не думая о последствиях. А Лютенс сломался сразу, как и любой бы карьерный дипломат на его месте. Прошло время отважных и отчаянных «героев пустынных горизонтов».

– У меня сложилось такое впечатление, будто этих людей мгновенно подменили на кукол-марионеток. Они перестали думать даже о самосохранении. Упали там, где стояли, не желая делать хоть что-то. Информаторы перестали информировать, солдаты и «чекисты» – стрелять и арестовывать, отчаянные «уличные бойцы» раздумали лезть на баррикады, правозащитники «возвышать голос» именно тогда, когда успех от краха и смерти отделяют минуты и дюймы…

– И когда, по вашему мнению, это случилось? – кривая усмешка испортила дотоле благородный лик посла.

– Да вот как раз около вчерашнего полудня. Произошёл довольно странный инцидент. Один из личных друзей Президента, его консультант по средствам массовой информации и связям с общественностью, назначил встречу какой-то непонятной женщине. По некоторым сведениям – представительнице чуть ли не анархистского подполья, связанного со своими западными единомышленниками. Подполья, откровенно враждебного и правым, и левым, сотрудничающим с нами.

К нынешнему Президенту и действующей системе власти они тоже относятся крайне негативно. Поэтому непонятно – о чём бы им говорить с таким «спецпредставителем». Этот контакт был отслежен участвующими в «проекте» сотрудниками МГБ. При попытке задержать эту парочку произошёл «огневой контакт». Женщина и помощник Президента, очевидно, с помощью единомышленников, дали отпор нескольким «чекистам», подкреплённым взводом ОМОНа, и скрылись. Вот с этого момента начали сыпаться все последующие акции. У меня нет точных данных, как именно всё происходило, но Президента захватить не удалось, спецбатальон «Зубр» не выполнил ни одной возложенной на него задачи, многие «лидеры уличного протеста», получив гигантские по здешним меркам деньги, не вывели на улицы не то что сотни тысяч, просто сотни человек…

– А ведь за эти суммы тоже придётся отчитываться, – вздохнул посол. – В случае победы о них никто бы и не вспомнил, а так…

Лютенс вздохнул гораздо громче и выразительнее. У него ведь не было на руках даже расписок.

– Что ж, Лерой, у вас есть ещё возможность без фатальных имиджевых потерь выбраться из той задницы, где вы оказались. Мне почти очевидно – вмешалась никак не учтённая «третья сила». Вопрос – что это за сила. Анархисты или нечто совсем другое. Исходите из отмеченного мною факта – со вчерашнего дня Президент начал вести себя как совершенно другой человек…

Крейг внезапно замолчал, и лицо его странно изменилось.

– Как другой человек… А, может быть, это теперь действительно другой человек? Мне говорили, но я не верил, что в Москве действует какой-то институт «Паранормальных явлений». Ясновидение, телекинез, левитация… Бред, сами понимаете. А если – не бред?

– Таким вот образом, Георгий Адрианович, – Берестин сидел в кресле напротив журнального столика, по другую сторону сам Президент и Мятлев, – свою задачу я считаю выполненной. При поддержке частей полковника Тарханова, – он слегка поклонился в сторону расположившегося рядом Сергея, – Москва взята под полный контроль. Среди войск московского гарнизона и органов внутренних дел отмечены лишь единичные случаи открытого неповиновения. Общие потери с нашей стороны, считая с момента ввода «ограниченного контингента» (Берестин произнёс этот термин с особой интонацией, Тарханову непонятной), – сорок семь человек убитыми, сто семьдесят с чем-то раненых разной степени тяжести. Данные уточняются. Со стороны противника – триста пятнадцать убитых военнослужащих, то есть – подобранных трупов, около семисот раненых, три с половиной тысячи пленных. Случайные потери среди мирного населения пока не подсчитывались. Массовых протестных выступлений не отмечено. Стихийным сборищам граждан для обсуждения вашего «Обращения» мы не препятствуем. Вверенные мне временные формирования и части союзников переходят к несению гарнизонной службы. Я готов передать общее руководство дальнейшими операциями генералу Мятлеву, как специалисту именно в этой области.

– Мы бы попросили вас не слагать с себя слишком поспешно функций, которые вы так успешно выполняете, – сказал Президент. – Хотя бы ещё несколько суток. У нас сейчас в некотором роде управленческий хаос. Как мне стало известно, вам приходилось совмещать и военные, и административные обязанности в гораздо более сложных обстоятельствах…

«Да уж, – подумал Алексей, – подготовить за месяц страну и армию к Отечественной войне или выиграть Гражданскую и с нуля создавать Югороссию посложнее было».

– Я не возражаю. Но при соблюдении ряда условий. Вы уж простите, они могут вам показаться несколько… обременительными. Но тут просто по-другому не получится…

– Я слушаю.

– Нам придётся немедленно, прямо вот сейчас, создать нечто аналогичное Ставке Верховного главнокомандования, как в сорок первом. В неё войдёте вы как Председатель, я и Леонид Ефимович, – он указал на Мятлева, – заместители. Членами Ставки назначаются господин Тарханов, оба полковника Ляхова, моя жена…

Президент приподнял бровь.

– Не как жена, конечно, как вполне самостоятельная фигура. У неё и собственная фамилия есть – Спенсер, Сильвия Спенсер. В некотором смысле – британская герцогиня на русской службе. Профессиональный дипломат. Посильнее Кондолизы Райс и Хилари Клинтон, вместе взятых. Им с нею будет интересно разговаривать. Тем более – на родном языке.

– Вот удивительно. Я и не знал таких подробностей. Конечно, пусть будет по-вашему, если это необходимо.

– Благодарю за понимание. Ещё нескольких членов мы введём «по ходу». Рабочий аппарат уже имеется, все службы обеспечения – тоже. Потребуется отдельное здание, для удобства – здесь же, на территории Кремля.

– Этаж в Арсенальном корпусе нас устроит? – спросил Мятлев.

– Вполне, – Берестин вспомнил вдруг, как он приезжал с фронта сюда, в Кремль, к Новикову/Сталину. И вот теперь снова. Сколько же это лет прошло? По биологическим часам – где-то около восьми всего лишь, по психологическим – почти вечность, по календарю – минус семьдесят. Забавно, одним словом.

– Распорядитесь. Само собой, работать мы пока будем в «закрытом режиме». Юридически, и от прессы в особенности. Дума там пусть заседает хоть круглосуточно, парламентское расследование проводит, дискуссии всякие – не препятствовать. С правительством поручите администрации разобраться, всё равно это дело временное. Сейчас нам нужно решить вопрос с министрами обороны, внутренних дел, госбезопасности, чрезвычайных ситуаций, транспорта, финансов. Пока достаточно. Распорядитесь, часа через два чтоб явились. Они или исполняющие обязанности. Там я поставлю задачу. Тем, кого Леонид Ефимович не сочтёт нужным, немедленно изолировать. В ближайшие двое суток нужно будет обеспечить переброску в Московскую область и окрестности минимум трёх дивизий, причём не нашего штата, тамошнего, по пятнадцать тысяч штыков. Чёрт, как неудобно, – поморщился Берестин. – Надо придумать, как другую Россию называть…

– Ну давайте попросту – это Россия, та – Империя, – предложил Мятлев.

– Ладно, хотя бы так. Конфуций говорил, правильное именование – это самое главное. Значит, договорились: первое заседание Ставки в пятнадцать ноль-ноль. И ещё, это, наверное, к вам, Леонид Ефимович. Прикрепите ко мне, то есть к нам, – он опять движением головы указал на Тарханова, – человек пять именно что флигель-адъютантов. Людей, способных немедленно и без лишних согласований, – он произнёс это слово с явным пренебрежением, – решать все возникающие текущие вопросы, передавать наши указания исполнителям, принимать на себя положенную долю ответственности. Ну, вы понимаете. Не могу же я по каждому вопросу вас разыскивать или лично среди клерков порядок наводить…

– Хорошо, Алексей Михайлович, к началу заседания такие люди будут.

– Тогда сейчас мы вас покинем, съездим к себе, в четырнадцать тридцать вернёмся.

В приёмной Берестина с Тархановым ждали Вирен и Варламова – и охранницы, и адъютантши. Там же и Герта с ними, но уже как бы и «отдельная». Ей при Мятлеве неотлучно теперь поручено находиться и команды только от Фёста получать.

– Вперёд, барышни, на Столешников едем, – бодро сообщил Берестин вскочившим и вытянувшимся при их появлении девушкам. – Фёста с Секондом вызовите, пусть туда же подтягиваются. Уварову собрать до кучи всю «девичью роту» и перебазироваться сюда, в Кремль. В Арсенале его будут ждать и разместят. Пусть приводит подразделение в порядок и отдыхают до пятнадцати. Девушкам переодеться в парадно-выходную. Но при оружии. Воевать сегодня едва ли придётся, а вот имидж! Чтоб Президентский полк плакал от зависти, на них глядя! Не возражаете, Сергей Васильевич? – спросил Алексей Тарханова. – А то раскомандовался я вашими людьми.

– Никак нет, господин генерал-лейтенант, здесь я только «оперативно приданный», а вы – главноначальствующий.

– Не нужно скромничать. Вы – начальник своего Управления и член Ставки. Вроде как в Риме военный трибун. Просто в России я пока лучше вашего ориентируюсь…

– Ну и как тебе? – спросил Президент Мятлева, когда имперский полковник и непонятной принадлежности генерал вышли из кабинета.

– Энергичный мужчина. Если бы у нас процентов двадцать хотя бы так чётко мыслили и действовали. Сталинский стиль. Или грудь в крестах, или голова в кустах. У исполнителей…

– Слава богу, что он согласился взять на себя непосильные, как выяснилось, для нас проблемы. Но тут же и вопрос – не подомнёт он нас окончательно, ещё и с тремя дивизиями (это пять-шесть по-нашему) под рукой?

– Опять ты за старое, – укоризненно, как ребёнку, со вздохом ответил Мятлев. – Всё время представляй, что нас с тобой ещё вчера после обеда могли прикопать в лесочке, там бы и остались, даже без пирамидки со звёздочкой. Легальных путей перехвата у тебя формальной власти милейший Алексей Михайлович не имеет, а что касается нелегальных… Давай не забивать себе голову ерундой, а начинать работать в предложенном режиме и темпе. Я, значит, силовым блоком займусь. На МВД ты меня утверждаешь?

– Договорились же…

– Договорились… Тогда МВД я тоже себе забираю, МЧС не трогаем, кандидатуру министра обороны я ещё провентилирую. Ты садись за телефон, устрой губернаторам видеоконференцию. И пожёстче, в стиле товарища Берестина. Доведи до сведения наших региональных баронов, что теперь они, как в Империи, – по МВД числиться будут, со всеми вытекающими последствиями. То есть их личные дела в моём секторе по учёту кадров храниться будут. Чтоб своё место знали. Ну, хоп, разбежались.

В отличном настроении, даже насвистывая, Мятлев появился в приёмной, где теперь оставалась только баронесса, отпустившая штатную секретаршу чаю в буфете попить.

– Что-то весёлый ты, Лёня, – отметила Герта. – Тарханов с генералом куда озабоченнее выглядели. Я думала, наоборот быть должно…

– Ничего ты не понимаешь, – генерал фривольным жестом попытался обнять валькирию за талию. Та отстранилась матадорской «полувероникой» и ткнула его в бок стволом автомата.

– Холоднокровнее, Лёня, вы на работе. На вопрос ответь.

– Чего ж тут странного. Мужики подрядились выполнить тяжёлую и непростую работу, вот и сосредоточились. А я, наоборот, ощутил, как камень с сердца и с плеч свалился, потому как есть на кого и на что надеяться. И ты рядышком…

– Ты, господин генерал, странный всё-таки. Здесь у тебя жена всё же, дети, а ты… Неужели и домой не зайдёшь? Объяснишься как-то…

– А вот это пусть тебя совсем не беспокоит. Мои дела, мне и решать. Дети, считай, взрослые, я их обижать и обделять не собираюсь. С женой у меня уже лет десять договорённость – я её амуров не касаюсь, она моих. А живём в одной квартире, да и то не слишком часто, обычно она в городе – я на даче, или наоборот, просто в рассуждении приличий. Нельзя было в наше время генералам Центрального аппарата разводиться, да и незачем. А сейчас я в длительной командировке. И всё на этом…

– Как знаешь, друг мой, как знаешь. Распоряжения по службе будут?

– Распоряжение одно – я занимаюсь делами, ты при мне неотлучно.

– Так точно. Насчёт личной жизни, прошу иметь в виду – забыли. Как ничего и не было. Впредь до…

– До чего?

– Пока коммунизм не одержит победу во всемирном масштабе. Если проще – пока я не сочту этот вариант приемлемым. Или ты как-то определишься.

– Да что за ерунда. Мне что, всё-таки развестись? Штамп в паспорте показать? Я готов. Даже в церкви венчаться готов. Чего тебе ещё нужно?

– Не знаю, милый. Когда соображу – тебе первому скажу. Так куда едем?

– Никуда не едем. Идём пешком в мои новые служебные апартаменты. Я теперь трижды министр и ещё зам. председателя Ставки Верховного главнокомандования.

– Здорово! А комната отдыха там есть?

– У меня теперь есть сразу четыре служебные дачи. Тебе хватит?

– Мне и одной много, если ты имеешь в виду то, о чём я уже сказала. Идите вперёд, охраняемое лицо, и не оглядывайтесь.

Сквозь квартиру, как по подземному переходу, на другую сторону улицы Берестин с Тархановым, Фёст, Секонд и неотступно следующие за ними Мария с Ингой перешли в Империю.

Фёст, конечно же, прибыв по вызову первым, сидел в комнате Людмилы. Девушка уже почти совершенно поправилась, жёлтый сектор на экранчике гомеостата сократился до каких-то пятнадцати-двадцати процентов. У любой «нормальной» местной девушки этот прибор нашёл бы в организме больше нарушений и повреждений, чем у Вяземской. И живут же, не обращая внимания. Но Вадим, пусть и врач, и вообще беспечный человек, полюбив всерьёз впервые в жизни только в год своего тридцатилетия, переживал за невесту не меньше, чем молодая мамаша за своего первенца.

– Нет, милая, ты уж долежи хотя бы до завтра. Ничего вокруг не случится, мир не рухнет, и я Галину в соседней комнате соблазнять не собираюсь. Кстати, сейчас я её позову и предупрежу, чтоб следила строго. Советую запомнить, что по науке ты едва бы выжила, и вместо этой роскошной постели, где я тебя в ближайшие дни навещу, могла сейчас лежать на цинковом прозекторском столе. При том, что тебе эта сволочь своими пулями натворил, сплошь и рядом…

– Но не случилось ведь, – улыбнулась Людмила, тающая от его слов, для кого-то, возможно, звучавших бы весьма неприятно и даже цинично. – А почему ты его всё же не убил? Я бы за тебя кого хочешь убила…

– Всё ещё впереди. А вообще, я человек отходчивый. Раз сразу не грохнул… Теперь ему пожизненное организую, да не в санаторной камере, а на натурально сибирской каторге. Мне Секонд обещал поспособствовать. И велю твою фотографию в бараке повесить, чтоб до самой смерти не забывал…

– Ну ты у меня и садист, – обняла его Людмила. – Поцеловать тяжелораненую медицина не запрещает?

– Думаю, если немножко, то ничего…

Немножко затянулось до тех пор, пока Фёста не позвали.

– Ну, я побежал. Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит… Поэтому можешь спокойно валяться до завтра и развлекаться эротическими фантазиями. Чтобы ты поверила, как успешно выздоравливаешь, мы с тобой сейчас за счастливое спасение и вообще успех по рюмочке дёрнем. И – увы! Дела набегают, как волны цунами, и рушатся вниз стремительным домкратом…

В коридоре он придержал за руку Галину Яланскую, спешащую на кухню, чтобы приготовить какое-нибудь угощение обещавшему вот-вот прибыть высокому начальству. Она ещё вчера и представить не могла, что будет запросто общаться с настолько стремительно и до таких высот поднявшимися людьми, хоть и сама была «не из простых». Если уж «Валера», как они между собой называли Уварова, которого помнила простым капитаном, стал в одночасье полковником, а зараза Вельяминова «штабса» отхватила…

Яланская до сих пор не могла себе простить, что вовремя не сориентировалась, не перехватила парня под носом этой красотки. Настька тогда, словно из Смольного только что выпущенная, смотрела на мир наивными глазами и ничегошеньки не понимала. Особенно – в мужиках. На первое свидание в её шубке к Уварову бегала, от подаренного флакончика духов млела…

А Ляховы и Тарханов такую карьеру сейчас делали! С Государем Императором и соседским Президентом едва только не на «ты» разговаривают, водку вместе пьют и закуривают в царском присутствии без специального разрешения! В таких вещах Яланская толк понимала.

– Ты, Галя, посмотри за ней ещё, пожалуйста. Чтобы никаких фокусов. А то ведь и сбежать может…

Галина улыбнулась несколько надменно.

– У меня не сбежит, Вадим Петрович, не извольте беспокоиться. Другое дело – обо мне побеспокоиться некому. Остальные девки бегают, стреляют, кресты зарабатывают, а из меня сиделку и хозяйку постоялого двора сделали. Когда история в очередной раз переписывается. Как там у Пастернака? «Впервые за сто лет и на глазах моих меняется твоя таинственная карта…»

– А ты начитанная девушка. – Фёст посмотрел на поручика с истинным интересом. До этого он всё больше общался со своими валькириями, а тут и другие барышни не только весьма симпатичны, но и настолько умны! Кто бы мог подумать, что девица из другого времени и реальности наизусть Пастернака шпарить способна.

– Откуда ты – знаешь? – довольно глупо спросил Вадим.

– Господин полковник, – сощурила глаза девушка, – означенный поэт родился в тысяча восемьсот девяностом году и данный стих написал по поводу начала Первой мировой войны, общей для наших историй. А поэзию как таковую я с шести лет люблю и знаю наизусть очень и очень много. Примерно как средний акын…

Она улыбалась вроде бы простодушно, но и с тонким-тонким намеком, неизвестно только, на что. И ножку этак отставила, и в талии чуть изогнулась.

«Увы, красавица, на меня такие вещи именно в этом смысле не действуют, – тоже усмехнувшись, чтобы Яланская поняла, что её игра для взрослого мужчины чересчур прозрачна, – подумал Фёст. – А вот в другом…»

– Молодец, – совершенно искренне сказал Вадим. – Таких девушек я всегда ценил. Красивых, умных и эрудированных. Только обычно эти качества встречаются по отдельности. Тебе повезло. Можешь не горевать. Умом и обаянием имеешь шанс добиться гораздо большего, чем беготнёй с автоматом под пулями. Пойдёшь работать в мой личный штаб? Я теперь тоже надолго стану кабинетной крысой…

– По вам не скажешь, – снова улыбнулась Галина.

– И тем не менее. Так что работа тебе найдётся. Капитанский чин у вас, майорский у нас – это сразу. И должность что-то типа столоначальника, разведка, контрразведка, аналитика и всё такое. Пойдёшь?

– Я-то хоть сейчас, Вадим Петрович. А глаза никто никому не выцарапает?

– Пору-учик… – укоризненно протянул Фёст. – Это не мой стиль. Я вас именно на штаб-офицерскую должность приглашаю, а не в ППЖ…

– Что такое ППЖ? – Яланская такой аббревиатуры никогда не слышала.

– Походно-полевая жена. Был у нас в ту войну такой термин. Насчёт этого не беспокойтесь. Или – не надейтесь. Зато в новом чине и при власти вы себе жениха поинтереснее меня найдёте…

– Вот не прибедняйтесь, пожалуйста, Вадим Петрович, не кокетничайте. Это я в последний раз с вами в таком тоне говорю, на должности – не буду. Так что я согласна, вы поняли?

– Слава богу, пока поручик Яланская. Думаю, завтра-послезавтра мы с вами решим этот вопрос. Жить и работать придётся то там, то здесь. Но там – по преимуществу. В таком, как говорится, аксепте.

– У нас почти все девушки хотят там поработать…

– Обстоятельства покажут…

Теперь центр событий переместился на «имперскую сторону». Вскоре поданные к крыльцу автомобили везли Фёста с Берестиным и «местных товарищей» по удивительно похожей на свою иномирную копию Петровке в другой, в чём-то ощутимо другой, но в основном по стилю и духу тот же самый Кремль. В совершенно иначе отреставрированном корпусе, по другим лестницам, охраняемым не солдатами Президентского полка, а дворцовыми гренадёрами в форме времён Николая Первого, они поднялись в парадные апартаменты Чекменёва, где через огромные окна был великолепно виден Тайницкий сад. Здесь уже собрались, кроме хозяина необъятного и почти необозримого кабинета, Сильвия, фон Ферзен, еще несколько генштабистов и министр путей сообщения действительный тайный советник граф Клейнмихель с начальником службы военных перевозок генерал-лейтенантом Маклаковым.

– Хочу вам сообщить, господа, – здесь докладывал уже Секонд, как по-прежнему непосредственно ответственный за «Мальтийский крест», – согласие на переброску через Уральский тоннель трёх первоочередных дивизий от российских властей получено. То есть основную задачу мы выполнили. Теперь вопрос к вам, Пётр Андреевич, какую пропускную способность вы готовы обеспечить? В первые сутки, во вторые и так далее.

– Через входной портал мы можем непрерывно подавать эшелоны с интервалом в полкилометра, – доложил министр. – Другое дело – сколько времени займёт разгрузка людей и техники. Грубо считая, один эшелон – один батальон. По нормам выгрузка и освобождение путей для следующего – два часа. То есть на дивизию минимум сутки.

– Долго, граф, есть способ ускорить? – поморщился Чекменёв.

– Мне кажется, господин министр упустил один немаловажный момент, – крутя в пальцах незажжённую папиросу, с места сказал Ферзен. – Я не помню, чтобы перед входным и за выходным порталом были оборудованы разъезды. Как вы думаете организовать освобождение путей для следующего эшелона?

Министр посмотрел на Маклакова, тот, растерянно, на Секонда.

– Да, господа, – встал с места Вадим. – Спасибо Фёдору Фёдоровичу. Тут у нас получается… Да чёрт знает что получается. Это прежде всего мой просчёт. Я не железнодорожник и вообще всё время держал в уме, что первоначальный план предлагает сквозное движение через тоннель до стыковки с тем Транссибом. О том, чтобы подъехать и развернуться, по-моему, и речи не было. Ход событий нас опередил. Сейчас я понял проблему. И как у нас с вариантами, господин генерал-лейтенант? – задал он вопрос начальнику службы перевозок. – Вы в таких делах куда поопытнее нас…

– Вариант всего один, господин полковник, – ответил Маклаков. – За выходным порталом у нас готово всего три километра путей. Но есть приличная шоссированная автодорога. От последней нашей станции, оснащённой достаточным количеством маневровых путей, до входного портала пятнадцать километров. Значит, пехоту нужно выгружать там и – переменным аллюром к тоннелю и на ту сторону. Освобождённый подвижной состав переформировывать, загружать до предела технических возможностей боеприпасами и тяжёлым вооружением, полным ходом гнать вперёд, выгружать на той стороне вручную и снова назад, под погрузку. А на освободившийся «Главный ход» – следующий состав. Так мы сумеем примерно сбалансировать темпы переброски людей и техники. А что вы решите делать на той стороне – уже не моя епархия.

– Спасибо, Николай Валерьевич. С той стороной мы как-нибудь решим, а вы начинайте работу по этой схеме. Может быть, попутно ещё какую рационализацию придумаете.

– Придумывать ничего не надо, – сказал Клейнмихель. – На сооружение приличного разъезда прямо перед порталом потребуются примерно сутки, если, конечно, шпалы и рельсы прямо в грязь не класть. Сделаем – и тоннель заработает в плановом режиме.

Дивизии, предназначенные к переброске, уже неделю ждали приказа в полевых лагерях вдоль железной дороги. Пока что личный состав постигал основы теории параллельных миров, политическое и экономическое устройство сопредельной России, организацию её армии, технику, вооружение, особенности повседневной жизни и многие другие, обычные перед вступлением в иное государство предметы.