56

Иерусалим, Иудея

Обращение Савла вызвало недоумение в синедрионе. А новость о его возвращении в столицу была воспринята священниками как провокация. Когда назаряне обращали иудеев в свою веру, это было еще не так страшно, но обращение их главного преследователя могло быть истолковано как доказательство могущества Иешуа.

Старейшина Ханаан, выполнявший обязанности Каифы в его отсутствие, собрал чрезвычайное заседание, не дожидаясь утра. На этом заседании Савл был обвинен в убийстве Иосифа Аримафейского и членов его семьи. В ожидании возвращения Пилата, который должен был утвердить смертный приговор, охране Храма было приказано разыскать их бывшего начальника и арестовать его. Выполнить эту задачу было особенно сложно в Пасхальную неделю, когда за счет паломников население Иерусалима увеличилось в четыре раза.

Савл с Иудой растворились в этом людском море, где их непросто было узнать. В самом деле, невозможно было проверить всех проходящих через ворота города, когда они валили толпами. Спускаясь при свете факелов по извилистым тропинкам, ведущим к Южному тракту, Савл заразился настроением толпы, поющей псалмы. Он был на вершине блаженства.

Когда стали наконец-то видны высокие стены Святого города, солнце уже поднималось над башней Антония и новообращенный не смог сдержать слезы. Он уехал из столицы преисполненный ненависти и злости, а теперь его душа была полна милосердия и сострадания. Но хотя Бог и простил ему грехи, Савл знал, что получить прощение людей будет гораздо труднее. А встреча с Одиннадцатью апостолами, которую он лелеял в мечтах, вызывала у него трепет и волнение. Им вместе предстояло столько всего совершить! Но помимо этого нужно было, чтобы Ловец человеков согласился отпустить ему грехи.

Встреча должна была состояться в квартале ессеев, на горе Сион.

– Подожди меня здесь, – попросил его Иуда. – Будет лучше, если сначала я поговорю с ними.

Савл согласился с этим и провожал его взглядом, пока тот поднимался по лестнице. Он глубоко вздохнул, чтобы снять внутреннее напряжение, и повернулся спиной к дому. Он не мог оторвать взгляд от открывающегося с горы Сион великолепного вида на бурлящий Святой город.

Массивная балка поддерживала потолок просторного помещения, в котором в нескольких подсвечниках горели свечи. Их свет время от времени освещал лица апостолов, собравшихся на первом этаже, а их изогнутые тени танцевали на потрескавшихся стенах. Они слушали, как проклятый ученик страстно защищал раскаявшегося:

– Не судите его по делам, совершенным в прошлом, – увещевал апостолов Иуда. – Я слышал, как он проповедовал, теперь это совсем другой человек!

– Никто не может измениться до такой степени, – возразил невысокий коренастый человек лет сорока.

– И это говоришь ты, Матфей? Тот, кто собирал подати для Рима в Капернауме? Подати, увеличенные вдвое или даже втрое, ты выколачивал из своих собратьев и тратил на оргии. Разве ты не изменился после общения с Иешуа?

Раздался смех, и Матфей потупил взгляд. Такому доводу трудно было что-либо противопоставить, как ему, так и остальным, поскольку всем было в чем каяться перед крещением.

– Разве не у каждого из вас были прегрешения? – продолжал Иуда. – Разве не у каждого было право на обращение? Почему же тогда вы отказываете ему в этом праве? Его разыскивает охрана Храма. Уже одно это является подтверждением моих слов, не так ли?

Апостолы повернулись к Иакову, который тоже высказал свои сомнения:

– Почему Учитель выбрал в качестве проповедника своего учения человека, который осудил его и преследовал его учеников?

– Потому что Иешуа никогда ничего не делал так, как все остальные. Я лишь прошу вас встретиться с ним и составить о нем свое мнение. Вы не узнаете его. У него изменилась даже манера выражать свои мысли. Иешуа явился ему на пути в Дамаск, Савл ослеп на три дня. Три дня он пребывал во тьме и боролся с самим собой и в конце концов раскаялся. Теперь он видит.

– Он-то видит, а вот видишь ли ты? Я в этом сомневаюсь, – заявил Петр, входя в помещение, где собрались апостолы. – Неужели его добродетельное поведение затмило твой ум?

– Как раз я вижу, Петр! И я был свидетелем его поступков. Он окрестил двести неофитов в Дамаске. Святой Дух говорит его устами!

Обеспокоенный услышанным, так как понимал, что это подразумевает, Ловец человеков задал вопрос:

– Так ты его крестил?

– Он хотел принять Иешуа, – ответил Иуда, оправдываясь. – Как же я мог ему в этом отказать?

Тогда Петр закрыл глаза и вздохнул, затем положил левую руку на его левое плечо и сказал:

– Человек, которого ты крестил, убил Марию, Шимона, десятки наших собратьев и, возможно, даже сына нашего Учителя. И этого не изменишь, Иуда.

– Если Бог не решит по-другому! Разве ты не веришь, что Тот, кто делает слепых зрячими, а глухих слышащими, может излечить и глухоту сердца, и слепоту души? Я ручаюсь за…

– Он не может быть одним из нас, – перебивая его, спокойно произнес Ловец человеков.

Иуда недоуменно посмотрел на Петра, потом окинул взглядом остальных апостолов, стараясь найти у них поддержку, но безуспешно. Тогда он снова бросился в наступление, на этот раз более резко:

– Скажи на милость, кто мы такие, чтобы препятствовать человеку, желающему обрести спасение?

Петр молча смотрел на Иуду, ему нечего было на это сказать.

– Согласись, по крайней мере, встретиться с ним, – продолжал Искариот, – и если он тебя не убедит, я подчинюсь твоему решению.

Петр посмотрел на Иакова, тот одобрительно кивнул.

– Хорошо, – сказал Ловец человеков. – Но, если мои собратья не будут возражать, я желаю поговорить с ним с глазу на глаз.

Вокруг дубового стола с пасхальной едой стояли плетеные кушетки. Сидящий на одной из них Савл ожидал прихода главного апостола, как осужденный ждет исполнения приговора.

– Именно в этой трапезной была последняя наша вечеря, – сообщил Петр, входя в комнату. – Он знал, что его час пробил. А теперь наш?

– О чем ты говоришь? – удивился Савл.

– О той миссии, которую тебе поручил Пилат. Вы ведь поделили с ним роли, не так ли? В то время как он уничтожает иудейские секты на Гаризиме, ты занимаешься назарянами.

– Если в сказанном тобою есть хотя бы крупица истины, почему же тогда я вас не арестовываю?

– Потому что ты узнаешь о нас больше, собрав нас всех вместе, а не пытая нас.

Слово «пытая» пробудило болезненные воспоминания у Савла о том зле, которое он совершал в прошлом. Он печально улыбнулся, подумав о том, как непросто ему будет заставить других поверить в то, что он настолько изменился. Ведь даже если грешник и раскаялся и переродился, его грехи останутся в сознании тех, кто стал его жертвами.

– Я покончил с ложью, Петр, – признался Савл. – У меня больше нет тайн, ни от тебя, ни от кого бы то ни было. Спрашивай меня обо всем, что ты хочешь узнать, и я тебе отвечу. Может быть, тогда ты поймешь, брат мой, что напрасно осуждаешь меня.

– Ты – кто угодно, только не брат мне, – запротестовал Ловец человеков.

После этого он сел за стол напротив Савла и начал расспрашивать его:

– Что ты сделал с Давидом?

– Ничего. И не потому, что я не хотел его арестовать, просто Яхве сбросил меня с лошади, чтобы не дать мне совершить это. Он лишил меня зрения. Так что я обязан своим обращением сыну Иешуа.

– Где же он в данный момент?

– Мне об этом ничего не известно. Но… ему нечего бояться. Его оберегает рука Всевышнего.

– Она оберегала и Марию, – возразил Петр, с ненавистью глядя на него. – И все же ты ее убил.

– Женщине не подобает говорить на собрании, брать слово! – возмутился Савл. – А тем более руководить общиной! Женщина должна повиноваться, как это предписывает Закон.

– Иешуа изменил его. Если ты в него веришь, то не можешь так думать.

– Я всего лишь напомнил, что говорит Закон наших предков.

– Наших предков? Ты выдаешь себя за иудея, имея римское гражданство. Как такое может быть?

– В Тарсе мои приемные родители занимали высокое положение. Можно купить все, на что есть цена. Даже римское гражданство.

– А кто твои настоящие родители?

– Их угнали в рабство римляне. Я спасся, спрятавшись в колодце.

– Тарс ведь населяют греки. Следовательно, твои приемные родители были язычники, а значит, и ты тоже.

– Я был язычником.

– Ты поклонялся идолам?

Повисло неловкое молчание, и Петр подумал, что признания закончились. Но Савл продолжил:

– Если бы ты был сиротой и тебя бы кто-нибудь добровольно взял на воспитание, ты бы тоже принял его обычаи, не правда ли? У меня ведь Торы не было под рукой, – с иронией добавил он.

Петр не сомневался, что ответы Савла были искренними, и он решил перейти к более провокационным вопросам:

– Почему Пилат приказал убить Иосифа Аримафейского?

– Теперь это уже не имеет значения, – уклончиво ответил Савл.

– Это мне решать.

– Тебе не нужно это знать.

– Я должен знать все, – резко произнес Ловец человеков, – если ты хочешь стать одним из нас. Я полагал, что тебе нечего скрывать.

Они молча смотрели друг на друга. Слезы выступили на глазах обращенного, он готов был рассказать правду.

– Это я его убил, – признался он, с трудом выговаривая слова. – И не только его одного… Его жену и… его детей также. И мне не хватит целой жизни, чтобы искупить эти грехи.

Потрясенный этим признанием, которое лишь усилило в нем чувство ненависти, Петр набросился на своего собеседника, переворачивая тарелки с пасхальной едой, которые были так заботливо расставлены.

– Как ты мог совершить подобное? – негодовал он.

– Я же тебе сказал: я был тогда другим. Успокойся…

– Не успокаивай меня! Мы оба знаем, кто ты такой на самом деле, – создание столь грешное, что тебе нет прощения!

– Меня простил сам Иешуа.

– Никогда не произноси его имени! – гаркнул Петр.

– У него были все основания отправить меня в ад, но он этого не сделал. Он решил дать мне еще один шанс. Почему ты не можешь так поступить? Разве ему никогда ничего не приходилось прощать тебе, Петр?

Его последние слова заставили Ловца человеков засомневаться. И петух, молчавший все эти годы, прокукарекал в голове Петра.

Он отпустил Савла, отвернулся от него и, подойдя к окну, стал смотреть на палестинскую ночь. Гнев постепенно угасал в этом удивительно ранимом великане.

– Я не Иешуа, Савл. Я даже не скала, как он обо мне думал. Я – обыкновенный человек со своими слабостями, предубеждениями, ограниченными возможностями. Я помню, как спросил его в Галилее: «Господи, сколько раз злопамятный человек…» «Такой, как ты», – перебил он меня. «Да, такой, как я, – согласился я. – Сколько раз такой злопамятный человек должен прощать своему брату, если тот продолжает причинять ему зло? До семи ли раз?» И Иешуа ответил мне: «До семижды семидесяти семи раз». Вот видишь, Савл, мне еще тоже нужно совершенствоваться.

– Меньше, чем мне, Петр. Но… «Никогда не поздно это сделать», – вот что мне сказал Иешуа, и я хочу в это верить. Теперь мое имя Павел, и я прошу тебя называть меня так. Как все новорожденные, я учусь пользоваться светом, но с помощью всех вас, я полагаю, у меня есть шанс исполнить свою миссию.

– О какой миссии ты говоришь, Павел? – спросил Иаков, присоединяясь к ним. Сарказм, с каким он произнес это имя, не предвещал ничего хорошего.

– Ну что ж… Это все, что я хотел вам рассказать, – пробормотал обращенный, не ожидавший увидеть брата Иешуа.

Он прошелся по комнате, понимая, что то, что он собирается сообщить, шокирует апостолов:

– Учитель доверил мне миссию нести его слово необрезанным.

– Мы не против, чтобы язычники присоединялись к нам, но они должны подчиняться Законам Моисея.

Савла удивило выражение несогласия на лице Петра, который не столь негативно относился к крещению язычников, и он осмелился сказать:

– Речь идет не о том, чтобы навязывать наши традиции новым ученикам, которых нам удастся…

– Тора – это не традиция, Савл, – перебил его Иаков. – Это – дар Божий.

– Тора является сводом моральных законов, а обрезание – увечьем! – вспылил Савл. – Единственный истинный дар Божий, который был нам дан, – это его единственный сын, Христос.

– Что-что? – поразился Иаков.

– Христос! Мессия. Сын Божий. Его воплощение!

Петр и Иаков обменялись осуждающими взглядами, но только у Петра хватило выдержки высказать причины своего осуждения:

– Иешуа не был Сыном Божьим, Павел, – улыбнулся Ловец человеков. – Он был Сыном Человеческим, таким же, как ты и я. И он нам дорог именно благодаря своей человеческой природе. У Бога не бывает страха перед пытками. У Бога не течет кровь, он не страдает! Он не просит о помощи, находясь на кресте, не чувствует себя покинутым!

– Я понимаю тебя, Петр, ведь ты знал Иешуа живым человеком, а вот мне он явился воскресшим животворящим духом. Последним Адамом!

– Ты несешь чушь, Савл! – прервал его речь Иаков. – Мой брат не был Сыном Божьим, и я не знаю, в какого Христа ты хочешь верить! Это был мой старший брат, человек, рожденный, как и я, от семени моего отца Иосифа из лона моей матери Марии! Поэтому не вздумай проповедовать свое извращенное учение, так как оно не имеет ничего общего с посланием Иешуа!

– Послание Иешуа не предназначено только для тебя, Иаков, и для группки выдающихся личностей! Христос, в которого я верую, отдал свою жизнь во искупление грехов всех людей, а не только избранного народа, который считает себя вправе решать, кто имеет право быть спасенным, а кто не имеет!

Теряя терпение, Иаков вышел из комнаты. Савл воспринял уход брата Иешуа как свое поражение.

Петр понял это. Он с интересом посмотрел на своего давнего врага.

– Крещение на самом деле не изменило тебя, Павел, – заметил Ловец человеков уже совершенно спокойно, совсем не с той горячностью, с какой начал разговор.

– Да нет, оно как раз изменило меня! Оно превратило меня в более ревностно верующего человека.

– Более ревностно? – переспросил, улыбаясь, Петр. – Почему бы тебе не создать свою собственную религию, Павел, если твои убеждения столь сильно отличаются от наших? Создай церковь… как ты ее назвал?

– Христову.

– Церковь Христову… Для христиан? Со своим собственным толкованием Торы и послания Учителя, предназначенного для необрезанных. Но не делай из Иешуа полубога, чтобы он понравился большему количеству людей, потому что он не имеет с этим ничего общего. Ты его не знаешь, Павел. Ты не был рядом с ним каждый день в течение трех лет, а вот мы были.

– Я прибыл сюда, в Иерусалим, Петр, потому что меня попросил об этом Иешуа и потому что Святой город связывает меня со всей историей Израиля, начиная от Авраама. Но я не ожидал, что попаду в ловушку, устроенную лжебратьями.

– Здесь нет никакой ловушки, Павел, и никаких лжебратьев, как ты выразился. Если Учитель и в самом деле говорил с тобой по пути в Дамаск, он должен был тебе об этом сказать.

– Да, он говорил со мной. Но, раз вы отказываетесь услышать его послание, я понесу его сам по всему свету. Потому что я не тринадцатый его апостол, а первый.