15

Иерусалим, Иудея

Храм теперь уже остался далеко позади, и они наконец-то смогли отдышаться. Фарах упала на стенку и издала победный крик. Она ликовала, ее лицо сияло. Что касается Давида, то он все еще не мог поверить, что выбрался невредимым из этого людского водоворота. Согнувшись пополам, упираясь руками в бедра, он пытался восстановить дыхание.

– Ну как? – спросила Фарах.

– Здесь всегда так? – поинтересовался юноша, поглядывая назад.

Он боялся, что за ними гонится целое войско.

– С каждым днем все хуже и хуже, но… мы уже смирились.

Предпочитая не обращать внимания на разыгравшуюся драму, весь квартал продолжал усиленно готовиться к празднованию Пасхи. В лавках толпились покупатели, торговцы зазывали паломников, дети дрались из-за тяжеленных ведер, которыми они набирали в колодцах воду.

– Не расстраивайся! – воскликнула Фарах. – Сегодня самый лучший день в моей жизни! Мой хозяин убит, и теперь я свободна!

– С твоими прекрасными татуировками не думаю, что это надолго, – заметил Давид.

– Раз боги смогли меня освободить, то смогут и защитить, – заявила она с наивной уверенностью набожного человека.

Давид, улыбаясь, окинул ее взглядом. От этой маленькой строптивой девушки будто исходило какое-то сияние.

– Ты уже определился, где остановишься на ночь? – поинтересовалась она.

– Разумеется. Я должен отправиться к моему…

Внезапно Давид замолчал. Он знал, куда должен был отправиться, но не имел ни малейшего представления о том, где скрываются назаряне. Он смутно помнил комнату с высоким потолком, в которой семь лет назад собирались ученики, но он недостаточно хорошо знал Святой город, чтобы туда добраться самому. Может быть, Фарах помогла бы ему? Но разве можно довериться этой дикарке, готовой отдаться тому, кто больше заплатит? И потом, если римляне и стражники Савла не смогли обнаружить назарян, откуда же знать этой молодой проститутке, где они находятся?

В любом случае у него не было особого выбора. В Иерусалиме он никого не знал, поэтому ему придется довериться Всемогущему. Так что он собрался с духом и признался Фарах:

– Я ищу того, кто зовется Ловцом человеков. Это один из назарян, которого разыскивают римляне и стражники Храма. Ты не знаешь, где его можно найти?

При этих словах шаловливая улыбка сразу слетела с губ молодой египтянки.

– А зачем он тебе нужен? – насторожилась она.

– Он друг моего дяди Иакова, тоже назарянина. Ты знаешь, где они могут находиться?

– Возможно. А если знаю, что я с этого буду иметь?

Давид вздохнул, расстроенный ее продажностью, и с подозрением посмотрел на нее:

– А как ты мне докажешь, что знаешь?

– Я не переборчива. Мои клиенты приезжают из разных уголков земли.

Юноша поднял взгляд к небу, потом порылся в кармане своего плаща и достал оттуда четверть таланта медяками – столько он зарабатывал за полдня на сборе винограда.

– Вот все, что я могу тебе предложить.

Фарах скривилась и презрительно присвистнула:

– Не много же ты предлагаешь за то, что хочешь получить. Рассказывают, что те, кто помогает назарянам, в результате, как и они, оказываются на кресте.

– Мой дядя Иаков даст тебе десять сестерциев. Возможно, это будет твой самый большой заработок за день!

– Что ты знаешь о моих заработках? Я пользуюсь успехом, понятно тебе?

– Я в этом не сомневаюсь.

И он протянул девушке свою медь. Она колебалась. Тогда он добавил:

– Там ты сможешь и поужинать вечером. А может быть, даже переночуешь, пока будешь искать применение своему новому статусу «свободной рабыни».

Она спрятала мелочь в карман с плутоватой улыбкой, осмотрелась и чуть слышно велела:

– Иди за мной.

Они свернули на маленькую улочку, заполненную прохожими, прошли несколько кварталов – ткачей, сапожников, корзинщиков. Фарах сворачивала то вправо, то влево. Она шла по этому лабиринту, как по собственному дому. Давид подумал, что, если бы ему пришлось возвращаться без нее, он бы никогда не нашел дорогу.

– Ты из их секты? – спросила Фарах, незаметно взглянув на него.

– Не совсем так. Мой отец был одним из них.

– Почему «был»? Его что, арестовали?

– Да. И… он сбежал, некоторым образом.

Сама того не подозревая, Фарах задела Давида за живое. Юноша хотел было остановиться, но это означало бы не удовлетворить любопытство молодой рабыни.

– А где же он сейчас?

– Мне об этом ничего не известно, – нахмурился Давид.

– И твоя мать, полагаю, тоже не знает, где он. Ищите женщину. Мужчины все одинаковы.

– Нет. Мой отец… не такой, как все.

Фарах уловила взволнованность в голосе Давида и решила не расспрашивать его больше. Они вошли в темный длинный туннель, усеянный отбросами, с тошнотворным запахом, выйдя из которого оказались на перекрестке натоптанных дорог, вдоль которых стояли полуразрушенные халупы.

– Я тебе назвала свое имя и жду, что ты назовешь свое.

– Давид. Из Назарета.

– Хм… Галилеянин! – воскликнула она. – Из всех жителей Палестины лучше всех целуются именно галилеяне, ты об этом знал?

– Нет, – рассмеялся он.

– Ты чего, что я смешного сказала?

– Ничего… Ты ничего такого не сказала, – улыбнулся он. – Далеко еще?

– А что, если далеко, ты не пойдешь?

– Нет, я не это имел в виду…

– Тогда чего ты об этом спрашиваешь?

Ему явно не удавались ответы на ее вопросы. Давид не привык разговаривать с горожанами. После семилетнего затворничества в пустыне он не знал, как себя вести. Фарах заметила его смущение и нашла это трогательным.

– Что тебе здесь надо? – спросила она.

– Я никогда еще не был на Пасху в Иерусалиме. Мне хотелось посмотреть, как здесь празднуют, хотя бы раз!

– Почему только раз?

– Ну… Это непросто объяснить, – вздохнул он, пожимая плечами.

– М-да… вид у тебя тоже непростой, ты ведешь себя как мальчик.

И тут они оба рассмеялись.

Давид обогнул лужи с застоявшейся водой, из которых пили бродячие собаки, похожие на гиен. Фарах предупредила его:

– Не смотри на них, они очень злобные.

Чем больше Давид и Фарах углублялись в сердце этих восточных трущоб, тем ужаснее была нищета, окружавшая их. По улицам шатались оборванные, босые, сопливые дети. Они были такими же костлявыми и грязными, как и те, кто, вероятно, были их родителями.

Неужели же назаряне решили обосноваться в забытом Богом Иерусалиме?

– Видишь кусты тамариска там, на углу улицы? – пробормотала Фарах. – Прямо за ними есть полуразрушенная лестница, ведущая к старой дубильне. Там они и собираются.

– Ты не пойдешь со мной? – задал вопрос юноша.

– Я здесь покараулю, на случай, если кто-нибудь нас выслеживал. Когда я увижу что-нибудь подозрительное, я подам тебе сигнал.

Она сунула большой и указательный пальцы в рот и два раза свистнула. Давид кивнул. Он уже направился было к кустам тамариска, но она его окликнула:

– Эй! Назарянин! – Он повернулся к ней. – Не забудь о моих десяти сестерциях, хорошо?

Он улыбнулся, кивнул и пошел дальше. Идти ему пришлось по улочке вдоль кривых стен, по которым бегали ящерицы. Потом он замедлил шаг, незаметно осмотрелся и исчез за сплетшимися ветками кустов.

За ними он обнаружил лестницу, о которой говорила Фарах, и стал подниматься по щербатым ступенькам. Поднявшись на второй этаж, юноша вошел в сводчатое помещение с несколькими окошками. Через них проникали внутрь лучи солнца, в которых танцевали пылинки, и такое освещение придавало этому месту вид святилища. Это резко контрастировало с едким запахом кожи и кислоты, который впитался в стены старой дубильни. Вероятно, когда-то здесь дубили шкуры животных, принесенных в жертву в Храме.

Давид медленно пошел вперед между давно не используемыми чанами и бадьями, всматриваясь в полумрак. Вскоре послышались голоса молящихся, которые становились все громче по мере того, как он продвигался вперед. От дрожащего света свечей на потолок падали тени собравшихся здесь людей.

Внезапно голоса смолкли и наступила тишина.

Не прошло и минуты, как какой-то верзила с комплекцией Геракла схватил юношу и, припечатав его к стене, поднес нож к его подбородку.

Давид от ужаса не смел даже пошевелиться.

Тонкая струйка крови медленно потекла у него по шее.

– Кто тебя подослал? – спросил великан низким гортанным голосом.

– Никто. Моя мать не знает, что я здесь, да и дядя Шимон тоже.

– Давид?

Детская улыбка засияла на лице Ловца человеков. Мальчуган, которого он так часто утешал, когда тот расстраивался из-за поломанной игрушки или сбитого колена, стал взрослым. Он так сильно сжимал Давида в объятиях, что юноша некоторое время не мог дышать.

– Кто-нибудь поверит, что я носил тебя на плечах? Ты разве меня не узнаешь?

– Это было так давно, Петр! – произнес серьезным тоном Давид. – Годы римского владычества изменили нас всех.

– Это верно, – согласился апостол, отметивший, что мальчик вырос. – Что привело тебя сюда?

– Я хочу знать, где похоронен мой отец.