17

Американское посольство, Триполи, Ливия

На территории американского посольства царило оживление. В холле главного здания висел полуобгоревший американский флаг, а под ним – портрет Обамы, изрисованный черным фломастером. Под фотографией неизвестный «художник» с последней прямотой приписал: «Американская обезьяна, возомнившая себя властелином мира».

Въезд на территорию охраняли трое стражей. Они сидели, развалившись в креслах в тени пальм, и увлеченно гоняли игрушки на своих мобильниках, изредка бросая взгляд на экраны мониторов видеонаблюдения.

Один из командиров сектора, Муса Аба – мужчина за сорок, с жесткой блестящей бородой – сидел, положив на стол ноги. Он был без носков, но в сапогах змеиной кожи (которые были ему великоваты) и отвечал на вопросы английских и американских журналистов.

Перед ним стоял поднос с кентуккийской курицей. Муса обожал курицу, жаренную в сухарях. Еще вчера она лежала в холодильнике, составляя часть личных запасов посла, а сегодня перешла в его личную собственность… Он поедал хрустящие ломтики, вытирал рот рукавом и время от времени отводил в сторону руку с телефоном, чтобы потребовать острого горчичного соуса: «Да, я же сказал: горчичного! Для курицы!» Высокий чернокожий мужчина, прислуживавший ему, бегом бросился вон из комнаты, но через двадцать секунд вернулся обратно и, вжав голову в плечи, пробормотал, что не понял, какой именно соус должен принести. Муса швырнул в него пустой банкой с желтой этикеткой, на которой ярко выделялись красные буквы. Тот поймал банку на лету.

Муса трещал без умолку, явно развлекаясь. Журналисты звонили один за другим. На некоторых его треп производил впечатление. «Да, мы занимаем весь периметр. Нет, ничего не разрушено. Могу скинуть вам фото спортзала. Убедитесь, что там все сверкает. Я утверждаю, что благодаря нам посольство США находится под надежной охраной…» Он засмеялся. Получилось, что он в первый раз сказал правду. Он действительно расставил охрану по всей территории, чтобы не дать другим группировкам захватить трофей, о котором мечтает каждый исламист на земле, – американское посольство. Забаррикадировавшись в этой берлоге, охлаждаемой мощными кондиционерами и набитой всевозможной техникой, он не замечал, как бегут часы.

Пока он говорил, один из его помощников получал сообщения с разных участков ливийского фронта. Молодой боевик с густой бородой, в джинсах и клетчатой рубахе, негромко передавал Мусе последние сведения:

– Бои в восточных кварталах… С другой стороны города – атака этих ублюдков из Зинтана… В Бенгази вроде спокойно.

– А что эти козлы из парламента?

– Парламент заседает в трюме парома в Тобруке.

– В трюме греческого парома в Тобруке! Лучше не придумаешь! Мы потопим их как крыс! – прорычал Муса, прикрыв ладонью трубку.

В захваченном им кабинете он ничего не стал трогать, только приказал поставить у стены как можно больше телевизоров, чтобы одновременно смотреть сразу несколько информационных каналов. Муса внимательно следил за происходящим в мире.

А жить в мире становилось все интереснее. С каждым днем росло число бородачей. Вот прямо сейчас он наблюдал на двух разных экранах две картинки: на канале Евро-ньюс пела бородатая Кончита Вурст («Гей-трансвестит на официальном европейском телевидении!»), на BBC маршировала через иракские пески колонна вооруженных до зубов бородатых людей. «Франс-24» передавал пресс-конференцию Олланда, который отбивался от обвинений бывшей жены. «Олланду тоже пора отпустить бороду!» – прокомментировал Муса, но его прервал запыхавшийся чернокожий раб:

– Горчичный соус, команданте!

– Не больно-то ты торопился! У меня уже курица остыла! А сейчас вали отсюда, черножопый, от тебя воняет! – Он пробормотал в трубку: – Sorry, wait a second… (у него на проводе была «Гардиан»), – взболтал содержимое банки и щедро полил куриные наггетсы густым желтым соусом, примерно столько же выплеснув себе на комбинезон.

Через несколько минут помощник – его звали Ахмед – сказал, что получено сообщение с грифом «СРОЧНО. ВАЖНО. КОНФИДЕНЦИАЛЬНО» от Воинов армии Аллаха:

– Это видео, довольно длинное. Я уже скачиваю…

– Все, кладу трубку. Вызывай бойцов.

Ахмед передал видео на центральный пульт, и на всех экранах возникло одно и то же изображение. На черном фоне появились выведенные каллиграфическим почерком белые буквы. За кадром звучал усиленный динамиками голос муэдзина: «Я брошу в сердца тех, которые стали неверующими, ужас; рубите же их по шеям». Коран, сура 8, аят 12.

Затем показали западного заложника, который говорил, что во всем виноват Запад, и его палача с маской на лице; наступила тишина, нарушаемая только потрескиванием помех. Палач опустил кинжал и перерезал осужденному глотку. Одним сильным и точным движением. Крупным планом – фонтан крови. Затем – труп заложника.

Двое мужчин в кабинете посла наблюдали за казнью молча, перебегая глазами с экрана на экран, словно желая сполна насладиться видом жертвенной крови. Прилив адреналина заставил расшириться их зрачки. Они чувствовали себя перед лицом Бога. Наконец-то. Всевышний – с тем, у кого в руке кинжал. Он и есть этот кинжал, сеющий ужас в сердцах назореев, да святится Имя Его.

Досмотрев видео, Муса Аба прочистил горло и сказал:

– Ты заметил, что эта еврейская свинья была в оранжевой робе?

– Конечно.

– А ты знаешь, откуда она взялась?

– Такие робы напяливают на нас американцы, когда мы попадаем в Гуантанамо.

– Правильно. Найди где-нибудь материи точно такого цвета. Надо нашить из нее комбинезонов. Они могут нам понадобиться…

Как всегда по средам, Мусу навестили друзья. Амайаз и Али. Серьезные парни, с которыми можно говорить обо всем. Муса принял душ, слегка подстриг бороду и переоделся в чистый комбинезон – такой же, как тот, что снял: коричневого цвета, с молниями на рукавах, внизу брючин и на груди (эта застежка спускалась до самой промежности). Теперь, когда он стал известной личностью («You are a legend», – сказал ему саудовский журналист), приходилось следить за своим внешним видом. Тот же саудовец подарил ему биографию Че Гевары, ознакомившись с которой он и приказал называть себя «команданте». И правда, в переливчатых сапогах змеиной кожи он выглядел на все сто. Он посмотрелся в зеркало и остался доволен. Настоящий арабский воин.

Сенегалка Айсата подмела у него в комнате и принесла чай. Айсату ему подарил Амайаз, который привез ее вместе с предпоследней партией кокаина. Пухленькая, низенькая (росту ей добавляли шлепанцы на каблучке), она всегда была в хорошем настроении; у нее были плечи цвета меда и спелых фиников и большой рот с красиво очерченными губами. Ей вполне подходило ее имя, означавшее «грация». Она нравилась ему гораздо больше сомалиек – длинных, тощих, похожих на больных туберкулезом коз и вечно мрачных.

В следующий раз, когда его спросят, что он хотел бы получить в подарок (Амайаз пообещал ему, что Айсата – первая, но не последняя), он закажет себе блондинку. Западную сучку. Нет лучше способа борьбы с неверными – до того, как дашь им лизнуть свой кинжал, – чем трахать их баб.

В берлогу команданте Мусы скользнул, пробившись сквозь пальмовые листья, солнечный луч – божественный вечерний луч. Перед дверью сидели и играли в кости его телохранители, положив на пол рядом с собой калаши. Амайаз и Али устроились в глубоких креслах с бутылкой виски. Под ногами у них лежали, образуя мозаику, мягкие пушистые ковры. Кондиционер гонял затхлый воздух, смешанный с табачной вонью и запахом мокрой псины. Эти ковры Мусе преподнес тоже Амайаз, утверждавший, что их у него больше десяти тысяч – один дороже другого. Он натащил их из разных исламских стран, а хранил в пещере Адрар-Ифораса.

– Надеюсь, теперь ты станешь звать меня Амайазом Щедрым, – сказал он, раскладывая свои дары.

До сих пор он был известен как Амайаз Жестокий, Амайаз Посредник или Амайаз Вероломный.

Муса часто со смехом говорил ему: «Тебе доверяют те, кто с тобой незнаком. Ты умеешь задурить людям голову. Знали бы они, каков ты на самом деле – негодяй до мозга костей. За это я тебя и люблю».

Амайаз родился больше 60 лет назад посреди барханов, но неподалеку от колодца. Едва покинув материнскую утробу, он ощутил дыхание пустыни. Дед обучил его языку камней и племенной мудрости. Дед умер. Отец тоже умер (осев на одном месте, он поставил шатер во дворе своего дома). Умерли и братья (их убили члены алжирской партии «Исламский фронт спасения» в 1980-х).

Самым печальным днем в своей жизни Амайаз считал тот, когда он в первый раз пошел в школу. Он почувствовал себя мулом, привязанным к столбу. Неудачи избороздили морщинами его лицо, выбелили его бороду, обуглили его щеки. Вечно в лагере проигравших, вечно понукаемый другими, он сражался с палестинцами, служил наемником у Каддафи и гонялся за исламистами. После смерти Полковника ему пришлось срочно перекрашиваться, что он в очередной раз и сделал.

У него имелся свой «хрустальный шар» – Сахара. Ничто не могло укрыться от его глаз – таких же голубых, как его тюрбан. Они обшаривали окрестности, все замечали и все запоминали. Его репутации ясновидящего немало способствовала сеть осведомителей, снабженных спутниковыми телефонами, и целый парк пикапов с десятицилиндровыми двигателями. Тот, у кого возникала нужда поймать и доставить заложника, купить оружие, спрятать партию наркотиков, найти и оборудовать укрытие для отряда боевиков, связывался с Вероломным, и тот отвечал: «Сейчас буду». Он был одним из немногих, кто мог с быстротой ветра и легкостью пыли пересечь пустыню, выжженную солнцем. Его слава шла впереди него. Слава Жестокого.

С команданте Мусой они заключили взаимовыгодный договор. Он, в юности плененный пустыней, ее барханами и оврагами, в которых ему чудилось присутствие Всевышнего, зачарованный ее кустарниками и источниками, опьяненный ее небесами, понятными ему, как открытая книга, теперь думал только о выгоде. Он вел рискованную жизнь и знал, что бежит как одержимый вперед наперегонки со смертью. Что ж, для бизнеса это только плюс. Не случайно Муса именно ему доверил охрану своих складов в Северном Мали и все грузовые перевозки между Мали и Триполи.

За полтора года они оба неплохо заработали, оставив у себя за спиной несколько трупов. Еще несколько лет назад они решили, что законы – не для них. Они плясали на рогах дьявола, грабили и убивали именем Всемилостивого Аллаха.

Если нет государства, то нет и полиции, суда и законов. Нет тормозов. Они окунулись в этот хаос и сумели нажить на нем состояние. Бабло. Money. Оба понимали, что это лишь видимость. По-настоящему богатые люди твердо стоят ногами на земле, а их с Мусой носит туда-сюда по воле ветра. Они не знали, что будет с ними в следующую минуту. Их лица не покидала странная улыбка, говорившая о том, что они сознают шаткость своего положения. Она же выдавала объединявшую их особую радость. Радость принадлежности к преступному миру.

Сомалийский раб (Муса называл его не иначе, чем саклаб, то есть раб; для него все сомалийцы были на одно лицо, и он не считал нужным именовать каждого по отдельности) просунул голову в дверь. Он принес салат из креветок и еще одну бутылку виски. Али питал слабость к свежим креветкам под соусом «коктейль» с большим количеством табаско.

Муса старался оказывать Али, в недавнем прошлом руководителю нефтеперерабатывающей отрасли при Каддафи, всевозможные мелкие услуги. В обществе Али он всегда немного нервничал, хотя тот давно входил в состав их маленького братства и Муса ничего от него не скрывал.

В свои пятьдесят Али выглядел вполне свежим и подтянутым, а благодаря профессиональным знаниям (восхищавшим Мусу) слыл птицей высокого полета. Когда вспыхнула гражданская война, он покинул свой просторный, со стеклянными стенами кабинет в министерстве и небольшой отряд своих телохранителей (это случилось в мае 2011 года, после отставки его шефа, премьер-министра Шукри Ганема) и перебрался на Мальту. Консалтинговая фирма по вопросам импорта и экспорта, почтовый адрес, секретарша – все как надо. Крайняя бережливость (никаких лишних расходов; он был скуп даже на улыбку). Человек не слишком гибкий, он любил оставаться в тени, но демонстрировал готовность к обсуждению разумных предложений.

Когда-то он вел доверительные переговоры с технарями из «Эни» – крупнейшей итальянской нефтегазовой компании, приватизированной в 1998 году, а сейчас переключился на Турецкую нефтяную офшорную компанию и на «Катар петролеум». Он вел себя как ожившая параболическая антенна, безошибочно реагируя на малейшие признаки появления на горизонте куша. Money? Уже бегу. Именно он, Али Бесподобный, разработал схему переправки кокаина в Европу через Мальту. Товар упаковывали в непромокаемые мешки и грузили на ливийское рыболовное судно. На границе территориальных вод рыбаки сбрасывали груз в море, прикрепив к тюкам буйки. Десять минут спустя их забирал мальтийский рыбак из Марсашлокка. Наркотик перепаковывали и переправляли во Францию. Схема действовала со стопроцентной надежностью и в будущем могла использоваться для переброски не только дури, но и других товаров.

Эта троица представляла собой один из многочисленных центров власти, сконцентрированных в Триполи. Дел у них было невпроворот. Контроль над нефтеперерабатывающими заводами, левая продажа сырой нефти, силовые операции в районе аэропорта, поставки оружия и наркотиков… Сейчас этот список расширился за счет торговли древностями. Каждый из участников выполнял свою часть работы. Али отвечал за переговоры с зарубежными партнерами. Муса – за организацию спецопераций, финансирование, ликвидацию противников. Амайаз – за логистику. Благодаря своим пикапам и боевым отрядам кочевников, курсирующим вдоль Сальвадорского прохода, он держал в кулаке всю Сахару.

Али говорил неторопливо, четко произнося каждое слово, а в промежутках между фразами отправляя в рот очередную креветку. Он попросил Мусу подробнее рассказать о том, как обстоит дело с реализацией немного неожиданного предложения сирийских братьев касательно «французского проекта».

– Потихоньку движется, – ответил Муса. – В Женеве я установил контакт с руководителем французской сети. Деньги мы им уже перевели. Остальное передадим по их требованию. Как обычно, через Мальту.

В комнату проскользнул адъютант команданте, подошел к Мусе и что-то зашептал ему на ухо. Муса нахмурил брови, взял пульт, включил канал CNN и увеличил громкость.

И едва не подпрыгнул, увидев Хабибу. Эта девчонка две недели работала у него на кухне. Он сразу заприметил ее и приказал, чтобы ее оставили ему. Ее брат тоже работал на него. Неделю назад оба исчезли.

– Неприятно, – сказал Али и тоже нахмурился. – Очень неприятно, Муса. (Он был единственным, кто не называл Мусу «команданте»). – Этот парень много знает. Я тебя предупреждал: используй негров только для работы по дому.

Но тут на экране появилось лицо французской журналистки, и Али снова вздрогнул. Где-то он эту бабу уже видел…