Глава 12: Мужчина
Витя, вздрогнув, судорожно схватился ладошкой за грудь – и пальцы сразу ощутили палочку во внутреннем кармане.
«Значит, она и правда умеет взрывать?!» – искрой сверкнула мысль. И виденное им у реки – было настоящим?!
А секундой позже пришло осознание сказанных Георгием слов: не показывать в деревне палочку! Никому! И Витя почувствовал, как по спине скользнула ледяная змейка.
Он вспомнил, что когда проснулся утром, палочка лежала на столе, возле фотографии отца. А это значит – мама её видела, и даже брала в руки!
Кроме того, ночью к ним приходил староста с дровами! А возможно, и его жена – тётя Пелагея – пока Витя метался в постели в бреду. И вероятно, кто-нибудь ещё из деревенских – проведать: как, да что – и сколько их могло перебывать в доме за прошедшее время, чувствуя вину за собой!
Да – вряд ли старики, конечно, придали значение обычной короткой палке. А может, и не заметили её вообще.
Но, если тот офицер с чёрным жезлом – Фарбаутр, начнёт давить вопросами, или пытать, кто знает – что они вспомнят с перепугу? Какие детали, виденные мельком, вдруг, всплывут в уме?
Витю окатило холодной ветреной волной. Пространство вокруг потемнело, сгустившись огромной сумрачной тенью.
– Смотри-ка, даже природа нам помогает! – услышал он натянуто-бодрый возглас Георгия. – До последнего удерживала дождь, пока мы убежище не отыскали!
Вскинув голову, Витя увидел, что солнце действительно померкло. Голубое небо заволакивал однотонный серый слой перистых облаков. Лесной воздух набухал тяжёлой влагой.
– Поспеши, Виктор, чтоб самому не намокнуть – сказал Георгий. – И пока будет лить, сиди дома, не нервируй маму.
Витя в растерянности посмотрел на него:
– А если будет лить до утра?
– Значит, жди до утра! – твёрдо ответил Георгий. – Я потерплю, сил ещё хватает.
И улыбнулся ободряюще-тепло – на дорожку.
Но, Витя никак не мог заставить себя сдвинуться с места, весь переполненный массой кричащих вопросов.
Сказать ли Георгию про маму, старосту и – возможных остальных? А может и палочку, тогда, отдать? Вот только почему он сам её не забирает, оставшись безоружным? Или уверен, что здесь ему ничто не угрожает?
«Ну, конечно! – мысленно воскликнул Витя. – Если уж медведя тут не нашли, то чего опасаться человеку? Георгий, наверняка, это понимает! А палочку вернуть не просит потому, что доверяет, обижать не хочет! Использовать её я всё равно не смогу, не знаю как. Но, он ведь покажет?! Потом!»
– Беги, Виктор. Будет у нас ещё время на разговоры, много часов – словно угадал Георгий его мысли. – Если сейчас почём зря не растратим секунды.
Витя сглотнул; кивнул, как клюнул, и не найдя нужных слов напоследок, молча бросился к ручью. Но, на полпути, не утерпев, обернулся.
– А если у меня уже видели эту палочку в деревне? – замирая, с дрожью в голосе, крикнул он. – Ну… случайно!
Георгий задумался на пару мгновений, глядя в землю. И легко пожал плечами, усмехнувшись.
– Значит, не повтори этот случай.
И у Вити тотчас отлегло от сердца. Невольно подражая Георгию, он резво поскакал по мокрым камням через ручей. На середине вновь провалился в воду всё тем же ботинком. Но, только с досадой крякнул, и мгновенно вернулся к своим мыслям. Палочка! Оружие!
Продравшись сквозь кустарник в гущу леса, он оглянулся: тот берег и берлога пропали из виду за плотным скоплением сосновых и еловых стволов. Раздёрнув пуговицы полупальто, Витя выхватил на бегу палочку из-за пазухи. Перед глазами сразу же мелькнула джутовая нить на рукоятке. Витя едва сдержался, чтобы не треснуть кулаком себя по лбу: за слепоту, за тупость!
Не увидеть, не заметить явного – оборванной петли! И додуматься самовнушением, что эта палочка служила Георгию лишь для подачи знаков!
А зачем тогда цеплять её к руке, как нечто ценное и дорогое? Не всё ли равно, чем сигналить? Любой деревяшкой – вон, сколько их валяется вокруг, корявых и грязных!
Эта же – полированная, гладкая, холёная, лощёная! Ну, вот где были его глаза и мозги час назад?! Витя фыркнул сердито, и смахнул со щеки первые дождевые крапинки, глянув вверх. Сквозь листву и ветви прорывались мириады капель – лес наполнялся шелестящим шумом.
Витя прибавил ходу, петляя меж кустов и деревьев. И сунув палочку обратно во внутренний карман, принял твёрдое, непреклонное решение: отныне и всегда искать ответы, а не выдумывать их! Размышлять – пускай мучительно и сложно, заходя в тупик – но, никогда не заниматься самообманом! И конечно же – верить своим глазам! Не подвергать сомнению увиденное, сколь фантастическим бы это зрелище не казалось!
Сейчас Витя недоумевал: как у него вообще получилось убедить себя, будто волшебная сила палочки ему померещилась – после алатырь-камня?! После тех чудес, которые он творил, сжимая колдовской янтарь в собственных руках?! Можно ли, единожды уже видев магию – уверять свой разум, что её не существует?! Да ещё и упорно искать очевидному какие-то успокоительные объяснения!
«Но, стоп! – запнулся Витя. – Кто же тогда Георгий? Маг? Однако, он сказал, что нет… Соврал? А палочку зачем раскрыл? Молчал бы и дальше, не подавая виду…»
Витя нахмурился, не понимая, как сложить два эти факта воедино. Не маг – с волшебной вещью… И вдруг, его осенило! Ведь у самого же – дома, под подушкой – лежит магический камень, подаренный бабой Сейдой! Разве это делает Витю колдуном? Собственно, как и палочка за пазухой!
«Значит… значит – размышлял он на бегу, не реагируя на дождь и ручейки за ворот. – Значит, палочку Георгий мог тоже получить в подарок от мага! Или заслужить, заработать!»
Следом же прошибла фейерверком догадка: а сам Георгий решил передать её теперь мне – за мою помощь! Потому, и оставил! И научит, что с ней делать! Как обращаться!
«И я смогу взрывать! Валить деревья! Швырять их, как спички, и наверно, многое другое! Будто, сказочный герой!» – счастливым мотыльком трепыхалась радость в голове.
А прибавить к этой палочке ещё алатырь-камень, то Витя станет пусть и не волшебником, то – во всяком случае, очень похожим на такового! Среди обычных людей уж точно!
Но, восторженный подъём вновь сменился загвоздкой: если Георгий связан с колдунами, то почему за эти три дня не обратился к бабе Сейде? Не представился ей и не попросил помощи. Не знал, кто она такая?
Да на бабу Сейду достаточно бросить один взгляд! Витя, по приезду в деревню, сразу понял – это ведьма! Мама тоже, едва увидев соседку, поёжилась и шепнула папе:
– Лучше не ссориться. А то, чего доброго и проклянёт…
Тогда возможно, и Георгий решил, что она злая старуха. Немудрено, при её-то виде.
Остальные жители деревни, наверно, и тем более надежды ему не внушили. Усталые измученные старики, которым и самим нужна помощь. Да и в лес они почти не ходят. А пробраться к чьей-либо избе, пусть даже ночью, Георгий не рискнул. Ибо, тотчас залаяли бы собаки, переполошив, подняв на ноги десятки незнакомых Георгию людей, от которых ещё и неизвестно чего ждать.
«Особенно, от угрюмой бабы Сейды! – усмехнулся Витя. – Надо будет рассказать Георгию о ней подробно. Она ему точно поможет! Тем более, когда узнает, что он побил полицаев!»
Ведьмино жилище как раз и показалось первым, на краю леса вдалеке. А за ним и другие караваевские избы.
Дождь пошёл сильнее, деревня будто вымерла, совершенно обезлюдев. Упругие, косые штрихи бесперебойно, дротиками молотили по скатам крыш – вода потоками скользила вниз, стекая в жестяные желоба. А оттуда водопадом извергалась на землю. И ручьями мчалась к заборам, где прорывалась меж штакетин, убегая дальше – по деревне, на свободу. Заливая тропинки, пополняя лужи, и гоняя мелкую сель по канавам.
Витя прислонился к сосне, укрывшись под её ароматной кроной. И быстро обшарил взглядом собственный, затопленный двор. Мама, разумеется, тоже дома. И в ближайшее время, конечно, никуда не уйдёт – в такой-то ливень.
На горизонте слабо, едва слышно громыхнуло – не иначе надвигалась гроза, усугубляя положение! Дождь действительно мог зарядить до утра. А столько ждать было смерти подобно, безо всякого преувеличения. Хоть Георгий и крепился, но не прочищенная рана обернётся ночью лихорадкой. И сбить потом жар в одиночку Вите вряд ли удастся.
А если и сумеет, то – дальше дело может обернуться ампутацией ноги!
Вот только как собрать лекарства, марлю, свечи, еду и остальное, чтоб не увидела мама? Тайком? Но, вся изба – две комнаты и кухня – от маминых глаз не укрыться. Особенно теперь, когда Витя вернётся после недавней ссоры.
Мама и сейчас, поди, плачет. Может даже не одна, а в кругу сердобольных соседей – тёти Пелагеи, бабы Авдотьи и других селян.
«Впрочем, нет… – вспомнил Витя. – Она ж переругалась со всеми…»
Значит, наверно, мечется по дому, смотрит по окнам. И вот-вот бросится на поиски – в лес.
Щелчком возникла идея: дождаться маминого ухода и быстро похватав необходимое, бежать опять к берлоге!
Но, гром в небесах пророкотал, как рычание – ближе, ниже, тяжелее, и Витя словно очнулся: ведь это будет свинство. А Георгий скажет – подлость! Причём, мерзкая! Особенно, если мама простудится под дождём, и сляжет.
Да и вообще, он велел навести в семье порядок! Чтоб дома был покой и мир.
Витя тряхнул головой. Тогда, придётся войти в избу с понурым видом. Раскаяться, повиниться. Безропотно выслушать маму. Не спорить, и не возражать.
«И согласиться с тем, что я ребёнок?! – сразу мысленно взвился он на дыбы.
Да, если так нужно для дела… – прозвучал в уме заметно повзрослевший, собственный голос – И вытерпеть все мамины объятия, и десятки поцелуев по щекам, глазам, лбу и носу.
«И ещё её слезы, рыдания!» – передёрнувшись, скривился Витя. Вот это будет каторга, мучение! Успокаивать битый час и раздражаться, стараясь не показывать виду. Деревянными руками гладить по трясущимся плечам; укутывать кофтой, или шалью; совать кружку с холодной водой. А главное – что дальше?
А дальше… – напрягся Витя – А дальше, наплакавшись, мама заснёт… Она всегда так возвращается в норму.
В острой форме это проявилось, когда пришла похоронка на отца… Именно тяжёлая дрёма после истошных рыданий не лишала маму сил в те дни. И не дала иссохнуть, позволила выжить…
Витя задумчиво замер.
И вдруг понял, что кажется, вот оно, решение проблемы!
Дать маме выплеснуть свои эмоции и чувства! Лучше всего – через край! Ну, ещё помочь валерьянкой, и уложить в кровать.
И со всех сторон будет польза! Мама выговорится, наступит примирение. А тех нескольких часов, проведённых ею во сне, вполне хватит, чтобы собрать всё нужное, отнести Георгию, и успеть вернуться!
Витя кивнул себе с довольным видом.
В хмуром, пасмурном небе по-прежнему громыхало – гроза приближалась, но – как-то не так, необычно. Витя только сейчас сообразил, что грохот звучит совершенно непрерывно, перерастая в чудовищный гул, от которого дрожит земля, и тихонько дребезжат стёкла в окнах.
«Это не гром!» – внезапно осознал он.
Из серых туч и дождевой завесы вырвался огромный немецкий самолёт – Витя увидел чёрные кресты на хвосте и крыльях снизу. Будто Змей Горыныч – длинный и мощный – он с рёвом пронёсся над ветхими избами тёмной громадой. Винты кромсали в клочья пелену облаков, хвост оставлял за собой глубокую борозду в колышущейся хмари.
Миновав деревню, самолёт помчался дальше, в бреющем полёте над лесом – очевидно, к полю на той стороне, где немцы оборудовали аэродром.
«Значит, грозы не будет!» – восторженно отметил Витя, глядя ему вслед.
Да и дождь пошёл на убыль, словно самолёт поволок его за собой. Нахохлившись, Витя вынырнул из-под сосны, и помчался пулей к дому.
Пересекая двор, метнул взгляд на окна, выходящие к лесу, но мамы нигде не увидел. И скользнул в чёрный проём дощатого сарая, примыкавшего к избе с тыла. Под ногами сразу чавкнула вода. Витя сперва решил, что это в ботинке, которым он черпанул из ручья. И тут же увидел на земляном полу лужу, накапавшую с прохудившейся крыши. Чуть дальше блеснула ещё одна, побольше. Огибая её, Витя направился к открытой двери, обратившись в слух, ожидая уловить мамины всхлипы из комнат. Однако, в избе было тихо.
Может, она сама уже уснула? – подумалось с надеждой – Это хорошо бы…
«Нет! – возразил себе Витя. – Мама никогда не успокаивалась, если меня нет дома!»
Он просочился через ведущую из сарая в избу открытую дверь. Машинально потянул её за собой, чтоб затворить – но, не смог сдвинуть с места. Дверь намертво застряла. Витя оглянулся: нижний край двери притёрся к полу – видимо, просели петли. Он дёрнул дверную ручку раз, другой – всё бесполезно. Толкнул назад, но дверь и тут не стронулась с места.
Витя размахнулся ногой, пнуть по двери со всей силы, и застыл. Насторожился, не понимая почему. Что случилось, что смутило? Нечто странное, неосязаемое, но вселившее тревогу…
Он медленно поворотился к дому, и вновь резко замер, едва вдохнув. И глаза его – помимо воли – расширились от страха. Оцепенелой судорогой сковались мышцы.
Ибо, в воздухе витал ужас. Он сочился из дома, вместе с запахом, который – Витя был уверен – он будет помнить всю оставшуюся жизнь! Дух сырого леса, сухих нор, грубой шерсти, свежей плоти и горячей крови. Волчий запах!
Как взрыв, мелькнула мысль: те самые! Проникли через незапертую дверь!
Старики в последнее время часто говорили, что грядущая зима будет голодной для всех. Немцы ведь не только урожай забрали, но и истребили живность в лесу. А значит, жди волков в деревне – их брюху тоже станет туго. Да только ни поросят, ни овец им на добычу теперь здесь нет. Одни тощие собаки, да измождённые люди…
– Мама…! – прохрипел сдавленно Витя, и рванул в избу.
Он влетел на кухню, готовый ко всему, чему угодно. Но, мама – невредимая – спокойно стояла к нему спиной, перед столом у окна, и что-то замешивала в большом тазу.
«Тесто, что ли…? – оторопело подумал Витя. – Так муки же нету… А хлеб для деревни всегда печёт тёть Пелагея…»
Взгляд беспокойно заметался во все стороны. И запнулся за нечто белое, распластанное в углу. Какая-то высокая, широкая фигура, накрытая старой простынёй – из-за чего казалось, будто там стоит большое привидение.
«Чёрный волк на крестовине! – чуть не крикнул Витя. – Вот откуда запах! Как же я забыл-то?!»
Мама явно не решилась прикоснуться к Витиному трофею, лишь боязливо его укрыла.
Витя обречённо сник: ну, сейчас начнутся причитания. В том числе и из-за шкуры, которой провонял весь дом.
Однако, мама не оставила своё занятие, по-прежнему продолжая месить – напористо, жёстко и сильно. Будто ничего и не случилось. Лишь глухо бросила Вите вполоборота:
– Закрой дверь в сарае. Дует.
Витя глянул назад, машинально ответив:
– Её заклинило там.
– Да? – мамин голос прозвучал, вдруг как-то непривычно едко. – А мужчина в доме зачем? Чтоб дверью только хлопать?
Витя вздрогнул, глядя на худую мамину фигуру, и ощутил, как полыхнули щёки.
«Ведь действительно! Отец бы это так не оставил… – словно обухом огрела мысль. – А я и не подумал даже…»
Внезапный стыд горячей краской залил теперь всё лицо, и растёкся дальше – по затылку, огнём охватывая уши. Мама деловито работала: мяла и толкла непонятное месиво в тазу.
– Я… я починю… – услышал Витя своё бормотание.
– И крыльцо! – сразу отозвалась мама. – На нём ногу сломать уже можно! А разделительный забор? Будем ждать, когда упадёт? Или, что его баба Сейда укрепит?
Витя заморгал, не зная куда деваться. Чувствуя себя растерянно и глупо, будто схваченный за шкирку. Нет, мама говорила справедливые и правильные вещи, строго всё по делу. Но, как неожиданно! Ломая Витину стратегию, расчёты, да и планы в целом! И ведь не возразишь! Да и нельзя!
В голове металось – что ответить? Будто были варианты, кроме как вновь пролепетать:
– Я всё отремонтирую… Я понял…
Мама тотчас обернулась, и посмотрела на него в упор.
– Хотелось бы верить. Что понял.
Взгляд её, буквально, пронзал насквозь и Витя быстро опустил глаза. Он не узнавал сейчас маму – всегда такую тихую, печальную после гибели папы. Теперь же, перед ним стояла дама: строгая, уверенная в себе. Которая вовсе не собиралась плакать.
«Как графиня…» – Вите вспомнился рисунок из старинной книги, изображавший суровую леди в тёмном платье до горла, и в тонких перчатках.
Удивительно – но у мамы на руках они тоже были! Вот только облепленные какой-то мерзкой, склизкой грязью с комьями и – то ли перьями, то ли волосами вперемежку! Витя выпучил глаза.
– Мам, что это?!
Мама лишь мельком бросила взгляд на свои руки.
– Замазка из глины и пакли. Нужно щели конопатить в окнах и стенах. Кстати, тоже мужская работа!
И повернулась к тазу на столе, погрузив в него ладони, надавив на месиво всем телом.
– Сам же чувствуешь, как холодно дома! – работая, с натугой, добавила она. – Особенно, под утро. А впереди зима.
«Дрова ещё нужно готовить…» – продолжил Витя в мыслях, со вздохом.
Да и без них, если развивать тему, мужских обязанностей по хозяйству наберётся – месяц со двора не выйдешь…
– А ты думал, мужчина делает лишь то, что хочет, и когда захочет? – сухо сказала мама, услышав его вздох. – Да ещё и сам себя назначает мужчиной? Потому, что нос по возрасту дорос?
Встряхнув руками, мама сбросила глину в таз, и снова развернулась к Вите.
– Или просто решив в один прекрасный день, что теперь он мужчина? – словно припечатал вердикт её звонкий голос. – Что достаточно об этом только заявить?
Витю обожгло изнутри, он резко вскинул голову. И даже почувствовал, как сверкнули его глаза. Детский ум – пусть и не мог сформулировать точно – но ясно понял: мама перегнула палку!
Да, Витя считал себя отныне мужчиной. Так ведь не на пустом же месте! Хотелось крикнуть про грибы, волков! Но… Разве это будет по-мужски?
Витя плотно сомкнул губы, и весь сжался, подтянулся, загоняя возмущение вглубь.
– Я всё буду делать по дому – негромко, но твёрдо сказал он. – Всё, что должен. Отремонтирую крыльцо. Поправлю дверь. Поставлю забор. Залатаю крышу в сарае… – вспомнил про лужи в пристройке – И вообще, всю тяжёлую работу. Всегда. Без напоминаний.
Мама смотрела на него молча несколько секунд – пытливо, словно оценивая на прочность и самого, и данное им обещание.
Витя не отвёл взгляд. Он искренне сказал свои слова.
Однако, в голове, в висках, тревожно застучали молоточками мысли: ведь я загнал себя в ловушку! Как уходить теперь в лес? А собирать лекарства и продукты? И не только сейчас, но и завтра! И послезавтра! Может, по ночам? Или утром, очень рано?
Одна отрада, что мама осталась довольна, таки победив.
Явно понимая это, она кивнула, и снисходительно оборонила, вновь принимаясь за глину:
– Ладно, на крышу не лезь только.
И Витя дёрнулся, как от удара, покоробленный её тоном.
– Почему? – сразу ощетинился он. – Потому, что думаешь не справлюсь? Или упаду? Потому, что тут я снова ребёнок?
Мама вздохнула, привычно-скучливо:
– На крыше доски гнилые.
– Там не высоко! – с горячностью воскликнул Витя. – А упаду, так снова встану!
– Витя, я запрещаю! – мама раздражённо обернулась.
И Витя вдруг, остыл в один миг.
– А папа стал бы слушать? – спросил он спокойно.
Мама вспылила, хотев столь же горячо возразить, но – будто поперхнувшись, сбилась, замешкалась. Смутилась, не найдя сходу ответа.
– Папа поступил бы, как нужно – продолжил Витя. – Не дожидаясь разрешений. И тем более, не спрашивая их.
Мама смотрела на испачканные перчатки – отстранённо пошевелила пальцами, сжала-разжала кулачки.
– Отец и не повышал бы на меня голос… – произнесла она тихо. – А если бы и крикнул, то нашёл бы силы извиниться. Как и подобает мужчине.
Витя отвёл взгляд – это был явный намёк на утреннюю ссору. Мама била по больному в самый неожиданный момент – случайно, или нарочно, но однозначно, точно в цель. Витя переступил с ноги на ногу, собираясь с духом – ведь даже не успел подыскать соответствующих фраз, и выражений. А уж боязнь показаться слабым – и вовсе главный враг извинений.
С трудом расцепив зубы, Витя глухо произнёс:
– Прости, мама… Мне стыдно…
На удивление, получилось не вымученно, и не притворно.
Слова шли, как и должно при истинном, честном раскаянии от души – просто и весомо:
– Я думал тогда только о себе… Но, и ты тоже должна извиниться.
Мама ошарашенно уставилась на него.
– Это за что?! – грянула она в изумлённом возмущении.
– Не передо мной. Перед дядь Трофимом, и старостой, на которых ты накричала – принялся монотонно перечислять Витя. – На тёть Пелагею, наверно, тоже. И на бабу Матрёну, бабу Авдотью, и остальных.
Мамины глаза ширились и округлялись.
– За то, что заперли позавчера в сарае – добавил Витя. – А ведь они тебя спасали. И спасли. Для меня.
И мама сникла, опустив плечи, как крылья, конечно, всё прекрасно понимая. Наверняка жалея, мучаясь, и укоряя себя, но, не решаясь сделать шаг навстречу. Терзаясь тем же опасением показать свою слабость, что и Витя минуту назад.
– Я завтра поговорю… – пробормотала она, пряча взгляд.
– Извинюсь перед ними…
– Мама, лучше сегодня – веско сказал Витя. – Сейчас, когда все на складе, получают на ужин. Иначе, всю ночь будешь готовиться, и волноваться, и не заснёшь так.
Мама протяжно вздохнула, всё ещё не глядя на сына.
– Замазка засохнет… – произнесла в пустоту.
Витя прошёл к столу, взял стоявший рядом с тазом кувшин, и вылил из него всю воду на глину.
– А я пока схожу в лес. Дров нам на ночь приготовлю – посмотрел он в окно, дождь кончался. – Вернусь, и всё законопатим.
Мама вздохнула ещё длиннее, смиряясь.
– Только, в этот раз не долго – отпустила всё же наставление, но Витя решил не заостряться.
– Я только пару охапок, и назад! – пообещал он, дело оборачивалось куда как отлично.
Мама кивнула, снимая перчатки, вся погружённая в свои мысли. И взяв матерчатую торбу, с которой Совины ходили за продуктами, двинулась к двери. Но, остановилась.
– Витя… – начала она с неловкостью, тут же замявшись.
– Унеси из дома шкуру. Я понимаю, это хорошее одеяло, и зимой пригодится. Вот только этот запах… Выветри её хотя бы. И не во дворе, а в лесу. Подальше. Чтоб в деревню не пришли другие.
Мама робко покосилась в угол – на распятого чёрного волка под белой простынёй. Витя мимолётом тоже глянул на него и ухмыльнулся:
– Придут, прогоним.
Мама укоризненно поджала губы. Витя шагнул к ней.
– Я глубоко шкуру спрячу. Ну… глубоко в лесу – поспешил добавить, видя удивление мамы. – Ты, главное, успокойся.
И – погладив её по плечу – поцеловал в щёку. Мама вымученно улыбнулась, потопталась, мусоля торбу, крепясь и решаясь, и наконец, пошла. На пороге обернулась:
– Поешь – кивнула в сторону печного устья, где на фоне красных углей стоял чугунок. – Свежее. Только сварилось.
И шагнула в темноту сеней.
Едва за ней закрылась дверь, Витя чуть не рухнул – его колени резко подогнулись, по телу пробежала дрожь. В глазах всё поплыло, поехало, словно он долго кружился на месте, и вот сейчас остановился. На организм действительно, со всей яростью обрушился голод, распалённый недоеденным завтраком и долгими переходами по лесу.
Витя ринулся к серванту, досадуя, что теряет время. Но, потерять силы на полпути, будет не лучше.
На полке за стеклом стояла стопка тарелок. Витя вынул глубокую, и повернулся к печи. В чугунке аппетитно парил свекольник. Поварёшка с деревянной ручкой лежала рядом. Витя налил в тарелку два черпачка с гущей, сел за стол. Пальцы едва удерживали ложку – тряслись от нетерпения.
Глаза сами собой порыскали по кухне, увидели на подоконнике блюдце, накрытое ситцевой тряпицей. Под ней лежали два угольно-чёрных куска ржаного хлеба, а так же очищенное яйцо. Ну, и луковица, конечно. Рядом – кружка недопитого утром молока.
Витя сходу, как ястреб, первым делом цапнул лук, сунул в карман. Но, через миг, вытащил обратно. Для конспирации его лучше оставить, чтоб мама увидела привычную картину. А Георгию набрать из коробки – в нижней тумбе посудного шкафа.
Рука, меж тем, уже гребла ложкой свекольник. Горячий бордовый бульон живительной силой тёк в желудок. Витя жадно глотал суп, заедая хлебом. Отпил молока. Откусил пол-яйца.
С кружкой в руке, помчался в мамину комнату. Аптечка стояла у изголовья её кровати – из-за успокоительного, чтоб можно было сразу дотянуться. Хватило пары минут набрать всё необходимое, и рассовать по карманам.
Пласты марли лежали здесь же, в выдвижном ящике комода.
Витя взял один – мягкий, толстый – скрутив его рулоном.
Свечи хранились в кладовке, целый штабель. Отец их заготовил пару сотен.
– В деревнях со светом часто перебои – говорил он.
И точно – будто чувствовал. Караваево, как и соседние сёла, лишилось электричества почти тотчас с приходом немцев.
Говорили, линию обесточили партизаны. Немцы от этого, правда, мало пострадали, установив генераторы там у себя в цитадели. А вот селения погрузились во тьму. Только свечи и спасали – керосин был роскошью наравне с мукой и мясом. Витя извлек пять штук, прикинув, что Георгию должно хватить на месяц. А дольше он вряд ли станет тут пережидать…
Одним махом допив молоко, проглотил вторую половину яйца. Выхватил ложкой из тарелки куски свёклы и моркови, покидал на газету, завернул в кулёк, пихнул в боковой карман полупальто. Следом туда же свёрточек с солью. И посмотрелся в зеркало, оставшись довольным: весь упакован, чем нужно, а руки свободны!
Теперь, проблема со шкурой. Витя прошёл к углу, окинул взглядом растянутую белую фигуру. Простыня, конечно, никуда уже не годится – дома ей делать нечего. Да и во дворе не бросишь – могут, действительно, волки сбежаться на запах.
Но, тащить шкуру как есть – в простыне – значит, быть видным за много сот метров.
Решение созрело миг спустя. Витя кинулся опять к печи, лязгнул заслонкой, подхватил с пола железный совок. И принялся вычерпывать золу, ссыпая её в ведро, стоявшее рядом. Когда набралось до краёв, огляделся ещё раз по дому – вроде, ничего не забыл тут. И вытащив из угла свой трофей, схватив ведро в другую руку, заторопился наружу – всё через тот же сарай.
На улице, не разворачивая шкуру, поставил крестовину у столба под навесом. И щедро осыпал простыню пеплом со всех сторон. Белая материя стала чёрно-серой, свинцовой, в цвет нынешнего неба.
– То, что надо… – переводя дыхание, кивнул Витя.
И юркнул обратно в сарай, почти сразу вернувшись с топором и штыковой лопатой. Мелькнула мысль, привязать её для удобства к крестовине, но – время… Время уходило. Поэтому, он разом сгрёб лопату, шкуру и топор, прижал к груди. Глянул в сторону избы бабы Сейды – во дворе, и в окнах было пусто. И с неудобной своей ношей наперевес, потрусил к лесу, ускоряя бег, и ворвавшись в чащу, как в атаку.
Первые метров пятьдесят, ему, действительно, пришлось сражаться с ветвями, сучьями и заграждениями цепких колючих кустов. Потом, приноровившись к размерам своего груза, он заскользил меж деревьев гибче, тише, почти виртуозно огибая пни, стволы, и ощерившийся кольями валежник.
Глаза инстинктивно рыскали по сторонам – не возник ли кто, вдруг, вдали – меж деревьев? Не крадётся ли следом?
Заодно ещё присматривал, где каких дров набрать, нарубить, возвращаясь домой.
К ручью его вынесло, казалось, быстрее, чем прежде.
Витя и сам не заметил, как прыгал уже по камням, таки опять оступившись, но хотя бы не сильно.
Георгий – должно быть – услышал плеск воды, осторожно выглянув из тёмного жерла берлоги. А затем – с усилием, выполз – бледный, чуть не прозрачный.
«К утру ему точно было бы худо…» – уверился Витя.
Взгляд Георгия, естественно, упёрся сразу в странное сооружение под простынёй, которое приволок Витя. Лицо приобрело недоуменный вид, даже рот сам собой открылся.
– Это что… воздушный змей? – проговорил Георгий.
Витя бросил наземь топор и лопату, рванул простыню.
– Одеяло! – открыл он на обзор чёрную, дегтярную шкуру.
Георгий выпучил глаза. Затем, оторопело посмотрел на Витю – с явственной тревогой.
– Никто не видел, как я пронёс! – успокоил Витя.
Поднатужившись, Георгий встал на ноги, не отрывая взор от оскаленной волчьей пасти. Завороженно вытянул руку, коснувшись смоляного меха. Провёл – погладил кончиками пальцев – по ворсу.
Витя сделал шаг вперёд, и передал крестовину со шкурой Георгию, как знамя.
– Сейчас один лапник уже не согреет – сказал он. – А мама рада, что я унёс это из дома.
– Уж представляю… – отозвался Георгий, поглощённый созерцанием распятого волка. – Надеюсь, это не в подарок? Ведь не приму. Слишком царский. Беру с возвратом. Ух, какой душистый!
Он погрузился лицом в мех, вдохнул всей грудью, и зажмурился в блаженстве.
– Лишь бы его сородичи не пришли на запах – заметил Витя.
– Нет, медвежий дух сильнее будет – Георгий потрепал иссиня-чёрную полосу на холке шкуры. – Отец добыл?
И Витя сразу помрачнел, едва нахлынуло воспоминание.
– Я сам… – буркнул угрюмо, перехватив изумлённый взгляд Георгия, похлеще всех предыдущих.
И полез по карманам, желая сменить тему. Уж слишком сомнительным и маловероятным получался рассказ про схватку с волком. А ведь ещё и мама вечером с расспросами насядет!
– Вот… – один за другим, Витя вынимал и протягивал Георгию свечи, марлю, спички.
Через миг, у Георгия в руках уже была целая охапка, куда Витя добавил ещё и груду медикаментов.
– Я там набрал из аптечки разного – пояснил он. – Вдруг, что пригодится.
Георгий шарил глазами по упаковкам таблеток, пузырькам с мазями, едва удерживая этот ворох в ладонях.
– Аспирин… пирамидон… мазь Вишневского… Виктор! – он в восхищении покачал головой, совершенно сражённый. – В тебя вселился мой ангел-хранитель!
Сверху Витя положил на общую кучу несколько луковиц, пакетик с солью, и – полуразвёрнутый кулёк. Меж бумагой темнел ржаной хлеб, и свекольные кусочки.
Взгляд Георгия тут же изменился, став строгим, суровым. Сквозь зубы прорвался сдержанный выдох.
– Так! Мне казалось, я дал инструкции по-русски, и мы поняли с тобой друг друга! Забери свою порцию! – указал он подбородком на свёрток с едой.
Витя, медленно, но упрямо поднял на него глаза.
– Я свою уже съел – ответил он как можно твёрже. – И у меня ещё ужин будет. А вы сегодня одним луком не наедитесь. И лягушку приготовить тоже сил не хватит.
Кивнул Георгию на бедро, на кроваво-грязную рану.
– А я не сумею… – прибавил Витя смущённо, отвернувшись.
Георгий в задумчивости пожевал губами, глядя на хлеб со свёклой. Нахмурился, взвешивая все озвученные аргументы, и признавая – пусть с трудом – их правоту. Однако же, и решение принимая через силу, совсем как мама.
– Что ж, логично – наконец, согласился он. – Сделаем сегодня исключение. Но, мы договаривались ещё кое о чём! К друг другу быть на «ты»!
– Я помню… – глухо ответил Витя. – Но, не могу. Вы старше.
– Я всегда буду старше! – констатировал Георгий. – Для тебя причина только в этом? Равенство не всегда зависит от количества лет. Иначе, весь мир разделился бы по возрастам на касты.
Витя шмыгнул носом, глядя в землю, пробубнил ещё тише:
– Мне непривычно.
– Мне тоже! – пожал Георгий плечами. – Что из всех моих знакомых, один обращается ко мне, как к толпе народа!
Витя искоса глянул на него.
– Так может, и хорошо? Буду выделяться.
– Кхм… – поднял брови «домиком» Георгий, разглядывая Витю, словно впервые. – Оно конечно, интересно… Вот только, боюсь, выделяться стану как раз-таки я. У нас принято общаться по простому.
И Витя разом тут же встрепенулся, оживившись, готовясь выстрелить вопросом: у вас – это где?! Но, Георгий выдохнул протяжно, с сожалением:
– Ладно, дистанции для того и существуют, чтобы их сокращать. В конце-концов, действительно, всему своё время. А мне сейчас, время подлататься… – и принялся распихивать по карманам еду и лекарства.
– Вот, ещё – Витя вынул из-за пазухи и протянул ему перочинный нож. – Чтоб прочистить рану и прижечь.
Георгий коротко глянул, улыбнулся:
– Да, вещь нужная! Поэтому, у меня всегда с собой – и сморщившись, согнул подстреленную ногу, отщёлкнул каблук, из корпуса которого выскочило обоюдоострое лезвие. – Нож в лесу дороже спичек!
Витя восторженно смотрел то на клинок, то на сапог.
Георгий меж тем, осторожно начал опускаться наземь, готовясь лезть в берлогу.
– Я помогу! – поспешил к нему Витя.
– Помоги – кивнул Георгий. – Волку слезть с креста. Хватит ему греть эти палки.
Витя, бросившийся было к шкуре, на полпути замер.
– Но… А как же это? – указал он на пулевой разрез, пропоровший Георгию штанину. – Я могу держать вам свет, и подавать инструменты!
Георгий покачал головой:
– Нет, Виктор, не надо тебе это видеть.
Витя, сжав губы, смотрел на него исподлобья. И Георгий, вдруг, хрипло захохотал.
– Да и не поместимся вдвоём в норе! – оглянулся он на берлогу.
Витя огорчённо вздохнул, и взялся за шкуру, растянутую настолько туго, что волк походил на чудовищного нетопыря.
– Тогда, я лапник нарублю вам – сказал уже Георгию в спину. – И дров приготовлю на ночь.
Георгий с кряхтением влезал обратно в берлогу, ногами вперёд. И снова помотал головой.
– Не нужно, Виктор. Шкуры на сегодня хватит. А дрова и ветки придётся складывать снаружи. Не ровен час, кто-нибудь увидит эту кучу. Решит проверить, подойти.
Витя в мыслях чертыхнул себя: опять не догадался об элементарном!
– Тогда, я просто рядом тут побуду! – свернув шкуру, Витя просунул её в проём. – Спущусь на помощь, если что.
– Договорились – кивнул тот. – Ещё можешь ямок накопать у воды. К утру улов лягушек будет.
– Так и сделаю! – схватил Витя лопату, и вскочил с колен. – А вы меня, чуть что, зовите сразу! Не стесняйтесь!
Георгий усмехнулся:
– Уже зову. Последняя просьба.
Витя с готовностью подался к нему, резво склонившись.
– Дай-ка мне ту палочку… Она с тобой ведь? – вздохнул Георгий с лёгкой грустью. – Пусть ещё разок сослужит.
Витя, вздрогнув, отпрянул: столь неожиданной оказалась просьба. А затем, видя, что Георгий ждёт – засуетился.
– Да! Сейчас… Сейчас… – он торопливо расстегнул, едва не оборвав, верхние пуговицы полупальто, выдрал палочку из-за пазухи и благоговейно, почтительно протянул её владельцу.
– Спасибо, Виктор! – Георгий принял палочку, и тут же, по простецки сунул в зубы, как пиратский нож.
Затем, сграбастал в обе руки свёрнутую шкуру и порванную простыню, и полез с ними далее вглубь подземелья, через миг исчезнув во мраке.
Витя осоловело смотрел ему вслед. В голове крутилась мысль: значит, палочка не только взрывать умеет? А что ещё? Чем она Георгию поможет? Что он с ней сейчас будет делать?
Глядя в непроницаемую душу берлоги, Витя обратился в слух. И вроде бы даже различил глухой шорох – но, оно и понятно: Георгий обустраивается, оборудует место, готовясь к болезненной, адской процедуре.
Вскоре, затихли и эти слабые звуки – в берлоге настала полная тишина. Снаружи ветер шумел в кронах сосен и елей, переливчато журчал ручей.
Витя просидел у входа минут двадцать – сам не зная, чего ждёт. Какого-то чуда? Волшебства? Взмахов палочки с серебристым перезвоном колоколец? И исцеления раны прямо на глазах? Где вздувшийся, кровавый рубец в один момент затянется, явив взору чистую, белую кожу?
«Ведь и правда, как ребёнок!» – раздражённо встал он, вспомнив про задание, работу.
В течение следующего получаса Витя накопал с десяток ям вдоль берега. Заодно, исследовал и сам ручей, пытаясь высмотреть в нём рыбу – но в мутной рыжей воде темнели лишь коряги с камнями.
И нет-нет, да озирался в сторону поваленного корневища. Подспудно надеясь увидеть магическое свечение из подземелья: рубиновое, зеленоватое, или голубое.
Но, берлога оставалась нема и черна, словно могила.
Поэтому, когда оттуда донёсся приглушённый стон, Витя даже обрадовался, бросив всё, и кинувшись к овальному проёму. В глубине, в утробной тьме мерцали отблески свечи, копошилась огромная человеческая тень на земляных стенах – судя по движениям рук, втирала в рану мазь.
Прошло ещё солидное количество времени, прежде чем Витя, наконец, услышал обессиленный голос Георгия из берлоги:
– Виктор… Ты на посту?
– Я здесь! – живо откликнулся Витя. – Вы залечились?
– Насколько возможно… – ответил Георгий и усмехнулся. – Всё, без мёртвой воды больше никуда и никогда!
– Без какой? – опешил Витя – Без мёртвой?
– Да, любые раны заживляет – буднично пояснил Георгий. – Не надо ни чистить, ни зашивать. Всё лишнее разве что вынуть. Пулю там, или осколок.
«У бабы Сейды есть, наверно… – машинально подумал Витя. – Вот только, надо сперва рассказать про саму бабу Сейду…»
Георгию же, сейчас, было явно не до разговоров. Что он сразу и подтвердил устало:
– Виктор… Я, пожалуй, до утра уже не выползу отсюда. В спячку впадаю…
– Конечно! Отдыхайте! – воскликнул Витя.
– Нам обоим отдых нужен… – произнёс Георгий, тяжело дыша. – Ты сегодня много сделал. Не знаю, как и наградить.
«Научить, что с палочкой делать!» – чуть не вырвалось у Вити. И опять Георгий будто прочёл его мысли:
– Но, чую, сколько у тебя вопросов. Давай отвечу на всё завтра. А сейчас, домой, Виктор… Скоро стемнеет…
Голос Георгия сонно слабел, погружаясь в дрёму. Витя услышал, как он дунул выдохом легонько, и погасла свеча.
– Спокойной ночи… – сказал Витя в сумрак.
– И сам Виктор выспись! – отозвался Георгий. – Вдосталь, крепко, и тепло.
Витя распрямился, повёл вокруг взглядом – сгущались сумерки. Ночь, будто, зарождалась прямо здесь, в чащобе, медленно поднимаясь с чёрной земли, цепляясь за древесные стволы, и взбираясь выше по корявым ветвям – в небо.
Спрятав лопату в кустарнике, Витя перешёл ручей, и побрёл к дому. Размышлять совершенно не хотелось. Какой резон ломать голову, если ответы и так скоро будут?
На подступах к деревне он механически набрал большую охапку хвороста. Но сразу же и бросил. Лесная эта солома, как и лапник, в октябрьские ночи тоже не согреет.
Пришлось рисковать – махать топором в полумгле, срубая с поваленных брёвен наиболее толстый сучкарь. Тепла от его перегоревших, тлеющих головешек должно хватить до утра. А назавтра можно распилить и сами брёвна, наколоть поленьев.
Домой Витя пришёл уже в полную темень. Изба благоухала ароматом печёной картошки. Раньше мама её варила, в мундире, конечно – чистить такую мелкую было не только мучением, но и расточительством. Каждый миллиграмм еды шёл на вес золота, а сколько их терялось, даже с ювелирно тонко снятой шелухой?
По той же причине картофель затем, стали запекать в печной золе, что позволяло так же есть и кожуру.
Витя свалил дрова у очага. Неодобрительно покосился на пустой чистый таз из-под глины на табурете у окна.
– Я ж сказал, законопатим вместе… – пробурчал он в направлении маминой комнаты, откуда слышался шелест книжных страниц.
Мама захлопнула томик. Раздался скрип пружин – встала с кровати, и вышла на кухню.
– Будет тебе ещё конопатить, мне едва хватило на одно окно – кивнула она в сторону таза. – И потом, сам виноват, говорил, что быстро вернёшься.
Голос её вновь стал прежним – тёплым, и домашним. И облик более не напоминал сухую домоправительницу. Мама куталась в пуховую шаль, но не зябко, а уютно и спокойно. Лучась искорками в глубине карих глаз.
«Значит, разговор с деревенскими прошёл нормально!» – понял Витя.
Мама – и правда – выглядела лёгкой, посвежевшей, будто омолодилась, сбросив с души тяжкую накипь.
– Я шкуру прятал получше – Витя открыл печную заслонку, и принялся запихивать туда принесённые дрова.
– Витя, откуда вообще этот ужас взялся? – поёжилась мама, проходя к накрытому столу. – Что там в лесу случилось?
«Ну, вот…» – Витя подбирал слова, чтоб рассказать помягче; да не увлечься, не сболтнуть лишнего – про Георгия, про палочку. И вдруг – нашёлся:
– Ты хочешь это на ночь услышать? Сама же жаловаться потом будешь. И мне ещё кошмары приснятся… – схитрил он для надёжности, увидев, как мелькнул страх на мамином лице.
После чего, сразу ринулся в сарай – чинить дверь. И разговор отложился на завтра. К тому времени Витя надеялся придумать и отрепетировать более-менее стройную историю, которая, конечно, потом разойдётся по всей деревне.
Мама перед сном действительно старалась не накручивать себя. И всегда читала вслух какую-нибудь волшебную сказку.
Витя – как ни стыдно было в том признаться – хорошо под неё засыпал. А мама стремилась ненадолго – хотя бы до утра – раствориться в добром, светлом, вымышленном мире.
Сегодня это была «Марья Моревна». Но, Витя – лёжа в постели, и глядя в бревенчатый потолок – слушал вполуха. Ведь у него появился шанс увидеть настоящий неведомый мир, откуда пришёл Георгий. Сильно ли он похож на сказочный? Что ещё там есть, помимо палочки с могущественной убойной силой; порошка, позволяющего высоко прыгать; мёртвой воды…
«…грибной крупы и алатырь-камня…?» – рука инстинктивно нащупала янтарь под подушкой.
Впервые, отчётливо, он вдруг, осознал, что ведь и баба Сейда с её посохом – тоже часть чего-то большего и тайного. А вовсе не угрюмая одиночка с набором колдовских диковин.
Другое дело – почему она предпочитает жить отшельницей – во всех смыслах – как среди своих, так и среди обычных смертных? У них так принято?
Или, всё-таки, баба Сейда – исключение, а у магов есть свои деревни? А то, и города? В которых все на «ты» друг с другом, просты в общении, веселы и дружелюбны. Где нет, да и быть не может, голода и холода. А есть много магии! Как грандиозной, от которой захватывает дух, так и симпатичной, почти что – карманной – помогающей в быту. Ну, и конечно, детской, озорной – шумной, быстрой, громкой! Наверно, чуточку и вредной! Куда ж без розыгрышей, шалостей и забавных чудес?
Попасть бы как-нибудь туда… И остаться жить, вместе с мамой. Можно в небольшом селе, в такой же вот избе, возле волшебного леса. Среди густых садов соседей-чародеев. Где край деревни омывает, вьётся синей лентой речка, и горбатый мостик – изящный, как игрушка – соединяет берега. Там летом солнечно всегда, а зимой по-новогоднему красиво. И небо чистое ночами, ярко-звёздное, с пыльной россыпью Млечного пути круглый год.
Воображение Витино настолько разыгралось, что закрыв глаза, он увидел необъятные зелёные просторы под лазурным небосводом. Золотое солнце озаряло тёплым светом пряничные домики вдоль песчаной дороги.
За пределами деревни тянулись картофельные поля с густой ботвой. А ещё чуть дальше – целые плантации клубники! Крупные, похожие на самоцветы, капли ягод аппетитно мерцали в океане изумрудных листьев.
Извилистая жёлтая дорога же, тянулась к горизонту, где темнела огромная ветряная мельница. Старая, но основательная, крепкая, она походила на живого стража-великана. Неспешное вращение её лопастей внушало спокойствие и абсолютную уверенность в древней, мощной магической защите. Ощущалось подсознательно – однако твёрдо: пока мельница работает – деревне и щедрому мирку под её сенью ничто не угрожает.
«Вот настоящая сказка!» – задохнулся Витя счастьем, и раскрыл глаза. И сразу же протёр их в изумлении: за окном серело утро. Ну, конечно…
Стенные ходики показывали начало десятого. Захотелось тут же вскочить, и бежать в лес – к Георгию. Но, Витя удержался. Он, наверняка, ещё спит, впервые-то за столько дней заночевав не под открытым небом! В сухости, да тепле.
Впрочем, не так уж и тепло… Витя откинул два ватных одеяла, и словно нырнул в замороженный воздух. Головешек на всю ночь не хватило. Или не справились с заметно окрепшими холодами: в окне Витя увидел бабу Матрёну, она с вёдрами шла к колодцу. Изо рта её клубился пар.
А в берлоге-то, поди, сейчас вообще, как в леднике – заиндевевшая земля остыла насквозь! Медведь бы грелся своим жиром, а Георгию и волчья шкура не поможет. И огня внутри не разведёшь – слишком мало там места. Предстоит копать, углублять берлогу, расширять пространство.
Витя глянул в мамину комнату – постель уже была пуста.
Значит, мама пошла к старосте, за продуктами на завтрак. До её возвращения нужно успеть отнести к берлоге подменную одежду, в чём рыть землю. Потом вернувшись, отремонтировать крыльцо, и с чистой совестью, под видом сбора дров, уйти обратно в лес!
Из груды тряпья в кладовке Витя выдернул старые брюки и пожёванную телогрейку. Сунул и то и другое в картофельный мешок. Подумал, что нужны дополнительные свечи для работы в подземелье. Или, Георгий сделает факел?
«Подожди-ка…!» – одёрнул сам себя и подбежав к кровати, вынул из-под подушки алатырь-камень. Может, получится через него протянуть в берлогу солнечный луч! Как тогда, в дупло к пчёлам! Или усилить огонь свечи, если солнца не будет.
Витя пихнул янтарь за пазуху полупальто, и осмотрелся на кухне. Неплохо бы и на сегодня захватить Георгию еды – лягушки с луком много сил не дадут. Но, какой еды? Теперь-то уж он точно ничего не примет. Категорически.
«В лесу бы что-нибудь добыть… – подумал Витя. – Хоть в том же ручье!» Ведь если он и не увидел в нём рыбу, это ещё не значит, что её там нет. Удочки дома имелись. Но, будет ли им с Георгием сейчас до рыбалки?
«Полдня копать. Потом крепить стены, утеплять, таскать лапник… – прикинул Витя. – А удить кому и когда…? Не раньше, как только завтра. Выходит, Георгию предстоят ещё сутки на скудном пайке…»
Но, можно сделать рыбную ловушку! – осенило его. Отец учил!
Порывшись в сарае, он нашёл металлическую сетку. Папа показывал, как её закручивать, превратив в лабиринт-улитку.
Мелкая рыбёшка выскользнет, конечно. Так она и не нужна! А вот средняя и крупнее – выбраться не сможет.
Здесь же, в свалке разнообразного хлама Витя откопал и кастрюлю – грязную, мятую, без ручек. Но, вполне пригодную для ухи. Лишь бы не было дырок.
На улице он осмотрел её дно – целое, вроде. Собираясь бросить кастрюлю в мешок к одежде, Витя глянул в сторону двора и калитки – не идёт ли мама?
И вдруг, услышал лай собак – одной, другой, третьей и далее по всем дворам. А миг спустя, различил новый – чужой звук! Рокот автомобильных моторов. Витя замер, напрягся – нет, не показалось… Рёв двигателей, натужный, упорный – приближался.
Ноги, будто сами, понесли Витю к забору. И уже издали он увидел, что в Караваево – из леса – въезжают колонной три армейских тентовых грузовика. Между первым и вторым следовала чёрная, сияющая легковая машина.
Все четыре автомобиля разом встали на окраине деревни, под лаянье десятка псов. Из грузовиков гурьбой посыпались немецкие солдаты и полицаи вперемежку – в толпе мелькнул Бородач.
«Приехали за утренней данью…?» – трепыхнулась птичкой растерянная мысль. Не похоже. Молоко и яйца всегда забирали два-три полицая и приёмщик-немец на телеге… Сейчас же – явно, назревало что-то более серьёзное. Нехорошее. Опасное и злое.
Меж тем, открылась задняя дверца чёрной машины. И Витя выронил кастрюлю – она звякнула где-то под ногами: из автомобиля вышел Фарбаутр.
