Глава 21,

в которой папа рассказывает о собственном расследовании

Как только я, заикаясь, начала рассказывать, как получила первую эсэмэс от мамы, папа приложил палец к губам. Следующую минуту те, кто нас слушал, могли насладиться шмыганьем, иканием и всхлипываниями.

Папа поднялся с видом, будто принимает важное решение.

– Идем пить чай.

Я послушно пошла на кухню, села за стол. Он приготовил мне фирменный бабушкин коктейль: полчашки воды, тридцать капель валерьянки, тридцать – пустырника. Я зажмурилась и попыталась выпить его за один глоток, но не смогла и закашлялась.

Он напоил меня чаем с медом. Потом отправил умываться. На выходе из ванной взял меня за руку, приложил палец к губам и провел в свою комнату. Достал из кармана ключ и открыл платяной шкаф. Шкаф доверху был забит папками, дисками, альбомами с фотографиями. Я достала одну из папок – копии дела о пропавшей без вести, мамины фото и имя. Диски были подписаны: «Выходит из школы», «Выходит из дома», «Наружная видеокамера НИИ». Я открыла другую, самую большую папку и увидела в ней показатели исследований, отчеты, графики. «Сравнительный анализ показателей резистентности микобактерий у повторно заболевших», «Результаты клинических испытаний TEO890», «Результаты клинических испытаний ТЕО900». Я подняла глаза на папу в ожидании объяснений. Но он снова приложил палец к губам.

– Пойдем поедим куда-нибудь?

– Пойдем, – ответила я, помедлив.

Мы зашли в ближайшее знакомое кафе с украинской кухней. Там сели в самый дальний угол и заказали по квасу и борщу. Официантка в национальном костюме принесла заказ через пять минут. Папа ждал, когда она наконец уйдет.

– Покажи сообщения.

– Не могу. В них была приписка, что нужно их удалить.

– И ты удаляла?

– Да.

Папа помолчал.

– Правильно делала.

– Похоже на то, как писала она. Без заглавных букв и без знаков препинания. И всякие вещи, которые знали только мы трое.

– Например?

– Например, что мы купили Розиту четырнадцатого июня.

– Какую Розиту?

– Морскую свинку. Она потом умерла.

– Не помню… – Он высыпал на стол зубочистки и сейчас рассеянно перебирал их. – Она не писала, где она или как с ней связаться?

– Ничего такого. Только о встречах.

И я рассказала все с самого начала – о первом сообщении, и о тяжелом ожидании в зоомагазине, и о голом льве.

– Как странно, что ты все это помнишь.

– Но я не помню, что за горошек. А ты?

Он отрицательно покачал головой. Никакого радостного ожидания.

– Ты не веришь, что это она?

– Уже не очень. Прошло очень много времени. И то, что Алексея нашли… – Он вздохнул. – Понимаешь, почему нам нельзя разговаривать дома?

– Нас прослушивают.

– Я не мог в это поверить. Думал, так бывает только в кино. Но попросил знакомого поискать жучки. Мы даже убирать ничего не стали – они были везде. Откуда ты, кстати, узнала?

– Мира рассказала. Еще достала жучок из моего телефона. И еще рассказала, что всё это из-за их работы.

Папа молчал, сосредоточенно перебирая зубочистки. Я поняла, что он мне ничего не говорил, потому что боялся за меня.

– Когда ты нашел жучки дома?

– Два года назад. Скорее всего, они были с самого начала.

– Что за документы в шкафу?

– Все, что удалось найти за три года: записи с камер наблюдения, копии свидетельских показаний, документы исследований в НИИ.

– Ты занимался расследованием сам?

– Да. Но скоро стали приходить сообщения с угрозами и требованиями, чтобы я перестал копать это дело. Потом я обнаружил жучки. И в телефоне. Следили даже за посещениями страниц в интернете, за электронной перепиской, за чатами.

– Это точно связано с ее работой?

Папа пожал плечами:

– Скорее всего. Пропал Леха, потом она.

– Кто мог еще знать про голого льва?

– Кто угодно. Она могла рассказать любому из друзей или на работе.

– Что говорит Клочков?

Папа вскинул голову:

– Откуда ты знаешь о Клочкове?

– Когда я получила первые сообщения, я пошла в то отделение, где мы были с тобой. Капитан дал мне номер Клочкова.

– Что он тебе рассказал?

– Что всех опросили еще тогда, три года назад. Что новостей и ниточек нет.

– Ему тоже угрожали. Анонимно, как мне. Они везде нас достанут.

– Они?

– Вадим Петрович. Вернее, стоящая за ним фармкомпания, инвестор. В препарат вложены огромные деньги.

Я представила себе, каково было ему улыбаться в гостях у предполагаемого виновника маминой смерти.

– Ее друзья знают, почему она исчезла?

– Думаю, да. Нет никакой страшной тайны, все просто, на поверхности.

– И все молчат?

– Кто-то боится за карьеру, кто-то – за семью.

Я промолчала, представляя весь ужас происходящего. Все знают. И все молчат. Потягивают лимонад из высоких бокалов. Спрашивают у меня, как учеба и занятия по рисунку. Ходят на работу, ездят в отпуск, играют с детьми. В памяти всплыли лица ее коллег, которые моментально превратились в ухмыляющиеся морды плезиозавров. Отвратительных морских химер.

– Ее похитили?

– Думаю, нет, она спряталась сама, как только почувствовала опасность. Тем более Алексей к тому времени уже пропал.

Он выпил остатки кваса из граненого стакана и помахал им официантке, чтобы она подлила еще, уже не заботясь о том, что нас услышат.

– Они разрабатывали новое лекарство от туберкулеза. Более эффективное, чем все, которыми лечат сейчас. К которому бактерия туберкулеза нерезистентна. То есть…

– Я знаю, что такое резистентность.

– У них были хорошие показатели, была подана заявка на патент. Было множество статей в научных журналах. Потом результаты клинических испытаний показали, что лекарство, хоть и помогает, дает побочные эффекты, которые сложно отследить. Что было дальше, я не знаю. Скорее всего, мама и Алексей настаивали на перепроверке. Но все было готово для запуска лекарства в оборот. Инвесторы уже выделили огромные деньги на продвижение на рынок. И, если бы они начали исследования заново, это продлилось бы еще года два-три.

Появилась официантка и подлила в наши стаканы кваса.

– Она почти ничего не рассказывала мне. Все, что я знаю, – из документов следствия, из отрывочных слухов. Кто-то рассказал что-то на словах, взяв с меня обещание молчать. Доказать ничего нельзя.

Он отпил из стакана.

– Она пыталась встретиться с мной первый год. Потом еще пару раз. Потом замолчала. Года через два все сошло на нет.

– Как?

– Так же, как с тобой: посылала загадки, ответ на которые знал только я.

– Вы не встретились?

– Нет. Каждый раз происходило что-то, что нам мешало. Они тогда уже следили за каждым моим шагом. Жучок был даже в твоем телефоне.

Я кивнула и спросила уже без надежды:

– Ты видел ее? Хоть раз за три года?

Папа отрицательно покачал головой.

– И ты подумал…

– Что они нашли ее.

– Но если они нашли ее, зачем присылать сообщения?

– Может быть, не нашли, – ответил папа. – А может, узнали, что нашли Алексея, и решили перепроверить, знаем ли мы что-то конкретное.

– Или это действительно она? Зачем она шлет сообщения и не приходит?

– Я уже не понимаю. Но я не стал бы надеяться. Слишком много времени прошло.

Все было слишком неправдоподобно. Это могло случаться в кино или в детективах, но не со мной, обычным подростком, не с папой, обычным программистом. Нас окружали обычные люди и обычные вещи. Мы ходили в школу, на работу и варили кофе на завтрак. Мыли посуду, зависали в соцсетях, срезали этикетки с новых носков. Даже зная, что это на самом деле так, я не могла поверить, что на старом раздолбанном смартфоне папы зачем-то установили прослушивающее устройство. Никогда бы не подумала, что вот тут, на моем письменном столе, заваленном бумагами и книгами, кто-то прицепил жучок.

Перекидываясь вопросами и ответами, мы поужинали.

Часа в два ночи, уже лежа в кровати, я впервые посмотрела на экран телефона и увидела пропущенные звонки от Вани.

– Прости, у меня сейчас нет времени, – прошептала я перед тем, как уснуть.