Глава 14,

в которой рассказывается, что будет, если в город приедет настоящий ревизор, а потом происходит совершенно неожиданная встреча

– Тише, перестаньте шуметь! – одергивает нас Галя. Каждый раз, глядя на нее, я думаю, что она случайно вывалилась из времени, когда мои родители были детьми, а может, еще не родились. Все в ней старомодно: собранные в пучок волосы, прямоугольные очки, бадлон с жилеткой поверх, юбка-карандаш и туфли на низких каблуках. На днях бабушка зашла за мной после уроков и, увидев ее мельком в холле, поставила диагноз:

– Учительница. Русский язык и литература.

– Пока еще практикантка, – поправила я. – Но мыслишь правильно. Как догадалась?

Бабушка посмотрела на Галю еще раз. Та взяла в гардеробе пальто, вытащила из рукава вязаные шарф и шапку, уронила шапку, быстро наклонилась и подняла, огляделась – не видел ли кто, подошла к зеркалу.

– А что тут догадываться? – бабушка достала из сумки помаду и стала подкрашивать и без того ярко-красные губы. Цвет вызывающий, но ей идет. – И зовут ее Зина или там Рая, да?

– Галя, – отвечаю я, а бабушка хмыкает.

Одноклассники над ней посмеиваются. Она слишком мягкая, слишком дружелюбная. Слишком странно одевается, вся какая-то пугливая, чересчур интеллигентная, что ли. Третье поколение преподавателей в семье.

– Нина, к доске! – говорит Галя. Нормальные учителя не вызывают к доске на литературе. Мы устраиваем дискуссии или пишем сочинения. У доски я чувствую себя как первоклашка, не выучившая стихотворения. Галя задает глупые вопросы. Я глупо на них отвечаю.

– Как вы думаете, Нина, что произойдет после того, как в город приедет настоящий ревизор?

Я думаю. Если ревизор будет настоящим, то произойдет вот что:

– Наверное, городничего уволят, и всех его подчиненных тоже. И в городе наступит относительный порядок.

Все смеются. Я удивленно оглядываюсь на Галю, ища поддержки, но она тоже смеется.

– Ну ты даешь!

– Святая наивность!

– Нина, вы можете садиться, – говорит Галя. – Ну, кто скажет, что изменится в городе после приезда настоящего ревизора? Настя?

– Ничего не изменится, – отвечает Настя. – Они дадут ему взятку, и все будет по-прежнему.

– А если это будет честный ревизор? – ворчу я.

– Честных ревизоров не бывает. – Настя откидывается на стуле с видом, будто знает о ревизорах все.

– Как Гоголь подводит нас к этой мысли, что ничего на самом деле не изменится?

– С самого начала они всё делают по привычной схеме, как обычно. Значит, они всегда так делали. Значит, и с настоящим ревизором будет точно так же, – отвечает кто-то, и Галя одобрительно кивает.

Все кивают. Все согласны.

– То есть тут речь об истории коррупции в России, да? – спрашивает Галя, листая журнал.

Одноклассники снова кивают с таким пониманием дела, будто самолично давали взятку ревизору. Галя ставит мне четверку. Надо бы поставить трояк, но ей меня жалко.

– В четверг жду от вас сочинений по «Ревизору», список тем у вас есть, – говорит она, и раздается звонок.

Я хожу на все уроки, даже на факультативы. И в академии не пропускаю ни одного занятия. «Следует ходить в школу», – стучит у меня в голове, как только появляются мысли, что можно сбежать со скучного урока, сказав, что болит живот, а порисовать в кафе недалеко от дома полезнее, чем сходить на занятие в академию. И я не прогуливаю и прилежно делаю все уроки. На переменах я смотрю в окно, и каждый раз, когда вижу на улице женщину, похожую на маму, у меня замирает сердце, но каждый раз разочарованно понимаю, что это не она. На самом деле я ищу ее каждую секунду – на перемене, в столовой, по дороге домой и в академии. Сидя за партой и за мольбертом.

Я жду и надеюсь. Ожидание и надежда выматывают, тем более что ничего не происходит. Последние дни я все чаще оглядываюсь на улице, и Настя и Ваня начинают что-то подозревать. И расспрашивают всё пристрастнее, хотя я горячо их заверяю, что все в порядке.

Но вот после урока литературы, на котором я получаю четверку по «Ревизору», мы втроем уходим в столовую, а когда возвращаемся, Костя, Ванин сосед по парте, сообщает, что меня искал «какой-то мужчина».

– Какой мужчина?!

– Да обычный, очень высокий, – Костя не особенно обращает на меня внимание, у него в наушниках играет музыка. – Я решил, твой отец.

– Мой отец не высокий.

– Ну не знаю. Он что-то положил в твой рюкзак. Я подумал, ты забыла дома ключи или телефон.

Я кидаюсь к рюкзаку. В животе резь, а перед глазами расцветают и вянут черные лилии, я отгоняю их и перебираю вещи, снова и снова. В одном отделе – карандаши и альбом, в другом – тетради, пара учебников, ручки. В маленьком кармашке – телефон.

– Нина, что такое? – спрашивает Ваня. Они с Настей стоят, закрывая меня от остальных. С ними безопасно. Они не предадут.

– Мне приходят эсэмэс от мамы, – охрипшим голосом произношу я в ту секунду, когда раздается звонок.

Близнецы молча собирают свои и мои вещи и выводят меня из класса.

– У Нины болит живот, мы отведем ее домой, – говорит Настя учительнице математики, с которой мы сталкиваемся на входе.

– Почему вдвоем? – недовольно интересуется та вслед, но они молча тащат меня к лестнице.

Обшарпанный туалет на первом этаже. Окно распахнуто настежь. Я сижу, прислонившись к стене, с закрытыми глазами, чтобы не видеть лилии, и рассказываю. Они внимательно меня слушают. Всего я не говорю, знать все им незачем. Только о таинственных посланиях.

– Ну не знаю, – наконец говорит Настя. – Это может быть кто угодно. И тем более зачем эта таинственность, если она в городе? Почему она не придет или не позвонит?

– Не знаю. Я ничего не понимаю, – шепотом отвечаю я.

– А что за мужчина приходил?

– Не знаю, – повторяю я.

– У охраны есть камеры слежения, – говорит Ваня, и мы, ни секунды не медля, отправляемся к охраннику.

Пост охранника – у входа. Он с сомнением нас выслушивает. Мы оторвали его от чая и печенья. Ваня объясняет, что в класс заходил незнакомый человек. Объясняет, что ничего не пропало, но нам очень нужно знать, кто приходил.

– Может, это ее отец? – охранник кивает на меня.

– Нет, он бы позвонил, и он не высокий, – отвечаю я.

– Ну, или брат, или другой родственник? – с надеждой предполагает он, глядя на чашку.

Я отрицательно мотаю головой. Почему-то вспоминаю, что дядя Леша был высокого роста. На фотографиях он на голову выше всех остальных.

– Вообще-то для просмотра нужно заявление, – охранник колеблется, но видно, что ему тоже интересно, и вскоре мы запускаем видео.

Знакомое крупное зерно; я сжимаю зубы. Школьный холл, двор. Школьники входят и выходят, кто-то курит за углом (охранник качает головой и цокает). Никаких признаков высокого человека.

– Ничего, – разочарованно говорит Настя.

– Подождите, а у черного хода есть камера? – спрашиваю я.

– Соображаешь! – крякает охранник. – Нет, не просматривается.

Мы идем к черному входу, и он действительно открыт. Ваня раздраженно спускается с обшарпанного крыльца:

– На кой тут вообще камеры и охранник!

Мы знаем, как незнакомец вошел в школу. Но зачем он приходил? И кто он? Мы идем ко мне домой – мама близнецов сегодня работает из дома, и, если увидит их, им влетит за прогулы.

Настя и Ваня атакуют, и мне приходится выложить все, что я знаю сама. О том, что рассказали Клочков и папа. О том, что папу подозревали. О том, что я нашла в маминых старых документах.

– Думаешь, это мог быть дядя Леша?

– Может быть, – пожимаю плечами.

– Честно говоря, это все больше похоже на розыгрыш. Или подставу. Тебе кто-то пишет сообщения, чтобы выяснить, знаешь ли ты что-то о матери, – говорит Ваня. Он все время молчал. Мы внимательно его слушаем, потому что он математик, а у математиков, как известно, все в порядке с логикой. – Этот кто-то тоже ее ищет. Посмотри, – он разворачивает к нам мой ноутбук, по которому щелкал все время разговора. – Это сервис доставки эсэмэс-сообщений. На номера некоторых операторов можно отправить анонимно и бесплатно, за другие надо платить. Сомневаюсь, что отправителя можно как-то отследить, даже если он оплатил сообщение.

Словно подтверждая его слова, наши с Настей телефоны запиликали. Я посмотрела на свой: «Сообщение отправлено через интернет. Возможно, это мошенничество. „Пойдем в кино вдвоем?“» Настя прочла свое сообщение и попыталась ударить брата в живот, но он отбил ее руку.

– Пойдем, – сказала я.

– Что? – не поняла Настя.

– Ничего. Задумалась и ерунду болтаю. Кому еще кофе?

– Шутишь? Четвертую кружку? В жизни столько не пил, – Ваня поднялся, потянулся.

– А я привыкла, – ответила я.

– Нам родители бы не разрешили.

– Мой ничего не говорит.

Ваня повернулся к сестре, увлеченно набиравшей что-то на смартфоне:

– Пойдем домой, уже семь.

И они ушли.

Я включила компьютер в папиной спальне. Еще раз пролистала фотографии. Закрыла галерею, несколько минут посмотрела на свое отражение в заставке. Походила по комнатам. Поняла, что очень хочу есть, а папа придет к десяти и голодный. Собралась, взяла самокат и поехала в блинную по соседству.

Внутри – жар и запах подгоревшего теста.

– С ветчиной и сыром, чай здесь. Еще один – с собой, – попросила я у кассира в оранжевой шапочке.

Шум и гам блинной, звоночки, выкрики поваров всегда помогали мне выключить голову. Пустая от мыслей голова – то, что надо, чтобы рисовать. Я достала альбом, и началось: кронозавры за столиками поедают блины, а блины похожи на камбалят с глазами навыкате.

Растушевав фон рисунка, я потерла руки крошечной влажной салфеткой, но только размазала грязь. Оделась, взяла самокат и вышла из блинной.

На улице снова хмурилось. Тьма готовилась хлынуть дождем. Было неприветливо, страшно, неуютно. Я гнала самокат к набережной. И, проезжая мимо бывшего маминого НИИ, поняла, что бессознательно всю неделю кружила у этого мрачноватого дома. Тополя из внутреннего дворика тянули хищные ветки вверх, касались неба. Крючковатые лапы покачивались, вот-вот они нагнутся и схватят меня.

На переходе напротив особняка я слишком сильно разогналась и, когда дверь супермаркета вдруг открылась, не успела затормозить и на всей скорости врезалась в выходящего оттуда мальчишку. Он ударился о стеклянную дверь и упал на асфальт, я с самокатом рухнула набок рядом с ним. Сто одежек защитили меня от удара. Мальчишку, видимо, тоже.

– Ты не сильно ушибся?

Он только молча глядел на меня.

– Я не сильно тебя ударила? Извини, не успела затормозить, ты так быстро шел.

Мальчишка фыркнул и стал отряхиваться.

– Я живу тут, за углом. Можем зайти ко мне и тебя почистить… – Мне было очень неловко.

Он наконец заговорил:

– Ничего страшного, со мной всё в порядке.

Откинул капюшон, и я увидела, что никакой это не мальчишка, а Мира.