Глава первая. Таёжный перекрёсток
Первая неприятность случилась, едва солнце нырнуло за горизонт. На меня навалилась тьма. Я не совсем ослеп, но эта частичная видимость была странной до жути. Лента таёжной речушки чернела как бездонное ущелье. Тёмные стволы деревьев стали трещинами, расколовшими мир. Земля под крыльями казалась плоской рваной картонкой, а изрезавшие её тени выглядели провалами в тот же космический мрак, которым наливалось небо над головой.
Я врезался сослепу в высокую лиственницу. Снёс несколько стволов помельче. Шипя от боли, съехал по склону в холодную воду. Что-то треснуло, словно у речки было дощатое дно. Не далеко же я улетел от Гнезда, примерно три сотни вёрст.
Вот вам и лютики, на которые я любовался всё утро. Неужели и в самом деле заболел куриной слепотой? Я, дракон! Позорище какое…
Я застонал и удивился: стон жил совсем отдельно от моего недрогнувшего горла. Звук повторился, и шел он со стороны пахнущих смолой обломков.
Драконий бог! Это не я стонал.
Ничего не видно: в тайге темнеет быстро, да еще глаза полуослепли. Свет я мог добыть только двумя способами: поджечь лес или мимикрировать во что-нибудь подходящее к ситуации.
Драконы испокон веков были гениями мимикрии и морока. В старину, пока люди сидели в пещерах, мы оборачивались и деревьями, и колодцами, и камнями. Вот только прогресс не стоит на месте, и в Гнёздах давно уже обучали драконят современным формам мимикрии. А что делать? Останься мы нагишом в истинном теле – люди давно бы извели нас под корень. А так – пройдут мимо, и не заметят.
Через минуту в буреломе запыхтел, разгребая завал, экскаватор – почти неотличимый от настоящего, с мощным прожектором и ковшом. Почти.
Корпус экскаватора покрывали перламутровые чешуйки, а ковш, задуманный в виде клешни, слишком явно напоминал драконьи челюсти. Хорошо, что меня не увидит Ларика, ее насмешки довели бы меня до депрессии.
Со светом прожектора ко мне вернулось зрение, и я смог передвигаться уже более уверенно. Под сломанными лиственницами, удачно сложившимися шалашиком, лежала ещё одна неприятность: человеческое тело. Довольно молодое, светловолосое, придавленное сосновым стволом поперёк ног. По его съёмной шкуре расползалось тёмное пятно: похоже, обломанный сук распорол бедро.
Мой поздний ужин выглядел весьма неаппетитно: синенький, довольно костлявый. Парень почувствовал, как его туловища коснулась стальная пасть ковша, снова застонал. На миг распахнулись светлые глаза, и тут же закатились, хотя я дернул добычу из-под завала со всей осторожностью.
Где-то в нутре экскаватора должна быть аптечка со жгутом, если я в спешке не забыл её спродуцировать. У Ларики автоаптечка всегда красуется на видном месте – в таких тонкостях мимикрии наши модники находят особый шик. Едва не вывернув себя наизнанку, я нашел в кабине бесхозный обрывок резинового шланга и искренне понадеялся, что это не мой собственный аппендикс. В любом случае, чем-то надо остановить парню кровь: терпеть не могу питаться всухомятку.
И тут же нарисовалась новая проблема: экскаватор не способен оказать первую помощь. А, вернув себе истинное тело, я лишился прожектора и снова ослеп. И, разумеется, перестал понимать, кого и где мне надо перебинтовывать.
Великий Ме! Что же делать?
Здравый смысл подсказывал единственный верный ответ: ужинать, пока живая еда не превратилась в дохлую. Вот только разумные формы материи – не из нашего меню. К тому же, наставник утверждал: люди ядовиты, как мухоморы. Среди мухоморов бывают съедобные, но поди, разберись, где какая поганка.
Под эти кровожадные размышления я с трудом затянул жгут на ноге парня, чуть повыше раны. При этом иноформу экскаватора пришлось сохранить ради прожектора, но я высвободил нормальные драконьи крылья. Тоже не очень удобно: действовать я мог только двумя «пальцами» на сгибе крыла – щупами с острыми, как клыки, когтями. Второе крыло не дотягивалось – очень уж широка грудная клетка у машины.
Пыхтя и ругаясь, я придерживал чужую ногу головой, то есть ковшом, потому не сразу заметил, как парень очнулся. Отвлек меня странный дробный звук:
– Шт-т-т-т-тзззшрт…
Приподняв ковш, я глянул исподлобья. Голубые глаза человека напоминали рыбьи – до того круглы они оказались.
Я замер, мгновенно втянув крылья. Я просто экскаватор. Ничего особенного. Крылья померещились. Бывает. Болевой шок и все такое. Я – самый обычный экскаватор. В тайге таких – навалом, под каждой ёлкой.
Звук повторился:
– Чт-т-то з-за ч-ч-чёр-рт…
Человек приподнялся на локтях, посмотрел на окровавленную, перетянутую жгутом ногу. Снова уставился на ковш, чуть подрагивающий перед его носом. Мой мотор еле слышно урчал на холостых оборотах.
– Мля-а-а… – протянул парень. – Померещится же… Послушай, металлолом, тебя ведь кто-то завел? – пробормотал человек. – И кто-то наложил мне жгут… – и он вдруг заорал: – Эй, братан! Механик! Ау! Где ты?!
По такому воплю я догадался: уж ребра-то у парня наверняка целы. Похоже, он отделался пропоротым бедром, ушибами и сотрясением мозга. Покричав и не получив ответа, человек пополз к кабине экскаватора и попытался взять на абордаж.
А вот не пущу. Это, можно сказать, мой желудок, и нечего тут делать ядовитым поганкам и поганцам, пусть даже раненым. И не надо так дергать ручку, она живая, ей больно!
Парень поднял увесистый сук, долбанул по стеклу. Силушка у него оказалась отнюдь не богатырская, стекло даже не треснуло. Но у меня сработал инстинкт самосохранения – замок щёлкнул, дверца чуть приоткрылась. Хе… добро пожаловать в нутро дракона.
Раненый тут же передумал брать сдавшуюся крепость. Сел на поваленный ствол, вытянув повреждённую ногу. Простонал:
– Эй, шофер! Братан, ну, где же ты…
И тут я обнаружил наблюдателя. Пролитую кровь хищники унюхивают мгновенно. За огромным муравейником, прижатым к лиственнице, притаился старый волк. Он ждал, когда я поужинаю: может, и ему что-то перепадет. И вдруг решил, что я сыт, потому и не трогаю беззащитную дичь. Тенью скользнул из укрытия, подобрался, опасливо на меня поглядывая.
Человек почуял движение, как будто у него на затылке были глаза. Развернулся, выставив перед собой подобранный сук, но потерял равновесие и рухнул замертво, словно на него свалился ещё один дракон.
Наглого волка, поспешившего закрепить успех, я перехватил в прыжке. Экскаватор клацнул челюстью ковша. Я едва не подавился добычей – до того она костлява оказалась – и вознёс волку мысленную благодарность за подаренную мне на ужин плоть. Волчий хвост не вошел в ковш и облетел серым пожухлым листком, шмякнув лежавшего человека по лицу. Парень очнулся, провел рукой, убирая помеху, долго пялился на молчаливый экскаватор.
– Эта штука волка сожрала, или мне показалось? – прошептал он. – Я сошел с ума? Чёрт. Чёрт!
Лицо парня покраснело. И вообще его вид мне очень не нравился. Рана-то не обработана. Вдруг его столбняк хватит, или ещё какая зараза, и получится, что я зря хороший аппендикс на него потратил. Да и нельзя дольше двух часов оставлять жгут – плоть омертвеет.
Парень подполз к речушке, и перешёл на сакральный язык, разглядев вдребезги разбитую лодку. Лежавший на её дне оранжевый рюкзак напоминал яйцо всмятку, расползшееся в бульоне среди щепок.
Я наблюдал за человеком, переключив зрение на задние фары.
Он оказался упорным: выудил остатки рюкзака и сам занялся спасением себя, умирающего. Обрезав брючину ножом, снял жгут, промыл рану чем-то вонючим из пузырька и, зубами разодрав пакет с бинтом, перевязал. Вытащил из рюкзака чёрную коробку, побарабанил по ней пальцами, поднёс к уху съёмную часть вроде коробочки поменьше или толстого сучка. Долго слушал гудки.
Как только он положил съёмную деталь обратно, коробка громко заверещала. Очень музыкально, но как-то неестественно. Человек снова прижал к уху необычный сучок. На этот раз я тоже напряг слух, догадавшись, что это и есть тот самый мобильный телефон, какие часто показывали в человеческом телевизоре. Единственное, что меня смутило: размеры великоваты для мобильника и Юй говорил, что в тайге сотовые телефоны не работают. Может быть, это спутниковый?
Кто-то невидимый раздраженно заквакал басом в коробке:
– Слушай сюда, ублюдок. И только попробуй вырубить телефон, как в прошлый раз. Предупреждаю: с аппаратика моего вякнешь кому-либо, сам знаешь о чем – тебе не жить. О сестре вспомни, недоносок. Мы с девки твой долг возьмем. Понял? С процентами за моральный ущерб. Подумай хорошенько и двигай назад, пока не далеко ушел. Мы же тебя все равно найдем. Или твой труп. В тайге один далеко не уйдешь. Понял? Не слышу!
– Понял, – прохрипел парень.
– И не говори потом, что тебя не предупреждали, щенок. Через сутки не вернёшься или предупредить своих вздумаешь – вспомни о сестре.
– Я ногу сломал.
Коробочка заржала так, словно в ней сидел мерин:
– Гы… Тогда ползи хоть на заднице. Двое суток даю, или девка будет у нас.
Телефон зашелся отвратительной икотой.
Парень обозвал его сакральными cловами, которые не принято употреблять вне битвы, из чего стало понятно, что он воин и находится в духе Рара. Был у нас такой воитель и маг, величайший дракон древности. Но впал в бешенство во время драки с динозаврами, погубившими его семью, обратился к чёрной магии смерти и почти очистил Землю от жизни вообще. В той катастрофе драконы едва выжили, и с тех пор сравнение с Раром не всегда почётно.
Человек потыкал пальцем в кнопки с такой яростью, словно давил говорящих клопов. Послушал длинные гудки. Еще раз ткнул в телефон. Его руки тряслись.
– Мама? – вдруг закричал он. – Да, я. Нет, со мной все в порядке. Я с ребятами в поход ушел, на байдарках. Ну, прости, не смог предупредить, ты же в командировке. Ну, какие тут волки? Спокойно, как на даче. Безопасней, чем в метро, – парень покосился на зажатый в руке волчий хвост. – Мам, я до Светланы не могу дозвониться. У какой подруги? Когда уехала? Скажи ей, чтобы там оставалась до моего приезда. И никому не говори, где она. Слышишь? Нет, я так… Да, пока…
По его щеке поползла слеза, что странно для воина. Он поднялся и снова полез в кабину экскаватора.
– Странно… – бормотал парень, оглядывая моё нутро с некоторой брезгливостью. – Как эта махина работает без ключа зажигания? А, тут кнопка. Что за чертовщина! А рычаг почему на максимуме? Неужели сломан?
Я тоже задумался, о каком ключе и рычаге речь. Если он имеет в виду коробку скоростей, то это же муляж!
Человек надавил на клаксон. Долго сигналил – наверное, экскаваторщика звал. Но я не откликнулся.
– Ну, тогда я поехал, найдешь по следу свой драндулет, – попрощавшись с пропавшим машинистом, парень дернул рычаг, пытаясь передвинуть его на самый малый ход.
Мне почему-то стало щекотно. Человек решил, что рычаг заклинило, и дернул еще сильнее. При этом его здоровая нога так заелозила по днищу, что я не выдержал. Я и простой щекотки боялся, а если живот щекочут изнутри – это совершенно невыносимо.
Я захихикал. Надо было видеть его лицо! Парень перекрестился, огляделся по сторонам, спросил шепотом:
– Кто здесь?
Где-то вдалеке ухнул филин.
Человек вздрогнул. Его нога снова скребанула по дну кабины. И я не выдержал, выдавил сквозь истерический смех:
– Прекрати! Щекотно!
Он прекратил, обмякнув на сидении, как облезлая змеиная шкурка. Его голова хлопнулась на руль, и по дремучей тайге снова разнесся протяжный рёв клаксона.
Лететь при свете прожектора оказалось куда легче. Я решил избавиться от содержимого кабины где-нибудь поблизости от человеческого гнезда. Если парню дали сутки на возвращение, то вряд ли его дом далеко. Двигался он, скорее всего, вниз по таёжной речке. Значит, надо подняться вверх по течению.
Мне встретилось на пути три человеческих гнезда. Одно совсем неприличное, даже не из оленьих шкур, а из тряпок, таких же оранжевых, как рюкзак моего пленника, который я на всякий случай прихватил с собой. Второе жилище было зимней полуземлянкой, наверняка пустовавшей по случаю лета. Третье совсем странное – огорожено забором с колючей проволокой, освещено прожекторами, и я остерёгся близко подлететь.
Изредка я поглядывал на парня, переключая зрение на зеркало заднего обзора в кабине. Взглянув очередной раз, я встретился взглядом с обезумевшими человеческими глазами.
– Летающий экскаватор! – затряслись его губы. – Что за дьявольщина! Может, я умер?
Тут под моими гусеницами мелькнуло что-то подходящее – несколько избушек на берегу речки, почти таких же убогих, какими любил притворяться дед Горыхрыч. Я плавно спикировал саженях в двухстах от жилищ, распахнул дверцы.
Наверное, я чего-то не рассчитал и частично отразился в зеркале, потому что человек спросил, уставившись в стекло, где, по идее, должен бы видеть лишь самого себя:
– Ты что такое, а? Или кто?
На случай демаскировки мы с наставником отрабатывали несколько вариантов поведения.
– Я робот, – сказал я противным скрежещущим голосом консервной банки. И, не давая слушателю опомниться, без запинки изложил три закона роботехники, присовокупив напоследок: – Задание выполнено. Человек доставлен. Освободите транспорт.
– Нифигассе! – выдохнул парень.
– Человек дома. Человек в безопасности. Освободите транспорт, – тупо твердил я.
– И не подумаю. Летающий робот-экскаватор! А я думал, как такая громадина могла попасть в глухую тайгу?
Парень вцепился в руль, и выпрыгивать не собирался. Вот наглец, на голову ушибленный! Я изрыгнул его из кабины на травку, но этот самоубийца, забыв о ранении, вцепился в мое крыло, то есть в дверцу, и повис. Я попытался стряхнуть его.
– Отдай мой рюкзак! – заорал он.
Я выплюнул требуемое ему под ноги. И с ужасом осознал, что сгоряча вышвырнул все посторонние вещи из кабины. Портрет отца – белоснежного дракона, парившего на фоне гор – и рукопись деда, труд всей его жизни!
Парень оказался быстрее моего ковша: хлопнулся ничком, подмяв под себя папку с рюкзаком. Я заподозрил, что не так сильно он и ранен.
– А это что такое? – он вытащил портрет и нагло разглядывал в свете моего же прожектора. – Клёвый дракоша. Но слишком гламурный на мой вкус.
На его вкус?! Я чуть не взорвался от ярости.
– Верни на место! – от злости я почти вышел из роли робота, но вовремя спохватился, и отстраненным тоном автомата зачастил. – Нарушение. Чужая собственность. Приказано доставить по назначению. Нельзя передавать посторонним лицам. Нарушение. Чужая собственность. Приказано…
– Что упало, то пропало, – отмахнулся парень. – Кто и куда приказал тебе это доставить?
– Введите пароль для доступа к информации, – вспомнил я подходящий вербальный кукиш. Значения фразы я не знал, но, судя по телесериалам, она должна действовать.
Так и есть. Парень погрустнел, спрятал мою реликвию за пазуху, вытащил карту. Разочаровано сплюнул на траву:
– Тьфу, схема московского метрополитена. А я-то надеялся на карту сокровищ.
– Я не лотерейный автомат, я робот, – напомнил я. – Верните вещи на место. Нарушение. Нельзя передавать в руки посторонних.
– А ты мне сам дал, между прочим, – мерзавец ухмыльнулся. Он уже разглядывал дедову папку. – Так, а тут у нас что интересненького? Ух ты, какая древность! Я такого шрифта и не видывал. Это что, типа клинописи на змеиной коже? А на каком языке? Ты случайно не знаешь, экскаватор?
Я сгрёб любопытного наглеца клешнёй ковша и тряс в воздухе, невзирая на ранения и вопли, пока не вытряс из-за пазухи портрет отца. Отложив парня подальше, аккуратно подобрал свои реликвии, сунул в кабину.
– Эй, погоди! – окликнул меня человек, когда я уже поднимался в воздух, свирепо грохоча гусеницами на всю тайгу. – Эй, робот! Ты что же, меня тут бросишь? Я ранен, между прочим.
– Человек в безопасности. Человек дома. Задание выполнено.
– Ты, Сусанин ржавый, не видишь, куда меня затащил? – человек заорал, стараясь перекричать мой нарочитый грохот. – Это заброшенная деревня! Ни одного окна целого, даже ни одной собаки. Эй! Ты меня слышишь?
Сделав вираж над осевшими, как трухлявые пеньки, избушками, я вернулся. Посигналил. Никто не выбежал, не залаял, и мой сиротливый зов поплыл над тихой тайгой, как похоронный набат. Мертвые человеческие дома пялились выбитыми глазницами, опушенными белёсым мхом.
Человек сидел на земле, сгорбившись, вытянув больную ногу. Одинокий и несчастный, как я. Крупные звезды смотрели на нас холодными глазами драконов, навсегда ушедших в небо.
Драконий бог! Я не мог его тут оставить. Опустился и распахнул дверцу.
Ну, почему, если уж я влипаю в неприятности, то по самые надбровные рога?
Парня колотил озноб, и он скрючился, обхватив себя руками, кое-как пристроив на сиденье больную ногу. Куда его доставить, он так и не сказал. Точнее, я ничего не понял из его туманных объяснений, которые он охотно и путано излагал, и я решил выкинуть его у оранжевых палаток.
Если б я еще мог это сделать!
Прожектор светил уже еле-еле, фары едва мерцали, кровь холодела – я засыпал. Даже здоровому дракону ночной полет нелегко дается, а уж курино-слепому… Если бы не человек, я бы вообще до утра из той речки задницу не вытащил. Да и сейчас – того и гляди, споткнусь о какой-нибудь кедр, и по закону подлости снова упаду на человека. Оно мне надо?
Иссякнув, я ухнул в первую же проплешину в тугой таёжной щётке и погасил прожектор. Тут же донеслось:
– Эй, робот, ты что, сломался?
Если он еще раз скажет мне «Эй», я стукну его рулём по лбу.
– Не могу двигаться, – проскрипел я. – Аккумулятор сел.
– Тогда ради какого праздника ты такую иллюминацию устроил? – упрекнул меня назойливый безбилетник. – Не на шоссе – с включенными фарами ехать, а вертолеты не бреют верхушки брюхом, не столкнулся бы.
Глаза у парня были мутные, в красных прожилках, и я не стал пререкаться с больным. Предупреждал же меня наставник: люди опасны для нашего здоровья. И я уже тысячу раз пожалел, что не дал волку поужинать. А ведь прав был серый санитар леса, когда хотел избавить меня от этой говорящей неприятности.
И я вознес волку запоздалую благодарность.
Я не забуду тебя, волк. Твоя плоть стала моей, и Великий Ме даст вечную радость твоей звериной душе. А когда настанет мой час уходить к звёздам, ты встретишь меня на пути. И спросишь, оскалив крепкие молодые клыки: хорошо ли я прожил жизнь, которую ты поддержал этой ночью, отдав свою. И если ты будешь недоволен, Великий Ме изгонит меня отовсюду. И я исчезну навечно. Потому, волк, я хорошо проживу нашу с тобой оставшуюся жизнь. Тебе не придется мстить ни сейчас, ни потом. Прости меня.
Парень на сиденье забылся беспокойным сном. Я постарался нагреть воздух в кабине, насколько хватало сил, но человека всё равно бил озноб.
Лес стоял чёрный, почти невидимый в густой чернильной ночи, словно мы сидели на дне глубокой шахты. О его существовании напоминал лишь запах хвои, да скрип веток, на которых лениво качался ветер, засыпая, как на материнском гребне.
Мамины чешуйки так же чуть слышно поскрипывали при ходьбе, когда она выносила меня, еще совсем малыща, ночью из норы и рассказывала о звездах и рассветах над ледяными вершинами ее родных гор, белоснежных и сверкающих под утренним солнцем, как крылья моего отца.
Мне страшно захотелось свернуться калачиком, зажав в пасти хвостовой шип, как драконыш в яйце. Но я застыл неподвижной железной скалой в черном море печали мира и слушал его дыхание: и дальний рокот надвигающейся грозы, и еще более дальнюю дрожь землетрясения на восточном краю материка.
У драконов абсолютный слух. И от музыки мира часто бывает так больно, что лучше бы ее не слышать: в ней исчезает гармония.
Когда я проснулся с первым лучом солнца – разбитый и с тяжелой головой, как после лишнего ковша медовухи – раненого парня во мне не было. Ушел. Пропала и дедова папка, и портрет отца. И как теперь найти иголку в стоге тунгусских сосен?
В иноформе вертолета службы пожнадзора РСФСР, списанного в металлолом еще в прошлом веке, я поднялся в воздух и тихо пошлёпал на юго-запад. Заметил совсем под боком оранжевые палатки – ночью я чуть-чуть не дотянул до них. Наверняка вор там прячется. Я покружил над ними в задумчивости.
Пока я размышлял, есть ли у меня время устраивать драку с неизвестным исходом, и стоит ли дедова папка двух жизней – его и маминой, если я не вернусь в Гнездо с принцессой – в кабине что-то заверещало.
Голос человека раздался так близко, словно он никуда не сбегал с моими реликвиями. Звук доносился из коробочки, запавшей в прореху драного сиденья:
– Привет, робот! Я ненадолго отлучился, так ты меня подожди, не улетай. А чтобы ты точно не удрал, я у тебя взял кое-что в залог. Не бойся, твои вещи верну в целости и сохранности. Между прочим, я тебе тоже залог оставил: свой любимый телефон с автоинформатором. Дорогущий. Так что ты не злись, экскаватор, а жди меня.
Я рванул обратно со всех лопастей.
Парень – переодетый в чистую брезентовую съемную шкуру, явно не выспавшийся, с воспаленными глазами – уже стоял на примятой гусеницами экскаватора траве, опираясь на костыли из двух рогатин и задрав голову в небо. А когда увидел опускающийся пожарный вертолет, на его лице нарисовалось страшное разочарование.
Он отвернулся и заковылял прочь. Костыли путались в траве, и идти у него не очень получалось. Да еще на спине болтался рюкзак, который тоже не прибавлял равновесия. На клапан кармана был прицеплен вчерашний волчий хвост.
Моя злость при виде жалкой шатающейся фигурки испарилась. К тому же, у вора в заложниках была моя семейная реликвия и труд всей дедовой жизни.
– Эй, парень! – позвал я, раскрыв люк еще в воздухе, чтобы он видел, что в кабине пусто. – Это я, робот.
Он оглянулся. Брови изумленно поползли вверх.
Со стороны палаток к нам уже бежали люди, размахивая руками, и я прикрыл люк. У меня закралось подозрение, что этот пройдоха и у них что-нибудь взял в залог, но разбираться не было ни малейшего желания. И, судя по прыти, с какой парень забрался в вертолет, у него тоже.
Взятые в залог вещи он (по моей просьбе, высказанной в лаконичной императивной форме, подкрепленной угрозой катапультирования без парашюта) сунул в специально выращенный мной для этого случая «сейф» под сиденьем второго пилота.
Мне надо было вероломно катапультировать седока сразу же, как он вернул реликвии, но я решил: не птицами же мне в пути питаться, а при соответствующей обработке даже ядовитые мухоморы должны сгодиться в пищу. Должен же быть у меня продовольственный НЗ, – с легкостью уговорил я сам себя.
– А чего ты так низенько летишь, робот? – мой ничего не подозревающий будущий обед крутил русой головой, любуясь пейзажами.
Рычагами и рулём он тоже пытался крутить. Да на здоровье. Мне это совсем не мешало двигаться на юго-запад, к железной дороге, задевая брюхом верхушки деревьев.
Я летел без отдыха – навёрстывал упущенное за ночь. Иногда, почуяв пристальное внимание радаров, вертолёт нырял в тайгу и, прижав лопасти винта к корпусу, как заячьи уши, пробирался по узким речным протокам.
Парень ёрзал, устраиваясь поудобнее, изредка чертыхался: при моих виражах его мотало, как гайку в банке.
– Слышь, робот? Как это ты из летающего трактора стал ползающим вертолётом?
– Я – новейшая модификация универсального саморегулируемого вездехода.
– Да? Такого универсального, что волками заправляешься вместо топлива?
– Могу и людьми, – прорычал я.
– Не можешь. А как же законы роботехники? – парень прищурился в зеркальце, прилепленное над ветровым стеклом. – И где это научились делать такие… вездеходы?
– В России, разумеется. Совершенно секретные разработки.
– А-а-а… То-то я смотрю, дизайн такой допотопный. А где у тебя бортовой компьютер и прочая электроника? Что-то не похоже, чтоб была.
– Введите пароль для доступа к информации, – отбрехался я самой, что ни на есть, магической формулой.
Я надеялся – отстанет. Не тут-то было.
Парень переполз на сиденье второго пилота. Задумчиво глядя в обзорное стекло, не забывая при этом крепко держаться за ручку сейфа, чтобы – как до меня дошло с большим опозданием – я не мог его катапультировать без риска лишиться своих сокровищ, он изложил все подмеченные им несуразности моего поведения.
То, что летающих экскаваторов не бывает в человеческом мире – ещё самое малое из моих прегрешений. Вспомнил он и драконьи крылья, и по-змеиному гибкий прожорливый ковш, и о том, что, судя по прибору, топливо на нуле с начала полета.
– И учти, робот, или как там тебя… – завершил он описание моего позорного провала. – Я включил телефон, и наш разговор прослушивается и записывается, а за нами по следу идут мои друзья.
Я как раз остановился передохнуть на лесной поляне, и только потому не упал. Насчет друзей он врал: я бы заметил преследование. Но вот насчет чудесных возможностей телефона… Я всем нутром чуял, что его коробочка мертва, как те домики-гнилушки в заброшенной деревне. Но кто их знает, этих хитрых людей, у которых даже вещи коварны и смертоносны?
Ну, почему, почему я не позволил волку поужинать ядовитым человеком? Придётся теперь исправлять оплошность. Как готовят мухоморы, чтобы не отравиться? Вымачивают в молоке? А если не поможет? И где в тайге бродит молоко в достаточном количестве?
– Я тебя съем, – предупредил я человека ритуальной формулой.
Он поверил сразу. Волчий хвост, прицепленный к рюкзаку – весьма убедительный аргумент. Парень стал бледно-зеленым, как пресловутая поганка.
– Подавишься, – неубедительно предположил он.
Я продолжил мечтать вслух:
– Съем вместе с телефоном. Топливо, как ты заметил, у меня кончилось, а ближайшая бензоколонка далековато.
– Только попробуй! Между прочим, наши координаты сейчас отслеживаются по моему телефону через спутник. Я с дядей договорился. Сразу долбанут ракетой, мотором чихнуть не успеешь. Твоя жизнь сейчас напрямую зависит от состояния здоровья заложника.
– Это ты, значит, мой заложник?
– Ага, – моргнули голубые славянские глаза. А, может, и арийские. Я в человеческой генетике не так хорошо разбираюсь, как дед, изучивший людей назубок.
Я распахнул дверцу. Процедил, вытряхивая назойливый груз:
– Дуй отсюда, пока цел.
История повторилась. Парень успел уцепиться за шасси и, когда я поднялся в воздух, болтался под брюхом вертолёта, как дохлый петух в орлиных лапах. Я устал бороться с упрямым самоубийцей.
– Ну, чего тебе от меня надо?! – не выдержал я, испугавшись, что он оторвет мне лапы.
– Мне в Москву надо! – проорал он. – Ты же туда летишь, я понял. Или подбрось хотя бы до ближайшего города. Но лучше в Москву.
А, так он просто решил сэкономить на проезде?
– Я тебе пригожусь, робот!
– Не представляю, зачем.
Он тоже не представлял, и его нахальный голос дрогнул:
– Ну, помоги мне, пожалуйста. Куда я с такой ногой? Рана гноиться начала. И сестру надо предупредить. Мне только двое суток дали, понимаешь ты, железяка тупая? Сорок восемь часов! Из них шесть уже прошло.
Мне стало стыдно: это я частично виноват в его беде. Со здоровой ногой он бы вернулся к своим в срок.
– И почему ты с людьми не остался? – проворчал я, метко запнув его в кабину.
Парень обнял спинку кресла как мать родную. Прижался щекой. Его снова знобило, и он, стуча зубами, сказал:
– Это ты про палатки? Нельзя было. Там туристы-экстремалы, я бы их подставил. А так всё чисто. Я у них только лекарства взял и нож. Ну, и штаны… – он покраснел. – Верну, как только смогу. Ты не думай, что я вор. А про слежку со спутника я на понты брал. У телефона аккумулятор сел, не должны засечь, пока отключен. Хочешь, я его выброшу?
Я хмыкнул. То есть, чихнул мотором. Парень встревожено покосился в окно.
– А ведь ты слишком разумен, робот, – сказал он, убедившись, что я не думаю катастрофически падать.
Я брякнул первое, что пришло в голову из человеческих телефильмов:
– У меня искусственный интеллект на кремниевой основе.
Человек ткнул в круглое стеклышко прибора на имитированном пульте, куда я переключил несколько зрительных рецепторов, чтобы подглядывать за будущим обедом, и добил меня:
– Ну, да. Верю. Песочные мозги – это здорово. И ещё вот в этом стеклышке я вижу кое-что странное.
– И что же ты там видишь?
– Драконий глаз. Такой же, как у чудовища на твоей секретной картинке.
Я испугался и перекинул зрительные рецепторы на лампу над аварийным люком за его спиной.
– У тебя галлюцинации! – сказал я. – Горячечный бред.
– Пусть будет бред, я согласен. Всё равно никому не расскажу, не хочу умереть в психушке. А ты не мог бы снова экскаватором стать или трактором?
– Зачем?
– Летающий трактор – это такой крутой бред, что никто глазам не поверит, даже если увидит. Но вообще-то затем, что они будут искать вертолёт пожнадзора.
– Кто они? И разве не в твоих интересах, чтобы тебя нашли как можно быстрее?
– Смотря, кто найдет.
Звали его Дмитрий. И учился он в загадочной стране Гнесинке на композитора. А в тайгу попал за долги: проигрался в игровые автоматы. В клубе подождали, когда сумма станет астрономической, и прижали должника. Никого не волновало, как студент будет выпутываться: или украдет у родителей, или честно отработает.
Хозяин клуба снизошел до слёзной мольбы парня: дал номер телефона фирмы, нанимавшей рабочих на северные вахты. Студенту обещали много бабок на таёжной стройке. Это выражение я долго не понимал: зачем бедному человеку много престарелых бабок, если они не входят в его рацион?
Рабочих возили из Москвы чартерным рейсом. Всё официально, даже трудовой договор подписали в солидном кабинете процветающей фирмы. Мобильник и личные вещи у Димы отобрали в аэропорту, заставив сдать в багажное отделение. На месте, ещё не дав ступить на трап, отобрали остальное: документы, банковские карты и деньги.
Таких, как он – азартных и наивных мальчишек от четырнадцати и старше – было еще десятка полтора. Они стали рабами на стройке какого-то нелегального заводика. Два раза в день – кормёжка. Семичасовой сон в бараке, провонявшем потом и рвотой. Колючая проволока с пропущенным током. Овчарки, как в концлагерях, которые Дима видел только в кино.
Самое страшное открытие он сделал уже через неделю: те, кто громко возмущался, исчезали ночью навсегда. Поговаривали, их пускали на органы. (Я не совсем понял этот момент Диминого рассказа и решил при случае выспросить подробнее, какие органы он имел в виду: милиции, власти или органы речи, например).
Для тех, кто не возмущался, раз в неделю привозили водку и девчонок – тощих, забитых, не способных даже плакать. Вчерашние школьники и студенты спивались и развращались стремительно. Превращались в скотов. Стоимость кормёжки, тёлок, бухалова и, в чем был особо изощренный цинизм, услуг «охраны» вычитали из заработка по бешеным расценкам, и долг не уменьшался, а возрастал.
Дима не пил, на девочек старался не смотреть. Он решил отработать хотя бы без этих вычетов. И тогда надзиратель, позвав в каптёрку, избил парня, а потом сломал пару стульев и пригрозил, что в следующий раз это будет пара мизинцев «извращенца».
На недельном «расчёте» на студента повесили стоимость испорченного имущества в таких цифрах, словно стулья были из чистого золота. Тогда он решил бежать. И тут на него свалился трактор и изувечил вдребезги, – с укором завершил Дима рассказ.
Мне стало стыдно, и я оправдал несчастный случай неполадками в двигателе.
– Неполадки… – он критически оглядел кабину. – Вот я и смотрю, что ты еле тащишься, робот. Ты не мог бы прибавить скорость?
– Нет. Это максимальная.
– Как это – максимальная? Я прикинул – километров шестьдесят в час. Смешно для новейшей модификации секретного вездехода, – парень откинулся на спинку кресла. Потом резко повернулся, впившись взглядом в лампочку над аварийным люком. – Ведь ты не робот, да?
На тот случай, если предыдущей легендой не удалось ввести противника в заблуждение, у нас была разработана еще одна модель поведения.
– Не робот. Я живое существо из звездной системы, известной у вас как Проксима Центавра. Прилетел на Землю с визитом к главе вашего государства.
Глаза у парня совсем округлились.
– Не может быть! Инопланетянин? Брат по разуму?
– Да, брат! – с пафосом сказал я, но аварийная лампочка подло подмигнула.
– Я брежу, – он с силой потер глаза. Проморгался. Не помогло. Ущипнул себя за руку. – О, чёрт!
– Я не чёрт. Можешь звать меня Гор – это близко по звучанию к моему имени, непроизносимому человеческими органами речи. А что такое чёрт?
– Не обращай внимания, это я так, фигурально. А ты неплохо по-русски шпаришь. Без акцента даже.
– Мы постоянно принимаем волны ваших передач.
– Тогда почему тебе не известно, что такое чёрт?
– Отходил от радиоприемника по нужде и пропустил момент объяснений.
Его лицо скривилось так, словно он дегустировал плазмоид. Его конвльсии я принял за кашель.
– Да-а… Гор... – его взгляд внимательно ощупал каждую деталь кабины. – Я почему-то иначе представлял инопланетную технику. А где ты сам, инопланетянин? Ты невидим?
Хороший вопрос. Философский. Наставник Юй полысел, лишившись гребня, но так и не достиг просветления, размышляя над коаном: когда появляется машина, куда девается дракон?
– То, что ты видишь, и есть я.
– Вертолёт?
– Форма для меня не имеет значения.
– Нифигассе. Но ты живой?
– Интересная мысль. А ты?
Парень прыснул в кулак.
– Ладно, замнём, – снизошёл человек, но тут же его осенила новая мысль. – А, может, ты – биоробот?
– Сам ты биоробот.
– Точно не биоробот? М-да… Я вот что ещё не могу понять, – продолжал искриться вопросами студент, – откуда звук идет? Где у тебя хотя бы голова? Вот чем ты сейчас со мной разговариваешь?
– Пупком!
Дима мелко затрясся, словно сел на оголённый электропровод. Но, судя по жизнерадостной физиономии, особо о своем самочувствии не переживал.
Я не стал уточнять, что пупка у драконов не бывает. Как и то, что в мимикрированном теле не так и важно, где голова, а где рот. Он может оказаться при необходимости и в… Ну, там, чем я, по мнению наставника, всегда думаю. Хотя я с ним не согласен: даже свежевылупленному драконышу известно, что мыслительный процесс не может ограничиваться одной, да еще такой уязвимой частью тела, как голова. И кто ж не знает: разговаривать ртом – дурная привычка, особенно, если во время еды. А я с человеком внутри как раз и нахожусь, можно сказать, в непрерывном обеденном процессе. Правда, пища о своём статусе пока не подозревает.
Когда Димины конвульсии, сопровождавшиеся громким кашлем с растянутым до ушей ртом, прошли, он припёр меня очередным вопросом:
– Всё равно не понимаю, почему у тебя такая низкая скорость. На лошадях быстрее ездят. Сколько же миллиардов лет ты полз до Земли таким черепашьим ходом?
– Мы прилетели на гиперкорабле, – продолжил я вешать на его уши приготовленную наставником Юем лапшу. – Наша база на обратной стороне Луны. А по планете я передвигаюсь пешком. У людей, между прочим, максимальная скорость куда меньше.
– Значит, пешком… Жаль. Просто у тебя видок вполне высокоскоростной, вот я и спросил.
Драконы в особой форме мимикрии могут летать куда быстрее, чем я полз. И я мог бы. Но меня страшно мутило, а в глазах то и дело темнело, и я не мог развить приличную скорость. Для перехода на второй уровень Ме не хватало сил.
Небо затягивалось тучами той самой грозы, чей голос я слушал ночью, и меня одолевала сумеречная куриная слепота. Показалось, на востоке мельтешит какая-то неприятная точка, и доносится чужой вертолётный гул. Правда, я сам старательно грохотал для конспирации, и уши у меня закладывало.
Я боялся признаться самому себе, что серьёзно болен. Да и живот сводило от голода. А, может, не от голода: о еде даже думать было противно. Может, мне попался больной волк, уже не способный к миграции – в этих местах летом их должно быть мало, его собратья потянулись к северу следом за оленями. Или его серая душа была недовольна моей жизнью, продлённой за его счёт, и потребовала за себя мести у Великого Ме.
Когда меня скрутило в очередной раз, я сиганул вниз, на более-менее подходящую проплешину в елях, без объяснений выпихнул из себя возмущённого человека и рванул в овражек, прикрытый кустиками карликовой берёзы.
Над головой послышался вертолётный стрёкот. Вот что за насекомое плясало в небе.
У меня нашлись силы сменить мою пожарную окраску, заметную с воздуха, на защитную. Но за столькими делами сразу я не смог удержать иноформу даже частично. Да и естественные надобности можно справлять только в естественном драконьем виде.
Стрёкот вернулся и удаляться уже не собирался, кружил и кружил.
Я прищурился сквозь ветки на зелёное тело мощной стрекозы. Нет, это не мимикрированный дракон. Настоящий людской вертолёт.
С неба раздался голос:
– Полозов! Слушай сюда, студент! Мы тебя засекли, сучонок. Выходи в центр поляны с поднятыми руками.
Я охнул: Полозов? Человек – и потомок Полоза, драконий родственник? Не может быть! Абсурд, нонсенс, нелепица и бред.
С поляны послышался сухой щелчок. Выстрел из мелкого оружия. И где, интересно, парень его прятал? В рюкзаке? Он бы еще из хлопушки по вертолёту шарахнул.
Но я, видимо, упустил нюансы, потому что раздался глухой удар, земля чуть вздрогнула, как потревоженная упавшим деревом. По клочку чистого неба над головой скользнуло грохочущее зелёное тело машины с выпущенной белой кишкой каната. Ага, кто-то неудачно десантировался, – понял я.
Сделав разворот, машина вернулась, накрыла поляну сплошным пулемётным огнем. Трещали ветки. Летело крошево листьев. Я уплотнил шкуру до брони – мало ли… А потом за беглого раба взялись всерьёз: почва с жутким грохотом дважды вздыбилась волной, и поляны, наверное, не стало. Меня наполовину засыпало землёй и обломанными ветками. Мины? Вот влип! Тут и броня не поможет.
Одновременно с ужасом пришло удивление: как всё же нерациональны люди, если на поимку беглого раба расходуют столько энергии, что хватило бы на покупку сотни таких полудохликов. И ладно бы на поимку. Но для убийства? Сплошной убыток и нарушение равновесия. Всё равно как одного таёжного комара пытаться ухлопать метеоритом. Что-то тут не так.
Ко мне в овраг скатилось тело, мёртвой хваткой вцепившееся в рваный рюкзак. Из прорех в оранжевой ткани сыпались металлические банки, какие-то блестящие продолговатые бобы. Свалившись под мою морду, тело тут же забарахталось, и я с облегчением узнал в сером от грязи оборванце своего безбилетника.
Он яростно зыркнул на меня, ничуть не испугавшись настоящих драконьих клыков, оперся спиной о мою лапу и вскинул в небо руку с жалким пистолетиком, подкарауливая момент, когда промелькнёт вертолётное брюхо.
Я до того умилился смелостью этого человечка, что даже на вертолёт плюнул со всей деликатностью. Шаровой молнией.
Попал. Чужак тут же завалился на бок, пустив струю черной дымной крови. Земля сотряслась еще раз, уже далеко от нас.
Запахло гарью. В тайге занялся пожар.
С востока надвигалась гроза – самое жуткое бедствие в табеле о рангах драконьих несчастий. Хуже пожаров и гроз были только люди.
Дима вытащил телефон, бросил на землю и прицелился.
– Погоди, – я сомкнул крыловые щупы на его запястье, отводя руку с пистолетом.
Парень дернулся, прошипел не хуже змеи:
– Ты что, не понимаешь, мозги кремниевые? Они меня даже по выключенному засекли!
– У тебя нет другого телефона.
– Да нахрен мне такой меченый! Все равно аккумулятор уже сел, и не зарядить.
– Фигня. Я заряжу.
Он сдался. Махнул свободной рукой: мол, делай, что хочешь, вся ответственность на дураках.
Я и пистолет у него отобрал. Надо же иметь столько ума: на вертолёты с пукалкой кидаться! Об этом я тоже не преминул сказать.
– Я не в машину стрелял, – злобно пояснил парень. – В того охранника, который мне пальцы вывихнул. Он по канату спускался.
– Его и без тебя долбануло бы. Кругом деревья. Болтанка на канате, знаешь, какая?
– Не мог я на болтанку рассчитывать! В игре любые средства хороши.
– В игре?
Я заглянул в его расширенные зрачки и понял, почему Дима так безоглядно подсел на игру: в азарте он забывал, где какая реальность, свирепел, словно в него вселялся дьявол. Вот и сейчас он даже моего истинного драконьего вида не испугался. Ему без разницы – что человек, что инопланетянин, что дракон. Мир – это игра, где всё понарошку… Картёжник, что с него возьмешь!
– Ты правда Полозов по крови? – спросил я.
– Ну. А что? Фамилия не нравится?
– Ещё как нравится. И меткость у тебя – жуть. Человека с каната снять!
Шок медленно отпускал парня: до него стало доходить, что по-настоящему человека убил. Играючи. Он стремительно шарахнулся в сторону, и его прополоскало, как меня недавно, когда полянка ещё цвела. Бывают же такие места на земле, словно созданные для неприятностей, как вот этот овражек. Да и люди такие бывают, да и не только люди, кстати уж о героях.
Потом Дима, кашляя от наползавшего дыма, откапывал выпавшие из рюкзака и присыпанные землёй банки.
– Ты не думай, Гор, земляне не все такие.
– Какие?
Парень покраснел.
– Ну… как я. Или как те… – он кивнул в сторону столба дыма, поднимавшегося от сбитого вертолёта.
Я молча занялся телефоном. Слишком много мы знали о людях. Страшнее зверя в мире нет. И у драконов были большие сомнения в их разумности.
– Слушай, брат по разуму, – парень, утомившись, нахально уселся на мою заднюю лапу, перепачкав её рыжей землёй, и с любопытством поглядывал на мои манипуляции с телефоном (лучше бы сказать – крылопуляции, ведь у драконов нет рук, а наши передние конечности годятся только сворачивать хребет добыче). – А ты не мог бы обратно вертолётом стать?
– А сейчас тебе чем не нравится мой дизайн?
– Понимаешь, у нас драконы не популярны в качестве воздушного транспорта.
– Да? И давно они вышли из моды?
– В такие незапамятные времена, что никто не помнит.
– А в каком качестве они ещё популярны?
– Как персонажи сказок. Они же никогда не существовали на самом деле.
Я мог бы поспорить, но не стал. Так даже лучше. Вздохнул:
– Жаль. Мне нравятся драконы.
– Да брось, что в них хорошего? Безмозглые зловонные говнюки, поганые змеюки с крылышками. Да еще и мифические.
Я обиделся. Когда тебе в реальную морду говорят всякую гнусную ложь о тебе же, а ты и зубом клацнуть не можешь, потому что ты – миф, это… это… несправедливо!
– А может, это моё истинное тело! – огрызнулся я.
Он подскочил:
– Дракон? В системе Проксима Центавра живут драконы?!
– Надо же нам где-то жить!
– О-о-о! – его перепачканная физиономия вытянулась. – Так вот почему о вас сохранились мифы! А наши учёные понять не могут: динозавры вроде вымерли задолго до появления человека, а драконы откуда-то в сказках есть почти у всех народов. Вы и раньше на Землю разведботы отправляли, да?
– Вот именно. Но люди в то время были такими обезьянами, что контакт был свёрнут. С тех пор мы только наблюдаем. С Луны.
– А гиперкорабль и базу в кратере прячете, чтобы наши спутники не засекли?
– Точно. В кратере. Откуда ты знаешь? Неужели засекли?
– Игра такая была. Только я название забыл. И там не драконов мочить надо было, а тараканов. Представляешь, огромные такие тараканы из лунных кратеров вылазили, и в тень прыгали, как ниндзя с балкона, а лунная тень как щель выглядит, и ни черта не видно, что в ней на самом деле.
Ну да, совсем как сейчас для меня земные тени.
Тучи бежали со скоростью лунных тараканов – стремительно и густо. И куриная слепота не отставала, наступая так же неотвратимо. Меня опять замутило.
Я молча сунул брату по разуму реанимированный телефон и мимикрировал в маленький самолётик типа «кукурузника». Такие, как тут же просветил меня Дима, всё ещё использовались в колхозах для распыления пестицидов на полях и в городах для метео-наблюдений.
– А как же спутниковая слежка? – Дима скептически скривился на коробочку.
– Слежка? А как такую кроху с небес выслеживают?
– Ну… Не знаю. По номеру, наверное.
– Так номер же еще мельче! – восхитился я оптикой человеческих спутников. – Не переживай, у этой коробчонки уже нет номера. Но позвонить ты сможешь.
– Бесплатно? – обрадовался матёрый халявщик.
Я не стал объяснять ему, что от телефона осталась только видимость, как от трактора в моем исполнении, например. Но если уж я разобрался в устройстве царского телевизора так, что никто из драконов до сих пор не заметил поломки, то что мне какой-то там махонький аппаратик? Хотя голову поломать пришлось. И она нещадно болела. Зато теперь парень сколько угодно может играть кнопками – аккумулятора ему хватит до конца жизни.
– А мне смогут позвонить? – не унимался студент, ткнув в телефон грязным пальцем с обломанным ногтем. Прижал к уху и скривился уже разочарованно. – Не работает.
– Как это не работает? Кнопки светятся, циферки ты набирать можешь. Вон, видишь, выскакивают.
– А толку?
– Довольствуйся малым, человек. Жадность – отличительная черта потомков обезьян.
– Вот ещё! – фыркнул он, закидывая потрёпанный рюкзак в моё самолётное брюхо. – Сам ты… потомок прокси-червяка! Телефон мой бездарно сломал!
– Только что ты хотел его расстрелять.
– Ну и что? Ломать-то зачем? Я душу хотел отвести, а ты помешал!
Неблагодарный. Ох, и связался же я со змеюкой, куда там драконам!
Но моё негодование отступило перед любопытством. Он говорил о душе с такой лёгкостью, словно она существует у людей отдельно от тела, как домашняя собачка, которую на поводке выводят на улицу справить нужду. И хотел бы я знать, куда отводят люди свои души? Похоже, у двуногих еще больше тайных умений и знаний, чем мы предполагали, судя по докладам дозорных и по человеческому же телевизору – основному нашему источнику знаний о людях.
Небо разрисовала ветвистая молния. На миг мы оба оглохли от грохота. Кажется, горевшему вертолёту снова крепко досталось.
Драконы до судорог боятся грозы. Оно и понятно: мы существа электрические, как скаты, и молнии просто липнут к тому из нас, кто собьется с Пути Великого Ме. Причём, узнать наверняка о том, сбился ты, или еще где-то за обочину цепляешься, можно только в грозу. Останешься жив – значит, праведен. Потому все драконы, особенно царь Гадунов и старейшины, загодя в глубинах нор и пещер от гроз прячутся. Я искренне верил: мои прегрешения не так велики, чтобы притянуть небесный огонь. И всё же самым большим желанием было – закопаться в минную воронку по надбровные рога.
Небеса снова треснули, на весь мир раскатилось эхо пляски посланниц Ме – меланей. На поляне уже трещало пламя, посеянное взорванным вертолётом. Густой дым застилал мои и без того полуслепые глаза.
– Ты что, застрял? – проорал Дмитрий сквозь приступ кашля. – Сматываемся отсюда!
Взлётная полоса мне не нужна. Но взлететь я не мог. Меня трясло, как хвост трясогузки, моторы замирали от страха. Растопыренные крылья «кукурузника» жалко вздрагивали под порывами ветра. По фюзеляжу застучали шишки и мелкие сухие веточки, сорванные ветром с елей. Спасибо, не пули.
– Погода не лётная, видишь? – проблеял я, переминаясь с лапы на лапу.
– Сгорим же!
Не сгорели.
Ливень ринулся на землю, как перевернутое море, мгновенно прибил взрыхлённую взрывами почву и превратил овраг в длинное озерцо. Если бы я не стоял на драконьих лапах вместо шасси, мы бы и выбраться не успели.
Пожар захлебнулся. Зато гроза гуляла вовсю.
Я выполз из оврага, плюхнулся на брюхо и в ожидании смерти закрыл глаза самолетными крыльями. Вся моя жизнь мелькала перед внутренним взором. Особенно утро вчерашнего дня, обрёкшее меня на участь героя.
