Книга: В тенях империи
Назад: 6. «Обожаю дарить людям радость!»
Дальше: Часть II Jure dicere

7. “Casus belli”

…Кабинет, где нам велели ждать, оказался неплох. Думал, будет как в музее, а оказался в уютной гостиной. Разве что камин был непривычен, но, видимо, тут ценили архаику.
Обращали на себя внимание и лейб-гвардейцы – вернее, выпускницы военных училищ, которыми кто-то заменил привычных по фильмам молодцов. Мудро. В истории уже были проблемы с излишне любвеобильными государынями, не следует вводить даму в грех.
Развалиться бы в тяжелом кресле с бокалом, книжку – бумажную, настоящую! – с полки подхватить… Увы, компания подобралась неподобающая.
Бояре Шталь и Кронин неприлично собачились. Сам я жался к стеночке, а спутник Кронина, бритый налысо мужчина в инвалидном кресле, отвернулся к окну. Лица его я не видел.
– Вы пораженец! Иуда! – орал Кронин.
– Дружок, вы меня поражаете, – оскорблялся Шталь. – Вы дали врагу прекрасный casus belli, да еще ценой жизни собственных подчиненных. Измена, знаете ли…
– Размазня! Россия стоит на жертвах и посерьезней! Или вам не нравится Россия?
– Я люблю Русь православную, грешен. Своего россиянского монстра оставьте историкам.
– Это софистика, – внезапно успокоился Кронин. – Вы умный человек, Шталь. Признайте: победа того стоит.
– Нет. Никакая победа не стоит души. Господь не требует человеческих жертв, тем паче не следует людям. Боюсь, вам меня не понять. Давайте обмен, а? Что вы припасли для Ее Величества?
– Вы первый.
– Отлично. Показания моего штаб-ротмистра.
– Естественно, не отрепетированные. Поражаюсь я вам, Шталь! Мой обер-лейтенант – пример того, каким может стать русский воин…
– Психованным маньяком? Человеком, видящим то, чего нет? Отчаявшимся полудурком, преданным командованием? – вмешался я. – Не юлите под клиентом, ваша очередь.
Кронин одарил меня таким взглядом, что я точно понял – у меня появился новый враг.
– Капитан-лейтенант, представьтесь.
Человек повернулся. Его лицо было мне знакомо – слишком часто видел я его в кошмарах.
– Дав-Давыдов, – человек мелко затрясся. – Здравствуй, брат.
Я понял: он не сможет стоять. Даже за клавиатурой работать – и то не сможет.
– Что с вами стряслось, если позволите спросить, дорогой? – Шталь посмотрел на Давыдова с искренним сочувствием.
– Дек-компрессия. Контуз-зия. Теперь – ничего, жив. Хоть как пригодился.
– Это, – перебил Кронин, – мой аргумент. Боец, даже после такой трагедии вернувшийся на поле брани.
– Любопытная трагедия, – говорю по наитию. – В первый раз слышу, чтобы от оторванной ноги случалась контузия. Оно того стоило… брат?
– Т-ты ответь, – хмыкнул Давыдов. – Польза державы, тра-ля-ля, крындец всему, и жизни, и любви, враг у ворот, – фразу он произносил долго, тяжко. – Мы-то потерпим, да?
Я понял. В чем-то он был прав, этот вояка.
– И он засомневался, ты, немчина! – Кронин был доволен.
– Я немец? Это ты немец, Менгеле чертов! – Шталь аж закипел.
– Помолчите!
Этих слов не произносил никто из присутствующих. Открылись двери, и на пороге застыла хрупкая девушка с волосами цвета воронова крыла.
И Шталь, и Кронин уже склонили головы, а я все еще не мог подобрать с пола челюсть. Опять галлюцинация? Не могла же вот так, в самом деле, в обычном маглеве, с книгой…
– Я услышала достаточно. Не вижу тут немцев и предателей. Вижу русских людей, и некоторые из них вконец запутались. – Интонация не могла принадлежать девушке, которая смеялась при виде дождя; интонация ясно намекала на кирпичную стенку и расстрел.
Но тут она украдкой мне подмигнула. Я не поверил своим глазам, а Ее Величество продолжала:
– Притом у двоих из них украли нечто важное. Пусть и по-разному. Ваши предложения, Кронин?
– Цена высока, Ваше Величество. Войне быть – рано или поздно. Но сейчас, с такими бойцами, как обер-лейтенант или штаб-ротмистр, называйте как хотите, готовыми заплатить… Мы устроим ЕС показательную порку. Провокация? Неважно. Ни один враг не сунется в наши пределы еще полвека, гарантирую!
– Маленькая победоносная война, – хмыкнул Шталь. – Где-то я это уже слышал.
– Шталь, если вам так не терпится, говорите, – смилостивилась императрица. – Только избавьте меня от соловьиного пения, а то я расплачусь прямо тут.
– Голубушка моя, – заворковал Владимир Конрадович, – то есть Ваше Величество, ну что же вы? Душите поэта на корню. Вот вам сугубо практические соображения: не правы тут будем мы. Истина рано или поздно выплывет. Помните, что сделала с Совдепией правда о ее возникновении? Великая ведь была страна. Да и война… Ну, война. Всегда были. Всегда будут. А сейчас пошуршим, глядишь, и рассосется. Радость людям! Итальянцам сунем денег, Евросоюзу – гарантии уничтожения всех материалов по программе…
– А места в Думе вы им дать не хотите? – съязвил Кронин.
– Ваше? Было бы неплохо. Знаете, хочу. Уступите?
– Паяц!
– Молчать, – вздохнула юная государыня. – Седые, а мальчишки. Капитан-лейтенанта я слышала, а что скажет господин штаб-ротмистр?
Шталь втихаря показал мне большой палец: живем, звание бесовское, не дырявое назвала.
Я не отреагировал. Вспоминал Марс. Разговор с призраком. «Жаль губить такого молодца». Экстренное потрошение. Галлюцинации. Кровь на пальцах. Тревожки по всем каналам. Ощущение загнанного в ловушку зверя. Обморок.
Письмо от Энн – награду для героя.
– Помню этот взгляд, – улыбнулась императрица. – Вы умеете сказать все, не сказав ни слова, штаб-ротмистр, это точно.
Пока бояре осоловело смотрели на меня, прикидывая, где бы это я мог встречаться с ней, девушка продолжила:
– Мы положимся на Господа и последуем тем путем, что предлагает Владимир Конрадович. Блаженны миротворцы, не так ли? Но дело не только в этом. Нельзя строить государство на уворованном. Даже если считаешь, что вправе взять, даже если кое-кто сам желает быть ограбленным – нельзя. Из лжи и крови – дурной фундамент.
Интерлюдия
1. Письма с границы между светом и тенью, продолжение

 

…Как же наивен я был! Мальчишка, дурак, прекрасная душа. Человек, которого искренне смущала кровь на руках и людская подлость.
Лучше бы я остался таким.
Правда.
Никакой войны, естественно, не случилось.
ЕС благополучно развалился, заклятые друзья вцепились друг дружке в глотки, и за общим весельем им стало не до нас.
Что до меня… В трогательном головиде герой с моим именем чудесным образом стал бы навигатором личной яхты ЕИВ; у героя бы был квадратный подбородок и римский нос; еще не обошлось бы без мезальянса в конце. Терпеть не могу героев; я не один из них, и самый большой комплимент, который можно сделать моей физиономии: от неё не трескаются зеркала и не разбегаются с визгом дети.
В любом случае, жизнь не слезливая мелодрама. В крайнем случае – авангардная драмедия без особых пафоса и надрыва чувств. По крайней мере, моя.
Меня действительно ждала новая служба, но отнюдь не столь романтическая и вполне логичная.
Я осваивался там и лечился от наивности: даже не обиделся на Шталя, когда понял, кто был настоящим организатором многоходовочки на Марсе.
Есть такая служба – в этом самом… ароматном… возиться, уж простите за грубость. Впрочем, позвольте предположить, подобные слова вам ведомы не хуже моего.
Чем еще я занимался? Подыхал от любви, неуместной и глупой, незаметно втекшей в жилы по капле.
Последствия Марса, сказал бы ученый эскулап, циник и умница. «Иди… неважно куда», – ответил бы я на это.
Временами казалось – я вплотную подошел к пределу. Мы, русские, привычны к границам, зачастую очерченным нами самими. Необходимая компонента устойчивого социума. Вежливость, нормы поведения, неписанный кодекс поведения благородного человека – а неблагородных среди нас нет, исходя из того же неписанного кодекса.
Каждый тупик, в который мы упираемся, содержит в себе подсказку, как выбраться. Любовь без шансов – изволь страдать молча и культурно, можешь немножко выпить, спеть песню, проспавшись, сходить в церковь, перелистать Экклезиаста – авось и полегчает.
Только вот у меня период этот затянулся. На сколько? Почитай на всю жизнь, сколько её там оставалось.
Иногда мне становилось интересно – что будет, если мы встретим не нами поставленный предел или просто предел без возможности отхода на заранее подготовленные позиции.
Мы – в смысле Империя.
Тритонский инцидент подарил мне ответ. И еще – кошмары по ночам.
Помните?
…Пожалуй, из моего опыта это ближе всего к кораблям, горящим на подступах к Ориону.

 

2. Выдержка из труда профессора Бернхарда Гнайде, д-ра политологии, магистра социологии, Берлинский университет, «Критика Утопии: Империя, которой нет»

 

…В отношении Империи термин «фронтир» не имеет смысла. Как такое возможно?
Мы подробно рассмотрели военную машину русских в предыдущей главе. Однако вы, как и я, не в силах представить себе степень интеграции её в имперское общество.
Армия и Флот не просто рядом – они неотъемлемая часть любой мало-мальски крупной гражданской инициативы русских.
Экипажи коммерческих и частных кораблей обязаны отслужить на Флоте, чтобы получить допуск к работе в Пространстве. Даже снимая погоны, они не освобождаются от присяги. Это – прекрасный пример одного из проявлений этой интеграции, равно как и культ «офицера и благородного человека», заметно перекликающийся с древним «офицеры и джентльмены» наших островных соседей.
Сами вооруженные силы состоят из прекрасно оснащенных и подготовленных контрактников и отлично обученных офицеров, многие из которых обязаны перед Академией отслужить два года рядовыми – это не касается лишь будущих пилотов военной техники, навигаторов и тому подобных специалистов, от которых взамен требуют беспрецедентной подготовки в необходимых им в профессии областях знания.
Добавьте к этому две спецслужбы, обе со своими подходами и секретами, а так же казаков – субкультуру, превращенную в живое оружие; воспринимающую поголовное ношение оружия и традиционную воинскую подготовку с детства не как общественно опасный фактор, стимулирующий преступность, а как привилегию.
Особенно возмутителен для нашего сознания тот факт, что во многом из-за этого неестественного отношения, определенно плода работы имперской пропагандистской машины, уровень бытовой преступности и антиобщественного поведения в их среде невозможно низок.
Слово «фронтир» само по себе подразумевает определенное отсутствие законов, анархию и алогичность.
Стандартный имперский протокол при колонизации подразумевает обследование небесного тела силами нескольких экипажей Дальней Разведки, затем высадку на плацдарм частей, напрямую подчиненных Имперской Безопасности при поддержке морской пехоты. За пехотинцами следуют поселенцы: вооруженные до зубов казаки в бронескафах армейского класса, с оружием в руках.
Автор описывает протокол высадки на мирную планету, лишенную фауны или расквартированных сил вероятного противника.
Скажите, какое место беззаконию и, можно сказать, романтике остаётся при таком раскладе?
Абсолютно никакого: через два года тут и там стоят аккуратные домики, и за исключением мелких деталей картина ничем не отличается от каких-нибудь Омска или Анадыри.
Единственный фронтир, с которым может столкнуться Империя, лежит не в физической, назовем это так, области, но в сфере разума.
Непознанное и непознаваемое – вот две вещи, что имперцам не удастся вогнать в строгие рамки протокола.
Пока что ничего подобного им не встречалось…
* * *
Данный отрывок рукописи вызвал значительный интерес, почти что восторг в Империи. Автор получил коллективное благодарственное письмо от представителей казачества и ЕИВ корпуса морской пехоты, а так же приглашение выступить с курсом лекций на эту и схожие темы в Столице.
Отказался, сочтя издевательством. Зря.
Назад: 6. «Обожаю дарить людям радость!»
Дальше: Часть II Jure dicere