Глава 42
Когда мы добрались до места, где Симона Вандер напала на Трэвиса Хака, он сидел на песке, скрестив ноги, словно йог, и со спокойным выражением лица смотрел, как кровь струится из его ладоней, рук и груди.
Симона распростерлась в нескольких футах от него, у самого края воды. Ее плоский живот был обращен к небу, и две сережки в пупке блестели в свете луны.
Сбоку в ее шее торчал нож. Кухонный нож с длинным лезвием и деревянной рукоятью. Ее тело извивалось, словно она пыталась сбежать. Глаза были белыми и пустыми.
Мо Рид припал к песку, словно бейсбольный ловец. Без всякой необходимости проверил пульс. Потом выпрямился, покачал головой и подошел к Майло, стоящему над Трэвисом Хаком. Лейтенант все еще не мог отдышаться после бега. Пытаясь угнаться за Ридом, он одновременно ухитрился вызвать «скорую помощь».
Они с Ридом занялись ранами Хака, разрывая свои рубашки, чтобы наложить повязки. Через несколько секунд майка Майло, которую тот носил под рубашкой, и голая грудь Рида оказались залиты кровью.
Вся эта суета, казалось, забавляла Трэвиса.
Две перетянутых резинками пачки денег лежали на песке. Позже мы обнаружили, что в обеих были однодолларовые бумажки, и только сверху и снизу каждой пачки лежало по двадцатке для маскировки. Суммарно — по семьдесят долларов в пачке.
Аарон Фокс изучил место событий. Затем подошел к телу Симоны и посмотрел на нее так, словно она была чем-то чуждым и склизким, что выбросил на сушу океан.
Волны перекатывались через ее труп, оставляя на лице хлопья пены, пузырьки лопались, рассыпаясь водяной пылью в теплом ночном воздухе.
Окна соседних домов были темны. Рай для любителей отдохнуть в конце недели. К рассвету всю кровь смоет океанский прилив, но сейчас песок был липким, словно смола.
Мы с Фоксом стояли поодаль, пока Майло и Рид, действуя молча и идеально слаженно, сумели приостановить поток крови. Хак был бледен, потом лицо его сделалось сероватым, голова начала клониться набок.
Майло поддержал его за плечи, Рид взял его руки в ладони.
— Держись, приятель, — промолвил молодой детектив.
Трэвис посмотрел на тело Симоны, пошевелил губами.
— Й-й-я…
— Не разговаривай, сынок, — сказал Майло.
Взгляд Хака оставался прикован к Симоне. Он пожал плечами. Кровь снова потекла сильнее.
— Не двигайся, — попросил Мо Рид.
Трэвис пробормотал что-то.
— Ш-ш-ш, — произнес Майло.
Голова Хака поникла, глаза закрылись. Он заставил себя говорить членораздельно.
— Я снова это сделал, — выговорил он.
Я раздумывал над его словами, когда какое-то движение в пляжном домике привлекло мое внимание.
Что-то промелькнуло под домом, там, где лампочка, закрепленная на фундаменте, отбрасывала слабый свет на опоры и перемычку под зданием.
Что-то шевельнулось там. Никто больше этого не заметил. Я направился туда.
К стропилам на цепи была подвешена надувная лодка «Зодиак». Позади нее виднелась дверь, слегка приотворенная. Она была подвешена заподлицо с фанерой, которой была обита перемычка.
Замка на двери не было — вероятно, она вела в лодочную кладовку и приоткрылась от сквозняка.
Но сегодня ночью ветра не было. Хотя, может быть, случайный порыв…
Я пробрался между свай, чувствуя запах соли, дегтя и сырого песка. Над головой нависал пол нижнего этажа домика. «Зодиак» был полностью сдут. На стропилах, словно колбасы в трактире, висели и другие вещи. Маленькая металлическая байдарка, два комплекта весел. Старая жестяная вывеска с рекламным слоганом «Кока-колы», проржавевшая так, что ее нелегко было опознать. Она была приколочена к потрескавшейся, изогнутой от возраста поперечной балке.
«Всё становится лучше с…»
Я добрался до двери. Она была настолько узкой, что я едва протиснулся в проем. Внутри не было ни движения, ни света. Вряд ли эта кладовка была глубже нескольких футов, судя по положению перемычки. И, вероятно, уже давно пустовала.
Я распахнул дверь настежь — просто чтобы удостовериться.
И в лицо мне уставилась черная восьмерка.
Двойной ствол дробовика. Над смертоносной восьмеркой маячило лицо — местами кожа обвисла, местами была неестественно натянута.
Безволосое — ни бровей, ни ресниц.
В рассеянном тусклом свете похожее на маску.
Лысая голова, светлые глаза. Темная футболка и спортивные штаны, темные кроссовки.
Большое кольцо с бриллиантом на одном из пальцев, лежащих на спусковом крючке.
Насколько я мог видеть, приклад дробовика был полированным, идеальной формы. Металлическая гравировка возводила это оружие в ранг произведения искусства. Совершенно иной уровень, нежели «ствол», из которого мой отец палил по птицам.
Один экземпляр из драгоценной коллекции, от которой Саймон Вандер избавился по просьбе второй жены.
Бриллиант в кольце мигнул, когда Бадди Уэйр сильнее сжал пальцы.
— Спокойно, — произнес я.
Уэйр тяжело дышал через рот. Теперь была его очередь потеть.
Дряблый с виду мужчина с покатыми плечами, от которого едко пахло страхом.
Более опасный, чем если б он был в ярости.
Бледные глаза смотрели мимо меня на то, что происходило на берегу.
Кольцо дрогнуло снова. Ствол приблизился, замерев в считаных дюймах от моего носа.
Странное, великолепное безразличие охватило меня, и я услышал свой собственный голос:
— Не тот глаз.
Уэйр замер в замешательстве.
— Вы правша, но у вас может быть ведущий левый глаз. Закройте сначала один, потом второй и проверьте, какой сильнее приблизит мое лицо. К тому же вам нужно перестать бороться с оружием — оно не любит, когда с ним сражаются. Наклонитесь, обнимите его, станьте частью его. Давайте, моргните, проверьте свои глаза.
Уэйр смотрел пренебрежительно, свысока, но неосознанно повиновался, и дробовик в его руках дрогнул.
Я быстро пригнулся и изо всех сил ударил его в живот, а потом нанес жесточайший пинок в пах. Он захрипел, сложился пополам, ствол дробовика взлетел вверх.
Громовой выстрел.
Отколотые от потолка щепки.
Уэйр все еще корчился от боли, когда я вложил весь свой вес в удар с двух рук по его затылку.
Он рухнул на песок, по-прежнему сжимая дробовик.
Я наступил ему на руку, сломал пару костей и выхватил оружие.
Красивый охотничий дробовик, вероятно, итальянского производства. Приклад был сделан из чудесной ореховой древесины, металлическая гравировка изображала охотников времен Возрождения, преследующих сказочных зверей.
Уэйр застонал от боли. Позднее я узнал, что его локтевая кость разлетелась на осколки и никогда не срастется, как прежде.
Я посмотрел, как он извивается, и позволил себе миг удовлетворения, в котором никогда никому не призна́юсь.
Майло, услышав выстрел, примчался с пистолетом в руке. Он перевернул Уэйра и связал его найденной здесь же синтетической веревкой по рукам и ногам, как раз в тот момент, когда прибыла бригада «скорой помощи» из Малибу.
Одна бригада — одни носилки. Приоритет был отдан Трэвису Хаку. Уэйру предстояло страдать.
Во время короткого перерыва в его стенаниях я услышал что-то из-за перемычки.
Слабое, глухое постукивание. Будь шум волн сильнее, я не расслышал бы этот стук.
Майло тоже услышал его. Сжимая пистолет в руке, он указал на дверной проем, остановился, заглянул туда и скрылся в кладовке.
Я последовал за ним.
Привалившись к сложенной из бетонных блоков стене, сидел мальчик. Запах мочи, экскрементов и рвотных масс едва позволял дышать. Мальчик был завернут в черные мешки для мусора и связан поверх них нейлоновой веревкой, словно колбаса для копчения. На глазах у него была повязка из черного муслина, рот был заткнут резиновым шариком ярко-оранжевого цвета. Ноздри его были свободны, но забиты соплями. Голова обрита наголо.
Он пинал маленькими босыми ступнями фанерную стену кладовки.
Шесть квадратных футов. Приговоренные к пожизненному заключению убийцы обитают в более просторных камерах.
Мы с Майло бросились освобождать его. Лейтенант подоспел первым, позвал его по имени, сказал, что он спасен и всё в порядке. Когда с темных миндалевидных глаз спала повязка, Келвин Вандер посмотрел на нас.
Сухими глазами.
Из другого мира.
Я коснулся его щеки. Он закричал, словно попавший в капкан енот.
— Все хорошо, сынок, не надо бояться, теперь ты в безопасности, — заверил Майло.
Взгляд мальчика был устремлен ему в глаза — острый, изучающий. На щеке его виднелись синяки, припухлости, мелкие порезы.
Обе руки его были целы.
— С тобой все будет в порядке, сынок, — повторил Майло и склонил голову, чтобы ребенок не видел его лица.
Не распознал ложь.
