Кто рассердился всерьез, так это Витюня. Мало того, что он плохо выспался, что ноги устали месить снег и настроение резко упало, отчего уже заранее хотелось кого-нибудь пришибить, мало того, что проглядел все гляделки, пытаясь угадать, та излучина или не та, – так какой-то подлец устроил еще и буран! А уж когда из бурана прямо на Витюню выбежали неопознанные олухи, которым он ничего худого не сделал и один из которых без лишних слов попытался насадить его на пику, Витюня рассвирепел окончательно и одним широким взмахом перерубил пику вместе с ее владельцем. И поделом! А ну, кто еще хочет?..

Желающие, конечно, нашлись, и во множестве. То ли враг попался какой-то особенный, то ли ополоумевший снег мешал воинам с волчьими харями вместо шапок вовремя разобрать, на какого противника вывели их зловредные духи, но только нападали они с маниакальным бесстрашием. «Как обкурившиеся», – пришло Витюне на ум, когда третий противник развалился пополам. Бывший лом, а ныне меч Двурушник с внушительным свистом рассекал и снег, и воздух, и всех, кто с большого ума совался под грозное лезвие, воображая, что сумеет принять удар на щит или отразить его мечом. Меч длиною в человеческий рост с легкостью кромсал щиты, а коротких медных клинков попросту не замечал. Мешал снег, залепляя глаза, и мешали деревья.

Последующие события плохо отложились в памяти Витюни. Помнилось, что начала уставать правая кисть и пришлось взяться за Двурушник обеими руками. Помнилось еще, что очередной взмах меча перерубил чахоточную сосенку и та не нашла иного места свалиться, как прямо на голову, и помнилось, что какое-то время после этого пришлось наносить удары вслепую, причем было не исключено, что под убийственный размах металла попадали не только враги, но и свои…

– Ушибу-у-у!.. – вращая мечом, ревел Витюня, забыв, что уже никого не может ушибить бывшим ломом, а может лишь рассечь.

Потом как-то вдруг обнаружилось, что завывания ветра стали тише и сквозь мутную снежную пелену уже шагов за двадцать удается отличить дерево от человека. Буран оказался свирепым, но недолгим. Зато выяснилось, что людей вокруг Витюни имеется значительно больше, чем деревьев, что живых среди них больше, чем трупов, и живые эти люди, решительно незнакомые, по-прежнему одержимы стремлением убить его или причинить иной вред. Своих в пределах видимости – ни одного…

Всякий другой прислонился бы спиной к сосне, продляя свои последние минуты, – Витюня же с рыком «Разойдись, придурки, убью!» прыгнул вперед и крутанул мечом, затем с отчаянной целеустремленностью торпедоносца, атакующего линкор, рванул вбок, туда, откуда слышался лязг и вопль отползавшей в сторону битвы, ударил еще и еще раз, отбил дротик, крутнулся волчком, послав меч по широкому кругу, и втоптал валенками в снег какого-то окончательного отморозка, нырнувшего под меч и самым подлым образом пытавшегося кольнуть под телогрейку, в пах. Расшвыривая и прореживая вопящее кольцо окружения, Витюня отступал к своим, пока не наткнулся на ворочащуюся, орущую, стучащую медью о медь толпу и в случайном просвете не увидел Хуккана с залитым кровью лицом, отбивающегося топором от троих, а то и четверых противников.

Тогда он понял, что поредевшее войско Растака, теснимое с трех сторон бесчисленными полчищами врагов, сгрудилось в кучу у берегового откоса, что враг по-прежнему ломит с небывалой силой, стараясь выпихнуть из леса эту плотную человеческую массу и покончить с нею на льду замерзшей реки, а в середине кучи кричит Растак и, без сомнения, велит отходить, отходить, отходить…

Вернее – прорываться. Назад. Тем же путем.

Юрик очнулся на чем-то мягком, приятно и неопасно шелестящем при малейшем движении, и понял, что это трава, густая и сочная. Заливной луг. Припекало солнце, теплый воздух был наполнен влажными испарениями. Звенели и кусались комары, и с низким гуденьем крутился вокруг головы толстый наглый слепень. Пахло водой. Где-то невдалеке надрывался лягушачий хор.

Юрик поморщился и сел. Кружилась голова, и немного знобило. Болела и дергала распухшая рука. Повязка на ней осталась прежняя, а жгут с предплечья давно куда-то делся. Исчез и тулуп. Комбинезон же с отрезанным рукавом был, как глазурью, покрыт подсыхающей коркой грязи, начисто изменил цвет и неприятно пованивал. Не с парашютом сигать в таком комбинезоне и не красоваться среди туземцев – лежать и дальше в луже, что миргородская свинья.

Да, а где та лужа? Откуда грязь? Ничего не понятно…

Трава сбоку зашевелилась, и Юрик увидел жену-туземку. Расположившись в позе пластуна как раз на его тулупе, она прикладывала палец к губам и делала другой рукой понятные знаки: пригни бестолковку, не высовывайся! Юрик покрутил головой и обмер.

Он действительно лежал на заливном лугу, шагах в ста несла свои воды широченная река с лесистыми островами, и по ее берегу неспешно шествовал лохматый, как мочалка или хиппи, рыжий слон с горбом и загнутыми в бублик бивнями. Ну, натуральный мамонт шел, и никто иной! Не шел даже – шествовал в полном сознании своего палеолитического достоинства. Как есть, пахан местной фауны. Обозвать его горой мяса не поворачивался язык.

Сперва Юрик отвалил челюсть, затем, сказавши «во, блин!», нырнул в траву, однако спустя недолгое время голову все-таки выставил, притянутый зрелищем. Мамонт жрал разнотравье, наматывая его на хобот, и временами подцеплял что-то из реки, наверное кувшинки. Родственников его поблизости видно не было. Зверь пасся один. Если он и заметил людей в траве, то чихать на них хотел со своей колокольни. Прошло не меньше получаса, пока он удалился настолько, что Юмми нашла возможным приподняться и выговорить мужу за легкомысленную неосторожность.

– Ну, а что? – оправдывался Юрик, баюкая потревоженную руку. Он мучился нервной икотой и от полной иррациональности происходящего мешал туземные слова с русскими. – Зверь… ик!.. как зверь, мирный. Мамонтенок Дима – ик! – только большой…

– Благодари духов, что не верещишь сейчас под его ногой, – отрезала Юмми и, спохватившись, захлопотала вокруг мужа. При смене повязки выступила кровь, но до фонтана из перебитой артерии дело на сей раз не дошло. Рука выглядела неважно и явно находилась в размышлении: постепенно зажить или отмочить какую-нибудь пакость вроде гангрены. Тем более пальцы Юмми, накладывающие повязку, были покрыты той же грязью, что и Юриков комбинезон.

– Это ты – ик! – меня измазала? – поинтересовался Юрик. – А на кой?

Из ответа следовало, что жена больше всего печется о незаметности. Так, ясно… Защитная мимикрия. При опасности – нырнуть в плавни и квакать.

– Здесь не только звери, которых нет у нас, – пояснила Юмми почему-то шепотом. – Здесь и люди.

– Погоди, погоди, – забормотал Юрик, начиная прозревать. Икоту вмиг рукой сняло. – Так это что – опять новый мир? Ты открыла Дверь Волков?

Юмми кивнула. Не следовало говорить мужу прямо, что она спасла его от уже нависшей над ним гибели. Мужья не любят, когда их спасают жены, и, бывает, не прощают им этого до самой смерти.

– А… остальные?

– Остались там.

Здоровой, но несколько дрожащей рукой Юрик почесал в затылке.

– Во дела… Так мы здесь с тобой вдвоем, что ли?

Юмми снова кивнула. Увы, она ничего не могла сказать мужу о том, чем кончилась великая битва. Ей самой хотелось бы это знать. Дверь была рядом, медленно ползла в каких-нибудь пяти шагах, Юмми хорошо ее чувствовала. Открыть на миг, взглянуть… Но было страшно.

– Ну ладно, – с нервным смешком согласился Юрик. – Вдвоем так вдвоем. И мир тут, вижу, ничего, теплый. Жить можно. Да. Погоди, какое, ты говоришь, тут живет племя? Сыны Мамонта какие-нибудь?

Юмми покачала головой. Наигранная веселость мужа ей не нравилась. Все-таки любимый был чересчур легкомыслен. Но ничего, веселость сейчас пройдет…

– Я не знаю, как они себя называют, – печально призналась она. – И никто не знает. Они не такие, как мы, с ними не может быть мира. Они не знают ни металла, ни закона, ни Договора. Они люди, но похожи на зверей и хуже всяких зверей. Мы в Диком мире, муж мой…

Юрик выразился вслух, благо жена все равно не поймет. Потребовал объяснений, и таковые были даны. Оказалось, что он проспал на травке битых полдня и даже не почувствовал, как Юмми освобождала его руку от жгута, как она сняла с него тулуп и бронированный медными бляхами кожан и как мазала красный комбинезон болотным илом. Оба мешка с провизией и кое-какой одежкой были потеряны еще там, в буране и битве, в чем, конечно, ее, Юмми, вина… Мотоциклетный шлем также пропал. Из всего оружия остались боевой топорик да нож. Негусто…

– А… обратно?

– Попозже, – уклонилась Юмми. И вдруг призналась: – Мне страшно, любимый.

– Ничего, – сквозь зубы утешил Юрик. – С голоду не помрем. Лес рядом, река. Ягоды, рыба. В крайнем случае лягушек наловим.

– Ты их будешь есть? – Юмми передернуло от отвращения.

– Ну да. Мы раз пикничок на природе устроили, я ел. Лапки – очень вкусно. Только надо зеленых лягушек брать, а то коричневые горчат…

– Это не пища для человека, – отрезала Юмми с гадливой иронией. – Пусть дикие охотятся на квакающую дичь. Говорят, они и червей едят, и друг друга…

– Да ладно тебе, – буркнул Юрик. – Ну, не хочешь, ну, попробую тогда добыть чего-нибудь. Попозже. – Он ухмыльнулся углом рта. – Только мамонта не проси, тяжелый, зараза. Что-нибудь полегче…

– Ты ранен. Я добуду сама.

Грело солнце, но уже клонилось к закату. В травах, не истоптанных пока ни мамонтами, ни какими-нибудь, прости господи, шерстистыми носорогами, надрываясь, верещали насекомые. Над рекой кружились чайки и с переворотом через крыло, как «юнкерсы», по очереди валились на косяк рыбьей мелочи. На длинном острове паслось небольшое стадо пятнистых оленей, по-видимому переплывшее туда с берега.

Экое благолепие…

Угу. До первого махайрода…

Вслед за мыслью о доисторических хищниках другая мысль пришла Юрику на ум, и он немедленно спросил:

– Река не та, верно?

– Не та. – Юмми поняла мгновенно и старательно подбирала слова, объясняя мужу простейшие, но неведомые ему вещи. – Часто Дверь выводит в то же самое место иного мира – но не всегда. Много-много поколений назад, когда еще не было самого племени Земли, а были лишь три рода, давшие ему начало, великие и малые боги перессорились между собой. Тогда любая Дверь в любом мире вела в точно такое же место любого из семи смежных миров, и был порядок во всех мирах. Но все кончилось, когда злые духи и демоны перестали подчиняться богам, слишком занятым ссорой между собой. Всем чародеям и сильнейшим из воинов пришлось тогда бороть нечисть сообща. Злой дух Шайгун-Уур, преследуемый из мира в мир великим охотником Хуккой, в надежде спастись нарочно перепутал немало Дверей, и с тех самых пор…

– Короче, – зевнул Юрик, – заметал следы, уносил ноги. Вроде нас. Я понял. А почему ты выбрала именно Дикий мир? Чтобы я в другом мире с обрыва не покатился, что ли?

Юмми вздохнула. Все-таки люди из Запретного мира – странные… И, наверно, несчастные. Как они живут там, не зная того, что понимает любой ребенок?

– Потому что в Диком мире Двери не охраняются. Дикие не понимают, что такое Двери, у них нет чародеев, они вне Договора. – Помолчав, она тихо добавила: – Наше счастье, что среди смежных миров есть один Дикий…

Счастье, впрочем, оказалось сомнительным: едва только отползли (Юмми настояла на пластунском способе передвижения) с луга в лес, как наткнулись на недавнее кострище посреди крошечной полянки. Вокруг выгоревшей проплешины в удручающем изобилии валялись осколки костей, старательно разбитых каким-то первобытным гурманом, добиравшимся до мозга. Хуже того: в примятом багульнике обнаружилась кость сложной формы, и Юрик, подцепив ее сучком и потревожив пирующих мух, сейчас же скривился и скинул находку обратно, а сучок выбросил. Недообглоданная людьми и мухами кость оказалась с глазницами и вдобавок с надбровным валиком.

– Во блин… – только и промолвил Юрик, морща взыскательный нос. – Они что тут, все из себя неандертальцы, что ли?

Что такое неандертальцы, Юмми не знала. Зато, поворошив чуть теплый пепел, уверенно объявила, что костер горел всю ночь и погас утром.

– Тут что, нормальных людей совсем нет?

Юмми покачала головой:

– Только дикие.

В ответ Юрик как стоял, так и сел в примятый багульник, на котором, может быть, разделывали человечину, и принялся облегчать душу русскими витиеватыми оборотами. Юмми виновато развела руками:

– Не понимаю…

– Еще не хватало!.. А нас они случаем не заметили?

– Нет. Ушли еще до нас. Если бы заметили, нас с тобой уже не было бы в живых, любимый…

Утешительное объяснение.

– А это? – Юрик покачал в руке медный топор.

– У диких только дубинки и острые камни. Но когда диких много, им хватит и камней.

– Приятно слышать, – ядовито отозвался Юрик. – Мир без кроманьонцев, надо же! Съели их всех, что ли, или их тут вовсе не было? – Внезапно его мысль совершила скачок в сторону и вернулась с новым вопросом: – Слушай, а почему ваши не завоюют этот мир? Вот Растак, к примеру, а?.. Или опять запрещено?

Кажется, Юмми и раздражала, и одновременно забавляла редкостная непонятливость мужа.

– Совсем не запрещено. Но кто же согласится жить и в конце концов умереть здесь, если предки ждут его в своем мире, не в этом? – Она передернула плечами, как от холода. – Я не пожелала бы своей душе такой участи. И потом… зачем нужно завоевывать этот мир? Разве в нашем мире людям настолько тесно, что не хватает пастбищ и охота уже не приносит удачи?

– А избыток населения уничтожается в постоянных войнах, – моментально сообразил Юрик, чувствуя, что наконец-то прозревает. – Ну-ну… А если Растак подгребет под себя все окрестные племена, что тогда будет? Самое большее два поколения без усобиц и эпидемий – и, наверно, в вашем горном поясе станет тесновато, а?

– Есть еще лесные племена нашего языка, – не очень уверенно напомнила Юмми. – Те, что живут на закат от гор.

– Завоюете и их, расселитесь шире, размножитесь, дальше что? – выпытывал Юрик. – Ломанетесь сюда, начнете отвоевывать этот мир у неандер… у диких?

– Нет. – Юмми решительно помотала головой. – Нет.

– Ага. – Юрик почесал в затылке. – Ну ладно. Допустим. И вообще это дело нескорое. Сейчас-то мы с тобой что делать будем?

– То, что ты велишь, муж мой.

Чтобы не травмировать слух жены, Юрик облегчил душу по-русски.

– Кто из нас умеет открывать Дверь – я или ты?

– Я. Но ты муж, а я лишь жена.

– Тогда я велю тебе дать совет.

По-видимому, Юмми нисколько не удивилась.

– Я советую спрятаться до темноты. В лесу мы еще можем остаться незамеченными, на лугу – нет. А с темнотой я открою Дверь.

– Почему не прямо сейчас? В случае чего успели бы нырнуть и закрыть за собой. Думаешь, наши Волков не побили?

– Разве ты ничего не помнишь? – спросила Юмми.

Юрик промолчал. Кое-что он, конечно, помнил и, подумав, признал опасения жены не лишенными оснований. Что ж, можно и поскучать несколько часов в лесу возле неведомо какой реки – не то Енисея, не то Маккензи. И комаров можно покормить. И даже потерпеть голод. Немного обидно дрожать перед неандертальцами – ан приласкает тебя волосатый дядя дубинкой по уху, мало не будет. А потом тобою же и поужинает.

– Ладно, – кивнул он, соглашаясь, – так и сделаем.

До сумерек просидели в подлеске, объедая спелую чернику, и сумели кое-как обмануть голод. Рука продолжала дергать и ныть. Один раз шагах в пятидесяти неспешно протрусило семейство лосей самого обыкновенного вида, но никакие неандертальцы не показывались. Спокойный пересвист птиц в ветвях усыплял бдительность. Неистово жрали комары. Перед закатом начал донимать мельчайший гнус и очень скоро остервенил Юрика до полного забвения страха перед волосатыми каннибалами.

– Пошли, что ли?

Юмми, ничуть не меньше мужа страдавшая от кровососов, умоляюще замотала головой:

– Еще светло.

– Ну как хочешь, – и Юрик выпрямился во весь рост. – А я рискну. Как бы там у нас Дверь не завалили, пока мы тут с тобой сидим…

– Там нельзя завалить, – возразила Юмми. – Там обрыв.

– Ну, не знаю, что уж там Растак придумает, – со злостью заявил Юрик, яростно отмахивая гнус здоровой рукой, – а только Дверь он Волкам не оставит. Что, скажешь, не так?

И двинулся, шурша кустами, вон из леса.

– Не делай этого, любимый! – чуть не плача, крикнула Юмми.

– А, – махнул рукой муж, извлекая из-за пояса топорик, и добавил с угрозой: – Пусть сунутся, я им надбровные-то дуги пообтешу…

Забыв страх, Юмми кинулась следом. Муж умен и отважен, он настоящий воин, и не ей спорить с ним. Она, глупая, уже совершила невозможное, выторговав себе в мужья непобедимого воина из Запретного мира, – чего же больше? Неужели ей этого мало и она еще и волей его хочет владеть?

Нет, не мало.

Она сразу нашла Дверь – уже шагах в тридцати от нее по позвоночнику пробежала знакомая теплая дрожь. Скарр мог бы гордиться своей ученицей.

Две фигуры четко прорисовывались на фоне пламенеющего заката. Юмми понимала: вторая попытка может оказаться невозможной. Но она может оказаться и ненужной…

Ох, как этого хотелось!..

Поднятые вверх, чуть расставленные в стороны руки… дрожание воздуха…

Порыв ледяного ветра – в лицо. Снег, снег… Белым-бело.

И воины.

Трое. Нет, уже четверо… У каждого – волчья шкура на плечах и оскаленная морда серого хищника вместо шапки.

Где Растак?!

Крики. Короткое свистящее шипение выхватываемых из ножен мечей. Крайний справа – стрелок – уже гнет лук, а стрела была наложена на тетиву заранее… Он мерз без правой рукавицы, дышал на пальцы, но терпел, чтобы не потерять мгновения в нужный момент…

С ударом тетивы Юмми резко опустила руки. Зимний день погас в дрожащем круге. Что-то несильно стукнуло Юрика в грудь, повисело, зацепившись за комбинезон, и упало к ногам.

Наконечник стрелы. Медный, тяжелый, хорошо отточенный, насаженный на коротенькую, в полпальца, ровную деревяшку. Часть стрелы, сумевшая просунуться в этот мир.

– Успела, – виновато улыбнулась Юмми. – Прости, любимый, это я виновата… он так неожиданно пустил стрелу… Ишь, как ее обрезало Дверью… – Она вздохнула. – Жаль, что этот убийца не сунулся в Дверь сам.

Юрик потрогал грудь и хмыкнул. Да уж…

– Может, выждем денек-другой и попробуем еще раз? – предложил он.

Юмми покачала головой:

– Нас не пропустят ни завтра, ни послезавтра, никогда. У Двери всегда стоит часовой, а теперь их, должно быть, десять человек. В следующий раз они могут оказаться более проворными.

– А сюда они не сунутся? – с беспокойством спросил Юрик.

– Могут, но я не думаю, что они попытаются. Я ведь могу оказаться сильнее, чем их маг, и разрублю кого-нибудь Дверью. Зачем им это? Дикий мир опасен, рано или поздно он убьет нас, и они это знают. Им проще подождать, они ведь убеждены, что заперли нас, что идти нам некуда…

Отчего-то запершило в горле. Юрик прокашлялся.

– А… это так и есть?

Юмми печально кивнула:

– Да. Это так и есть.